— Вероятно, их и так полно, — заметил Феофраст. Я с ужасом понял, что это замечание, скорее всего, правдиво, хотя и мало утешительно.
— Да какой же афинянин захочет, чтобы по его городу разгуливали македонские шпионы! — вскричал я. — Антипатр ни слова не говорит о том, что этот человек — македонец.
— Да, но ясно же, что он посылает своего сторонника. Только зачем? Он должен уметь делать что-то такое, чего не умею я. «Необыкновенные таланты». Он обладает умением, которого лишены все остальные. Надеюсь, это не какой-нибудь смутьян.
— Думаю, скоро мы все узнаем, — сказал Феофраст. — Я слышу шаги твоего слуги Фокона, который кого-то ведет. Кого-то с очень уверенной поступью.
Мы устремили взгляды на дверь, которая вскоре открылась.
— К тебе посетитель, господин, — провозгласил Фокон. — Он не пожелал назваться.
— Впусти его, — решительно велел Аристотель. Дверь распахнулась, и в комнату вошел человек.
Как описать того, кто явился к нам спасителем и в то же время олицетворением зла? Того, кому суждено было сыграть важную роль в истории Афин, хотя немногие историки желают упоминать об этом.
Стоящий передо мной мужчина казался гораздо выше своего среднего роста. Держался он очень прямо и обладал хорошо развитым телом, с широкими плечами и мощными грудными мускулами, игравшими под тканью простого хитона. Мужчина был длинноног и гибок, казалось, в любой момент он готов пуститься в пляс. Темно-каштановые волосы мелкими кольцами обрамляли красивой формы голову, большую и очень круглую. Лицо тоже было круглым, с благородным носом и большими карими глазами. «Какой красивый юноша!» — хотелось сказать, увидев его. И все же в присутствии этого человека мне было немного не по себе: слишком уж странно совмещались в его облике гибкость, бычья шея, круглая голова, напоминающая здоровенный валун, и длинные жилистые руки. Эту необыкновенную смесь силы и грации, Геракла и Аполлона, нельзя было назвать красивой, и впечатление складывалось не слишком приятное. Наш гость двигался с неторопливым изяществом человека из общества, но в его осанке чувствовалась уверенность воина, который, попав в беду, без колебаний воспользуется мечом.
— Приветствую тебя, Аристотель Стагирит, — молвил посетитель. — Антипатр писал обо мне. — Он взглянул на восковые таблички, лежавшие на столе. Они были сложены, но казалось, его острый взгляд способен проникнуть сквозь дерево.
Юноша обежал глазами комнату.
— Кто эти люди? — требовательно вопросил он.
Аристотель поднялся.
— Я Аристотель, сын Никомаха, — церемонно ответил он. — Это Феофраст, можно сказать, моя правая рука. И, наконец, Стефан, сын Никиарха, гражданин Афин и мой добрый друг.
— Быть может, вы меня уже знаете, — непринужденно заметил гость. — По крайней мере, ты, Стефан Афинский, ибо ты не чужеземец и посему имеешь право посещать Ленеи. «Куда гонят нас сквозь соленые брызги дышащие дождем ветра».
— Да, правда, — согласился я. Теперь, услышав этот голос и строчку из недавно виденной драмы, я понял, кто стоит перед нами.
— Ты играл на последних Ленеях, — воскликнул я. — В тот день, когда шел проливной дождь. Конечно, я не знал тебя в лицо, ты ведь был в маске. Но я узнал голос, и движения тоже показались смутно знакомыми.
— И это все, что ты запомнил из моего выступления на Ленеях?
— О, ты был очень хорош. И… да, тебе дали награду.
— Совершенно верно. Я получил награду как лучший актер, — самодовольно заявил юноша. — Я Архий, актер. Сам Антипатр — поклонник моего таланта. Я могу сесть, не правда ли?
— О, мои извинения. Прошу, садись. — Аристотель вернулся за свой стол, а Архий занял лучшее кресло в комнате. Смотрелся он в нем внушительно.
— Итак, Архий, актер, чем мы можем быть полезны? — с легкой улыбкой вопросил философ. — Боюсь, я не пишу пьес, так что мне нечего тебе предложить. Но сейчас распределяются роли для следующих Дионисий, и я замолвлю слово…
— Было бы мило, конечно, — сказал Архий, отвергая предложение Аристотеля грациозным взмахом руки, — но об этом позаботятся без вас. Мой профессиональный успех, если можно так выразиться, вполне устойчив. Однако жизнь актера полна опасностей. Многие мои собратья снискали славу, некоторые — богатство. Но век наш недолог. В этом смысле актерское мастерство не похоже на прочие искусства и ремесла.
— И правда, не похоже, — согласился заинтересованный Феофраст. Архий поднял бровь.
— Тем не менее, это искусство и ремесло. Способности нужны необычайные, а мастерство трудно совершенствовать. Оно подразумевает хорошую память, выносливость спартанца, сильный голос — все это не подлежит сомнению. Вдобавок, актер должен постоянно и неутомимо наблюдать за людьми и обладать редким даром проникновения в чужую личность и чужой характер. Это может быть человек другого пола и другого народа — или вовсе не человек, а, к примеру, птица.
— Да, — не совсем уверенно согласился я. — Конечно, маски и костюмы — это большое подспорье. И мастерство драматурга, который так много может рассказать о героях. Не представляю, что бы актеры стали делать без масочника и текста.
— Весьма прискорбно, — отозвался Архий, — что чудесный дар, способный спрятать что угодно и даже сам себя, затмевают дешевые поэтические трюки драматурга и нудная работа масочника. На самом деле, лишь огонь, горящий в душе актера, творит спектакль. Без умения вдохнуть жизнь в образ нет театрального действа.
— Но, — вмешался Аристотель, — мы не должны забывать о хоре, который, вероятно, стоит у истоков театра. В давние времена обряды и пение…
Но Архия не интересовали академические тонкости.
— Мы говорим о настоящем, а не о прошлом, — перебил он Аристотеля. — Гений Антипатра, командующего и регента Александра, отчасти проявляется в его восприимчивости и дальновидности. Он услышал обо мне от знакомого. Ленеи закрыты для македонцев, но, разумеется, им нужно знать, что там происходит. И вот Антипатр призвал меня, когда был в Коринфе. С помощью каких-то бездарей я сыграл кое-что из своих ролей, приготовленных для Ленеи, но на этот раз — лично для регента и двух-трех его близких друзей. Антипатр был восхищен, он завалил меня комплиментами и дарами. Но самой большой неожиданностью стало его предложение: употребить мои выдающиеся таланты на благо государства.
— Иными словами, шпионить, — прямо сказал я.
— Не совсем, — ответил Архий, выпрямляясь в кресле и не сводя глаз с Аристотеля. — Возьмем семью: очевидно, что любому из домашних — будь то супруге, наложнице, ребенку или рабу — всегда следует быть в распоряжении хозяина дома. Он должен знать, где они, чем заняты, чтобы в любой момент призвать их к ответу. Он велит: «А ну, привести мне черного коня!», или: «Пусть немедля явится мой младший сын!» — и его приказы беспрекословно выполняются. Подобным же образом любой человек в государстве должен быть в распоряжении царя или правителя. Если он не знает, где его подданный, он должен найти человека, который знает. Мои способности позволяют выследить и захватить жертву, когда она — или он — даже не подозревает о моем приближении. Ибо я никогда не охочусь в собственной личине, если вы понимаете, о чем я.
— Так ты наемник! — с отвращением воскликнул я. — Да, некоторые зарабатывают на жизнь охотой за беглыми рабами, но это — презренное ремесло, и…
— Охота за беглыми рабами — не самое подходящее для меня занятие, — терпеливо согласился Архий. — Антипатр имел в виду не это. Вижу, он уже послал вам рекомендательное письмо. Я отказался от участия в следующих Дионисиях, чтобы поработать с ним. Меня обучали военному искусству и даже послали в Пеллу, а потом в Дион. Там я провел весну и лето и брал уроки у лучших македонских воинов.
— Но что же именно хочет от тебя Антипатр? — мягко поинтересовался Феофраст.
— Антипатр хочет — точнее, мы хотим — иметь возможность найти и задержать тех, чье исчезновение и дальнейшая деятельность угрожают благосостоянию государства. Я говорю о вражеских шпионах, беглецах, ссыльных, похищенных.
— Серьезная задача, — пробормотал Феофраст, выражая свое неодобрение легким покашливанием. Гость не обратил на это никакого внимания и продолжил увлеченное самовосхваление:
— Возьмем для примера твою работу. — Архий взглянул на Аристотеля. — Пропадает наследница. Ты ищешь ее — и вскоре находишь. Антипатр хорошо осведомлен об этом деле, и плоды твоих трудов, о Аристотель, сын Никомаха, впечатлили его. Но ты, Основатель Ликея и известный человек, едва ли можешь уехать, когда пожелаешь. И ты стареешь, уж прости мне эту откровенность. Я молод. Ты сам видишь, что я в прекрасной физической форме. Я могу плавать, бороться и бегать. Я отличный наездник, могу даже управлять колесницей. Теперь, получив военную подготовку, я владею мечом, копьем и сарисой не хуже любого солдата.
— Надежный защитник, — заметил Феофраст.
— Да, ты прав, это всего лишь физическая сила — дар весьма полезный, однако в той же мере, что и я, им наделено немало юных пустоголовых атлетов. Я не такой, как они.
— Они не читают пьес, — рассмеялся я.
Архий даже не улыбнулся. Он встал, дабы перечисление его способностей произвело надлежащее действие на аудиторию:
— Я брал уроки у лучших риторов. Я знаю законы логики и красноречия. Но я не просто хороший оратор. Я обладаю уникальным сочетанием разнообразных способностей. Мое искусство основано на постоянном и внимательном наблюдении за человеческими поступками, страстями, особенностями и так далее. Я способен перевоплощаться. С помощью примитивного костюма — и, разумеется, без всякой маски — я превращусь в другого человека.
— Не уверен насчет последнего, — с сомнением проговорил я. — Я узнал тебя, едва ты открыл рот.
— Да, Стефан, сын Никиарха, но лишь потому, что я сам этого захотел. Пожелай я остаться неузнанным — и ты никогда бы меня не вспомнил. Я заговорил голосом своего героя и даже процитировал строчку из драмы, которую ты видел. Но стоит мне захотеть — и я стану другим человеком, изменив голос и движения. Вы слышите, я говорю с чистейшим афинским выговором. Но на самом деле я родом из Фурий — далекой западной колонии в Великой Греции. Если бы я покорился своей природе, я бы заговорил как фуриец.