В эллинистические времена, когда праздность считалась лучшим занятием гражданина, из греческого искусства исчезли любители. Сильно усложнившиеся произведения литературы, живописи, скульптуры стали приятными для взора и невозможными для копирования. Аналогично другим видам искусства музыка, особенно театральная, разделилась между исполнителями, теперь стремившимися к узкой специализации. Вместо аэдов и рапсодов на сцену стали выходить вокалисты, лирники, кифареды. Количество струн на музыкальных инструментах возросло до абсурда, с которым старались бороться власти отдельных государств. Например, в Спарте лишние струны у заезжих гастролеров просто перерубались топором.
Если раньше театральный хор озвучивал содержание пьесы, то в эллинистическую пору певцы вышли из спектакля, буквально покинув сцену. Потешая зрителей в перерывах, они пели и плясали внизу перед ширмой, за которой артисты готовились к следующему действию. Существенно изменились и сами отношения между теми, кто находился в театре. Подобно тому как мастер свысока смотрит на невежду, профессиональные исполнители презирали сидящую в зале толпу. Зрители в свою очередь восхищались хорошей игрой, но ощущали себя гораздо выше людей, нанятых для того, чтобы обслуживать праздную публику.
В праздничных песнопениях значение хора было намного выше. В дни чествования богов создатели представляли свои лучшие произведения. В отсутствие рифмы, появившейся только в средневековой поэзии, в древнегреческих стихах существовал ритм. Поэтический порядок повторялся в мерных движениях хора; шагая из стороны в сторону, певцы распевали строфу:
Много в природе дивных сил,
Но сильней человека нет.
Он под вьюги мятежный вой
Смело за море держит путь…
Закончив одну часть шествия, хор теми же движениями возвращался назад и пел антистрофу:
И беззаботных стаи птиц,
И породы зверей лесных,
И подводное племя рыб
Власти он подчинил своей…
В строфах и антистрофах точно сходилось число слогов и расположение ударений. Благодаря этому их распевали на один мотив, чаще торжественный, соотнесенный с медленными движениями артистов, шагавших по сцене взад, вперед, а также из стороны в сторону. Таким образом создавалась гармоничная композиция со слитыми воедино музыкой, стихами и танцами. Именно такой запомнилась современникам первая песнь хора из «Антигоны» Софокла: в громком, патетическом гимне отразились чувства афинян после победы над персами. Однако рационализм не покидал греков даже в развлечениях. Так, стихи Софокла завершаются менторскими строками, напоминающими о правде, лжи, благородстве, дерзости и о том, что ожидает человека, хоть единожды преступившего закон:
Ни в доме гость, ни на вече друг
Он мне никогда не будет!
Римские следы
В античные времена на римской агоре находился красивый мраморный фонтан. Сохранившийся до сих пор, он напоминает о былых временах журчанием воды, медленно стекающей по разбитым плитам. Вторым свидетельством пребывания римлян в Элладе служит библиотека Адриана, открытая в 1885 году во время археологических изысканий.
Изначально фасад самого крупного в Аттике книгохранилища дополнялись колоннадами. Каждая из них имела по семь установленных вплотную к стене гладких столбов с коринфскими капителями и фризами, выражавшими типично римский прием оформления зданий. Можно представить, насколько эффектно выделялись на фоне белой стены отполированные до блеска колонны нежного розового оттенка. Сегодня еще можно увидеть сложенные в руст, укрепленные контрфорсами боковые части здания, но из четырех колонн изящного портика уцелела только одна.
Римляне стали проникать в Грецию вскоре после смерти Александра Македонского. Пытаясь овладеть греческими колониями на юге Италии, вначале они были остановлены войсками царя Пирра из Эпира. Откликнувшись на призыв соотечественников, он победил дважды, потерпел поражение в третий раз, и к 275 году до н. э. грекам пришлось расстаться с плодородными землями на Апеннинах. Спустя некоторое время конфликт возобновился: война между Антигонидами и римлянами продолжалась около полувека до полной победы последних. Однако падение македонской монархии вовсе не означало победы над греками. Еще два десятилетия захватчики наблюдали за внутренними распрями, полностью покорив Элладу в 146 году до н. э.
Граждане Афин сумели освободиться от македонской власти, выплатив крупную сумму начальнику вражеского гарнизона. Спасенная таким образом демократия сохранилась до прихода римлян, но полис уже утратил былое могущество. Отказавшись от роли могучей державы, бывший центр Делосского союза превратился в тихий провинциальный городок, привлекавший, однако, своими художественными ценностями. Больше никто не покушался на свободу афинян, зато произведения искусства в огромном количестве вывозились за пределы государства. В 87 году до н. э. взбунтовавшиеся Афины захватил и разграбил римский полководец Сулла. Тогда в Рим перекочевали самые ценные памятники: храмовая скульптура, живопись, изделия из драгоценных металлов, в том числе дорогостоящая культовая утварь.
Вместе с предметами искусства римляне охотно заимствовали и всю греческую культуру. Эллинский вкус вошел в моду, порой доходившую до курьезов. Сенатор Фибий Пиктор написал свою первую римскую историю… на греческом языке, пояснив этот абсурд тем, что хотел добиться уважения от побежденных. В предисловии автор извинился перед согражданами за возможные погрешности, так и не сумев ответить на вопрос друга: «Зачем извиняться за ошибки, если можно их не делать? Кто заставлял тебя писать на чужом языке?». Очевидцы рассказывали о полководце Муммии, который, вывозя из ограбленного Коринфа старинные амфоры и статуи, пригрозил капитану корабля: «Утопишь вещи, заставлю вернуть такие же!».
Одновременно с грабежом римские правители заботились о благоустройстве Афин. Больше других старался император Адриан, по распоряжению которого в городе закончилось возведение храма Зевса Олимпийского, были построены гимнасий и большая библиотека. Ее просторные залы располагались в восточном конце здания, протянувшегося вдоль улицы на 122 м. Центральное помещение с нишами в одной из стен предназначалось для хранения рукописей, а в боковых залах находился архив. Обширный двор библиотеки Адриана представлял собой перистиль с полукруглыми нишами-эскедрами и бассейном в центре. Позже водоем обрел крышу, преобразившись в красивый павильон с колоннами, мозаичным настилом. В раннехристианские времена эта постройка вновь изменила форму и значение, став церковью, просуществовавшей до XII века.
Покорение Афин повлекло за собой упадок в политической сфере, но город все еще сохранял славу столицы ученых, мудрецов и поэтов. «Лучше бы мне не в Афинах родиться…» – говорил Солон и, безусловно, лукавил, потому что благословенный край долго оставался местом, куда стремился попасть каждый образованный человек. Именно здесь собирались странные люди, стремившиеся изменить взгляды сограждан. Презираемые властью и боготворимые народом афинские мудрецы удивляли окружающих смелыми изречениями, доказывая их правдивость на личном примере.
Подробно описывая характер какого-либо философа, античные писатели дополняли его биографию самыми невероятными эпизодами. Именно так случилось с Диогеном, которому ошибочно приписывалась встреча с Александром Македонским. Считая себя последователем Сократа, сын менялы и фальшивомонетчика видел добродетель в отсутствии потребностей, воздержании, в жизни, сообразной с природой, то есть без богатства, почестей, науки, имущества и брака. Доведя свой аскетизм до крайности, порой весьма неэстетичной, он спокойно принимал обращение «o cuwn» («собака»), отвечая: «Подавшему виляю, на жадного лаю, злого кусаю».
Отрицая принятые в обществе нормы поведения, Диоген кормился подаянием, странствовал по Греции с нищенской сумой и палкой, босой, в рваном плаще, наброшенном на голое тело. Его домом в Коринфе был большой пифос, к которому все настолько привыкли, что считали сей предмет частью городского пейзажа. Рассказывают, как однажды дети сломали бочку и горожане постановили озорников высечь, а мудрецу подарить новый сосуд. Те м не менее этому странному человеку принадлежит заслуга создания философской школы киников, на основе которой в дальнейшем сформировался стоицизм. По преданию, Диоген скончался в один день с Александром Великим. Ощутив скорую смерть, он пришел на пустырь, лег на краю сточной канавы и сказал: «Когда перестану дышать, столкните меня в канаву, пусть псы полакомятся». Однако похоронили философа на городском кладбище, с почестями опустив в могилу и отметив место захоронения столбом с мраморной статуей собаки.
Если бы фортуна свела Диогена с Аристотелем, то спор между ними мог бы оказаться жарким. Различия в их судьбах были глубоки так же, как отличались мысли, оформленные в два противоположных учения. Столь же мудрый Аристотель воспитывался Платоном, а свои знания передавал Александру Македонскому. Воспитатель юного царя не испытывал нужды, не отрицал наслаждений, интересовался собаками, но видел в них лишь объект для изучения, поскольку в числе многих наук увлекался зоологией. Он чувствовал себя тем, кем являлся на самом деле, и в этом заключалась суть его философии, развивавшей платоновскую идею стольности: каждое существо стремится быть собой, но только в совершенном качестве, то есть стол хочет быть большим столом, яйцо – птицей, желудь – дубом, ребенок – взрослым, зрелый человек – мудрым.
Аристотель обучался у Платона почти 20 лет, однако после смерти наставника покинул заведение, саркастически заметив: «Платон мне друг, но истина дороже». Он был единственным среди учеников, кто выслушал до конца все сложные лекции, хотя долгое слушание лишь утвердило его в