И совсем случайно на этот тайно промелькнувший в моей голове вопрос просто и открыто ответил один из старых афонских иноков, беседовавший со мной в Андреевском скиту. «Весь Афон – царствие радости Божией! – сказал он. – Сама Богоматерь разбросала по нему эту радость с высоты небесной. Вот она и цветет теперь повсюду вечным цветом… Радость Божья здесь кругом: и в горах, и в ущельях, и на прекрасных полях, возделываемых братией. Куда не направишь взор, всё вечно цветет, красуется и радуется… Как же не стать здесь и самому человеку вечно радостным, если он живет праведно?.. Пробудет монах на Афоне год, два, десять лет и впитает в себя Божью радость от природы, а потом уже и ходит всю жизнь с ней в сердце. Иначе и быть не может!.. А у кого Божья радость в сердце, разве может он быть злобным и неприветливым с другим человеком?.. Вот и вся наша афонская школа для общения с людьми».
Этого объяснения, простодушно данного старым иноком, было для меня вполне достаточно, чтобы уразуметь причину замечательной жизнерадостности афонских насельников.
Но нельзя, по справедливости не отметить и еще одной положительной черты, свойственной афонитам. Все они отличаются исключительной ясностью ума и высокой духовной настроенностью. Хотя серьезно занимающихся науками, ученых монахов и немного на Афоне, зато под конец жизни почти каждый отшельник-старец может быть почтен за настоящего мудреца, снабженного целой сокровищницей самых удивительных знаний.
Мы живем в такие времена, когда большинству культурных людей самое определение «святой» или «подвижник Божий» не только кажется ненужным и странным, но иногда попросту и смешным, не заслуживающим серьезного внимания. Тем не менее, несмотря на всю жестокость нашего материалистического времени, среди множества мирских людей все же найдутся такие, которых вполне определенно заинтересует вопрос: существуют ли на современном Афоне настоящие, выдающиеся подвижники Божии, существуют ли там люди, действительно дошедшие до грани настоящей христианской святости, одна встреча с которыми могла бы изменить к лучшему все течение жизни погрязшего в мирской суете человека? Существуют ли там такие иноки, от которых уже определенно излучается тихий небесный свет и сила Божья? На такие вопросы с чистой совестью можно ответить только утвердительно.
Да, конечно, такие люди на Афоне существуют! Только найти их и приблизиться к ним для беседы и наставления не так легко, как это могло бы иметь место при встрече с другими людьми, тоже носящими монашеское платье и попадающимися на нашем пути при житейской обстановке в разных частях света. Истинные святогорские подвижники очень скромны, уединенны и очень далеки от мира вместе со своими подвигами. Они старательно скрываются от того же мира по своим келлиям и пустынькам, заброшенным каливам и уединенным пещерам. А потому духовные достижения их остаются зачастую неизвестными даже ближайшим обитателям и другим монахам.
Отличающихся особо строгой жизнью старцев на Афоне достаточно и теперь. Существуют и поныне в уединенных уголках Святой Горы великие подвижники, большую часть суток проводящие в молитве и крайне редко выходящие из своих отдаленных убежищ. Они покидают их только для того, чтобы повидать своего духовника и приобщиться Святых Таинств.
Такие афонские пустынники и теперь целыми годами ведут строго аскетический образ жизни. Даже сухари и хлеб для таких отшельников являются пищей непостоянной, которую могут они получать только во время своих посещений ближайших монастырей, когда отправляются для причастия. Кроме того, такого рода «хлебные запасы» у обитателей отдельных калив не могут, конечно, быть и обильными, уже по одной той причине, что нести на своих старческих плечах в горы большие тяжести одинокому отшельнику представляется просто непосильным.
Но вопросы питания своего тела меньше всего интересуют не только отшельников, но и вообще всех афонских иноков. Уже с первых дней своего пребывания на Святой Горе каждый ее монах твердо усваивает главную афонскую заповедь: все – для возвышения духа и молитвы, и ничего – для услаждения и укрепления своего телесного естества…
Пандократор
Стояло раннее утро и облака, белые, как молоко, залегли между курчавых гряд святогорских предгорий. Они шевелились там, ползли и теснились, как проснувшиеся стада овец, раздвигали и задвигали свои туманные завесы, в прорези которых сверкали алмазы и выглядывала таинственная голова далекого и седого великана – вершины Афона.
В это чудное утро в обществе благостного иеромонаха отца Николая спускался я по крутой тропинке к морю. Круто, зигзагами среди густых зарослей сбегала она все ниже и ниже. Но вот и оно – лазурное море, пенящимися волнами забегающее в узкий рукав залива, над которым замер древний и с виду совершенно пустынный греческий монастырь Пандократор… Высокий утес, омываемый с двух сторон морем, и четырехугольная стена с высокими бойницами, выросшими здесь еще в глубине веков.
Воздвигали эти стены и башни в XIII и XIV веках блестящие царьградские сановники и воины, Алексей и Иоанн Комнены – стратопедарх и примикирий. Алексей Комнен был горячим и самоотверженным защитником византийской независимости и во главе своих солдат освободил в XIII веке Константинополь от власти латинян. В память этой победы он и постановил основать греческий монастырь-крепость на Афоне, дав ему при закладе наименование «Пандократор», что значит по-гречески «Вседержитель». Было время, когда греческий Пандократор сиял своим благолепием на весь Афон и славился богатством украшения своих храмов далеко за пределами этого славного монашеского царства. Но исторические осложнения и столкновения народов неоднократно заставляли Пандократор переживать самые жестокие невзгоды и лишаться своих ценнейших богатств и украшений. А одной из таких замечательных драгоценностей монастыря является и поныне знаменитая чудотворная икона Матери Божьей «Геронтиссы», с которой связано множество трогательных преданий и чудесных легенд.
«Геронтисса» по-гречески значит «старица», женщина, прожившая свой век и окруженная, благодаря своей старости, особым почитанием людей юных и неопытных.
Нам известно, что Матерь Божья после Голгофского чуда и последовавшего за ним Вознесения Своего Божественного Сына прожила на земле еще длинный ряд лет. Следовательно, перед своим успением она достигла подлинного возраста старицы в отношении своего вида внешнего, физического. Вот такой старицей, или геронтиссой, и изобразил в глубине веков Богоматерь неизвестный греческий художник, принадлежавший, несомненно, к наиболее выдающимся представителям византийского искусства своего времени.
Матерь Божья «Старица» изображена во весь рост без младенца в руках.
– От этой иконы силою Самой Царицы Небесной не раз совершались чудесные события! – благоговейным шепотом сообщил мне русский проводник-монах, когда я прикладывался в исполненном тишины храме к знаменитому чудотворному образу. – А сама икона-то, почитай, сто лет пролежала в колодце, в воде и ничего: все краски целы… Об этом немало и в книгах написано.
Мой инок-проводник не ошибался.
В истории Святой Горы и ее насельников неоднократно упоминается о чудесных проявлениях силы и власти Божьей, отмечавших исключительную святость иконы Богаматери «Геронтиссы». Когда опустошавшие Византию сарацины напали на Пандократорский монастырь и стали его грабить, то, прельщенные богатством ризы иконы «Геронтиссы», они сорвали эту ризу, а саму икону бросили в колодец. Совершив это святотатство, разбойники двинулись в дальнейший путь по греческим землям для новых грабежей и разбоев. Но последних им совершить уже не удалось: все мусульмане-сарацины, принимавшие участие в кощунственном поступке над христианской святыней, были поражены в дороге слепотой. В этом они сами признали кару Божью за свои богопротивные действия.
И в рубищах слепцов-нищих, отстав от своего войска, побрели злосчастные сарацины-святотатцы в свои края, повсюду по пути среди христиан Византии распространяя весть о случившемся. А когда прошли времена жестоких войн и пандократорские иноки снова возвратились в свой разрушенный монастырь, они нашли чудотворную икону в колодце невредимой, несмотря на долгие годы ее пребывания в воде.
Икона Богоматери «Геронтиссы» – икона благочестивых старцев. И в особенности, благочестивых старцев больных, немощных, умирающих. В течение столетий она неоднократно изъявляла свою особенную попечительность о таковых. А потому не один старый инок Афона, готовясь к переходу через заветный смертный рубеж, обращал свои мысли к небесному покровительству пандократорской Владычицы.
– Однажды было так, что Матерь Божья Сама явилась очередному монаху во время литургии, – рассказывал мне проводник. – Монах был самый обыкновенный, служил в порядке монастырского послушания, и вдруг видит: засияло все в храме и сходит с иконы Сама Богоматерь Старица… «Поспеши с окончанием Службы и иди с дарами к старцу, что готов испустить душу в братском корпусе. Торопись!» – молвит Богоматерь. Поразился смиренный иеромонах, закончил обедню, но старца успел все же причастить перед смертью…
И много раз проявлялись подобные случаи.
Солнце уже склонилось к закату, когда я очутился на одном из высоких балконов монастыря, откуда хотел сфотографировать наиболее живописные уголки монастыря. И вдруг передо мной предстал несколько робкий и невзрачный на вид молодой монах, с трудом изложивший свою просьбу моему спутнику.
– Просит, чтобы вы зашли с вашей фотографией к его старцу… Он келейник. А старец-эпитроп готовится к смерти. Последнего издыхания, так сказать, ожидает… И вот, значит, просит вас сделать с него и келейника фотографию…
Я, конечно, с охотой, но не без смущения отправился исполнять просимое.
Старый эпитроп, тихо угасавший от неизлечимого недуга, лежал на своем скромном монашеском одре, в довольно мрачной келии, находившейся внутри старинного корпуса. Это была одна из многочисленных келий, расположенных в стенах древнего Пандократора и устроенных в глубине веков. А умирающий насельник ее уже представлял собой нечто среднее между еще живым старым человеком и полувысохшими мощами, состоявшими из костей и кожи, прикрытыми складками черной монашеской ряски.