Афонские встречи — страница 16 из 38

Мы убеждаем наших братьев отложить подъем до утра и переночевать в одной из келий, а заодно и оставить там часть вещей. Расставшись с ними у кельи вмч. Георгия, мы уже в сумерках наконец приходим в келью, где нам предстоит провести ночь в бдении.

Эта ночь… Она, наверно, не забудется никогда… Хотелось, чтобы не забылась и иногда отдавала нам хоть по одной своей светлой минуте, когда мы покинем этот монашеский мир и вернемся в другой, сумеречный даже среди ясного дня. Нас ждет радостный прием греков, не похожий на безразлично-вежливый или порой вовсе невежливый в некоторых греческих монастырях. Возникает ощущение, что здесь тебя уже давно знали и ждали. Предупреждают, что надо потеплее одеться, сажают за стол и угощают вкусной едой, да еще по несколько раз предлагают добавку. От этой трапезы веет чем-то семейным. Единственное, в чем здесь отказывают, — это в просьбе позволить фотографировать.

Но вот начинается служба в маленьком храме, притвор которого плавно переходит в жилые помещения, так что когда братия выходит на литию, то стоит под веревками с забытыми прищепками, на которых еще недавно, наверно, сушилось белье.

Служба удивительна всем: и пением, и молитвенностью, и даже тем, что все 11 часов бдения служит один иеромонах. И тем, что этот «железный» иеромонах не главный здесь на бдении, а главный — старец, возглавляющий подобные службы согласно своей старческой «чреде». В один из моментов этот старец, простой монах, подходит к отверстым Царским вратам и неуловимым движением вызывает улучившего минуту отдыха иеромонаха, дабы он заменил кого-то из певчих. Старец этот читает наизусть 33-й псалом, «Сподоби Господи», Шестопсалмие. Не спеша и молитвенно. Здесь покажется нелепой наша практика, когда Шестопсалмие высылают почитать какого-нибудь юношу, не самого лучшего чтеца, чтобы он попрактиковался. Удивляет, что многое певцы поют почти наизусть, как будто песнопения этого праздничного дня открыты им каким-то чудесным способом. Порой нам кажется, что мы начинаем понимать, о чем поют эти греки, а когда поют с канонархом, выясняется, что мы тоже можем спокойно петь, правда, совершенно не догадываясь о чем. Для нас все это звучит как загадочный непереводимый «терирем»[24]. Несколько нарушают службу, отвлекая монахов, дважды врывающиеся из ночи длинные червяки, которые устремляются почему-то к алтарю. Укус их, видимо, не очень опасен, но все же неприятен. Всю службу нам кажется, что в воздухе натянута какая-то незримая ткань, которая соединяет нас всех и делает временными причастниками того мира, в который мы надеемся войти уже на вечном основании. Именно это кратковременное вхождение дает нам, слабым и немощным, силы выстоять всю агрипнию до конца. Затем трапеза, когда кругом оказывается уже неожиданно светло, и неясно, куда исчезла ночь. Трапеза, которая уже плохо запоминается то ли от усталости, то ли от пережитого этой ночью. Прощайте, всечестные отцы, русское вам спасибо за то, что показали нам небо. Валерий берет подаренный ему старцем Кассианом посох — и в дорогу. Дальше без отдыха нам придется идти по пустынным местам за Керасию, через Кавсокаливию, мимо пещеры Нила Мироточивого в Лавру.

Когда мы с Валерой и его сыном Димитрием через два дня садились в микроавтобус, который должен был довезти нас до Иверона, кто-то заметил вдалеке сильно хромающего человека, подходящего к Лавре. Это был наш брат Юрий, совершивший восхождение на гору. Он был очень рад нам и, конечно, автобусу. По пути мы узнаем о непонятном исчезновении еще одного нашего спутника, иконописца. Все-таки хоть Афонский полуостров и мал по российским масштабам, но достаточно велик, чтобы на нем потеряться. На душе же спокойно, потому что мы уже знаем: правящая Афоном Игуменья все устроит должным образом. Поэтому мы нисколько не удивляемся, встретив иконописца там, где ему и надлежит быть: у Иверской иконы, у самой Игуменьи. Самое удивительное, что он пребывает здесь уже второй день. Невозможно побывать на Афоне и не подойти под благословение Божией Матери. Мы с радостью это делаем и счастливы, что все добрались до Ее кельи, хотя и разными путями. Трудно узнать в путнике, вышедшем из Уранополиса, паломника, достигшего Иверона. Самые внимательные к своему внешнему виду, даже весьма важные в финансовом и административном смысле лица, через недельку все становятся на одно лицо, и часто — весьма небритое. Кое у кого выделяются на самых ответственных местах заплатки, а на ногах — о ужас! — не чищенные гуталином кроссовки. Вернее, я хотел сказать, что их уже можно чистить без особого вреда гуталином. Но это одно лицо если нельзя сказать, что уж очень хорошо, но по крайней мере гораздо лучше того уранопольского, потому что это, наверно, единственное место на земле, которое не красит человек, а именно оно красит человека. А красивому человеку нечего думать о внешности, ее можно только испортить.

Отметив это, разумеется, только мысленно, но наверняка каждый про каждого, и вкусив неожиданного угощения грузина-строителя, который никак не позволил нам миновать его подсобку, потому что другие страны научили его любить русских, мы снова разбегаемся в разных направлениях, чтобы через несколько дней опять встретиться, и как можно догадаться — самым незапланированным образом.

По русским кельям

Рано утром мы покидаем гостеприимную каливу о. Серафима. Начинается наш путь по русским кельям. Весна в Греции в этом году явно запоздала. На Горе видны широкие белые морщины. По афонским ложбинам, сухим в середине лета, скоро понесутся прозрачные и холодные потоки воды. Сейчас мы поднимаемся в скит Василия Великого — место, где, по преданию, начинал свои подвиги великий русский старец Паисий Величковский. Но скит Василия Великого — это только начало нашего путешествия и, разумеется, не цель его. Наша цель — посетить как можно больше русских келий. Сегодня когда говорят «русская келья», то вынужденно добавляют «бывшая». Такова реальность сегодняшнего дня, и мы хотим с ней познакомиться. В скит же святого Василия нам предложил зайти Павле Рак, которого мы встретили у о. Серафима. Собственно, даже не в сам скит: он захотел нам показать келью очень известного ныне в России старца Иосифа-пещерника. Подъем до скита Василия Великого удалось преодолеть довольно легко, и вот мы в полуразрушенной келье, само расположение которой подталкивает к размышлению и молитве. Зеленый склон падает в море, и только лодка или корабль, отсюда кажущиеся совсем крошечными, могут отвлечь внимание созерцателя. Здесь мы устраиваем небольшую трапезу: банка лосося, привезенная из Москвы, кусок афонского хлеба и глоток вина, без которого здесь почему-то не проходит ни одна трапеза. Если, разумеется, это позволяется уставом.

Затем идем наверх мимо немногочисленных келий в кириакон[25] скита. Там мы прикладываемся к святыням и идем дальше мимо вершины пророка Илии на Керасию дивным сказочным лесом, который всегда, сколько бы здесь ни приходилось ходить, поражает воображение.

К сожалению, даже у самого хорошего ходока и энергичного исследователя не хватит сил обойти все русские кельи. Как-то мы уже заходили в известную Георгиевскую келью, которая была пристанищем для всех русских паломников, поднимавшихся на Святую Гору. Наш знакомый Даниил Серб с уверенностью рассказывает историю о том, как в 1912 году, когда греки заняли Святую Гору, здесь были убиты несколько русских монахов. Но как ни сложны были в то время национальные отношения, в это не очень верится.

Также пропускаем мы и келью Димитрия Солунского, где подвизался старец Хаджи-Георгий и где вокруг него стало собираться русское братство. Зато случайно попадаем в другую малоизвестную келью — Рождества Богородицы. Сейчас в ней живет русский инок о. С, бывший охотник. Но, видно, не только бывший охотник, но и нынешний хороший работник. В короткое время он поднял из руин не одни лишь жилые помещения, но и храм, разбил вокруг прекрасный огород. Видно, что у него нет ни минуты для праздного времяпрепровождения. Что касается истории кельи, то что-либо сказать о ней почти невозможно. Путеводитель 1905 года сообщает, что старцем кельи был схимонах Феодосий, а путеводитель 1913 года упоминает уже монаха Нектария. Сам нынешний единственный обитатель кельи немного рассказывает о своих предшественниках. В какой-то момент после войны в ней жили молдаване, затем долгое время обитал грек. О. С. показывает нам чудом оказавшуюся у него фотографию. Высокий, стройный и сильный, он более напоминает спецназовца, чем монаха. Он совсем недавно умер, увы, вне Афона, девяноста лет от роду. Жил здесь еще один грек, ставший охотником. Плохое это превращение — из монаха в охотника, гораздо более впечатляет то, что произошло с о. С. Охотник-грек довел келью до плачевного состояния, кончил тем, что жил в подвальном помещении, предоставляя верхнему этажу с храмом разрушаться.

Кто-то удивится: разве возможна на Афоне охота? Именно погоня за косулей привела охотника к преподобному Петру, но тогда Афон еще не был монашеским государством. Теперь, через тысячу с лишним лет, когда он получил такое значение, охота как-то не вяжется с Афоном. Тем не менее мне неоднократно приходилось слышать рассказы афонцев об иноках-охотниках. Нам приходилось находить множество гильз от патронов. А один раз мы даже встретили жителя Афона, бродившего по глухим местам с ружьишком за плечом. Правда, это был мирской человек, видимо, рабочий. Признаться, такие встречи в глухом лесу не очень-то радуют паломника.

Недалеко от кельи о. С. находится холм с остатками древнейшего капища. Там же водружен православный крест. Времена меняются, и сегодня злые духи с новой силой пытаются вернуться в оставленные пристанища. Наше знакомство с этими бесовскими местами привело к малоприятным результатам. Если идти по тропинке на Великую Лавру, прямо у дороги можно заметить подобный языческий жертвенник. Любопытные московские путешественники решили сфотографироваться на капище и после этого по непонятным причинам засомн