евались в правильности пути. Пришлось вернуться к кресту, что на развилке под горой. Затем пришлось идти тем же путем обратно мимо этого языческого памятника. Эта назидательная прогулка заняла больше часа. Но видно, для таких бестолковых учеников мало одного урока: по пути из Зографа в Хиландар опять захотелось сфотографироваться у подобного языческого камня. Потом около часа шли в другую сторону, пока дорога вдруг не закончилась. Так сказать, растворилась. Обратно пришлось подниматься в гору и по жаре.
Если не спускаться в скит Кавсокаливия, дорога лежит по пустынным местам до самого скита Иоанна Предтечи. Чуть ниже останется келья прп. Петра Афонского. Зашли мы и в эту келью. Без Павле нам было совсем трудно объясняться. Но с некоторыми отцами, кажется, и не нужно говорить. Достаточно посидеть рядом. Ученик о. Иоакима о. Петр один из таких. Павле мне много рассказывал и об ученике, и об учителе и подарил портрет старца. Теперь он лежит у меня дома на столе. Не застали мы самого старца: он уже перешел в лучшую «келью», в лучшую обитель, — но остался его ученик, и ученик достойный. С ним можно говорить молча. Жаль, что таких отцов становится все меньше, и все чаще, идя по афонской тропе, видишь, как вдалеке краснеют крыши обустроенных дач и дворцов.
Пещера же преподобного Петра уже давно замурована, дабы у современного монаха не возникло искушения пожить так, как жил великий подвижник. В прошлом веке многие пытались, и кончалось это все весьма прискорбно.
Праздник Победы мы встречаем в молдавском скиту, который теперь называют румынским — в этом грустная символика нашего времени. Запомнился интересный эпизод, который мы наблюдали, когда только что пришли в скит. Как всегда, довольно продолжительное ожидание архондаричного. Мы заходим в лавку, где нам подают обычное афонское угощение. И вдруг на автобусе приезжает небольшая группа греков. Они приехали, приложились к мощам и уже собирались уезжать, как увидели двух уставших путников с белыми солевыми разводами на несвежих одеждах. Один игумен, ощутив в буквальном смысле на собственной шкуре последствия паломничества, остроумно назвал это явление отложением солей на подряснике. И вот наши непримечательные личности вдруг вызвали живейший интерес у греков. Посыпались вопросы: откуда вы приехали, откуда сегодня пришли. Ответ «ту подья» вызвал у них какое-то странное возбуждение. Они быстро стали что-то обсуждать, жестикулировать и удивляться: мол, есть такие чудаки, которые тащатся пешком по жаре. И тут мы неожиданно вспомнили, что за всю дорогу от Карули до молдавского скита встретили только одного паломника — улыбчивого, небольшого роста англичанина, который мужественно шагал по жаре и чему-то очень радовался. Это было написано на его лице. В последние годы начинаешь замечать, что меньше становится тех паломников, которые устало меряют афонские тропы ногами, привыкшими более к городским мостовым. И все больше тех, кто облегчает себе жизнь разными видами транспорта: водным, автомобильным и теперь, увы, даже и воздушным. И эта тенденция превращения паломника в путешественника в первую очередь коснулась именно греков. Греки уж очень стремятся в Европу и в любви к транспортным средствам уже перещеголяли европейцев: те все же ходят пешком. На тропе можно встретить и немца, и датчанина, и англичанина, иногда даже и негра. Немцы вообще, кажется, не признают иного транспорта, кроме своих двоих, и это для них своеобразный спорт, а православные греки, видимо, исходят из предположения, что главное — это сама святыня, а не путь к ней. К чему утруждать плоть, лучше прибыть со свежими силами и отдаться молитве. Так-то оно так, да не совсем. В уделе Божией Матери любой труд, любые невзгоды и страдания, которые приходится терпеть, щедро вознаграждаются Ею. Предпочитающие путешествия в комфортабельном автобусе скитаниям под безжалостным южным солнцем лишаются Ее награды.
Несколько раз я бывал в этом скиту, принадлежащем Великой Лавре, и ни разу не был в пещере Афанасия Афонского. Один раз мне удалось добраться, но и это показалось ничтожным в духовном смысле действием. Просто спустились по каменным ступеням вниз, постояли у закрытой двери и вернулись обратно: благо идти было недалеко. Но кто может ответить на вопрос: почему здесь самое маленькое событие, незначительная встреча приносят духовную пользу и благодать, а посещение известной святыни оставляет человека безразличным? Может, надо искать причину в своем духовном состоянии? Но посещения Афона приучили меня к другому: твоим внутренним состоянием здесь управляет внешнее — святость, неотъемлемо принадлежащая этому месту.
Так уж странно получается, что путь к русским кельям лежит через румынские или молдавские кельи и скиты. Молдаване и румыны отличаются для нас, собственно, только тем, что молдаване говорят по-русски, а румыны — нет. Мы выбираемся из афонского микроавтобуса, на котором ехали от Лавры до поворота на скит Лак. «Лак» происходит от слова «лаки», что означает яма. И действительно, скит расположен как бы в огромной каменной яме у северо-восточного подножия Афонской Горы. Перед нами еще одно примечательное место — бывшая Амильфийская обитель, иначе это место называется Морфино. Здесь была когда-то обитель итальянцев, разумеется, существовала она еще до отпадения от Церкви западных христиан. А еще ранее, до начала иночества, по преданию, какой-то вельможа построил здесь башню для своей дочери Морфины, где она и жила в одиночестве.
Как ни пытались мы найти тропинку к башне, красиво расположенной на вершине холма, все было тщетно. Поплутав с полчаса, мы вспомнили, что путь наш лежит в румынский скит. После непродолжительного перехода по густому афонскому лесу перед нами открылось красивое зрелище: ущелье, на каменных стенах которого разместились афонские кельи. Все они в полном порядке, видно не только то, что здесь прошел большой ремонт, но и то, что трудолюбивые жители хорошо заботятся о своем хозяйстве. На дне ущелья шумит мощная по афонским понятиям река. Правда, быть может, силу она набрала именно в это время года, когда еще не до конца растаял снег, составляющий белое убранство горы. Мы надолго «застреваем» в скиту. Ходим от кельи к келье, и везде нас ждет радостный прием. Он становится для нас еще более радостным, когда удается поговорить по-русски.
Но вот встречи с обитателями скита заканчиваются, и мы, вооружившись подробными наставлениями и указаниями скитян, вновь идем афонской тропой на Провату. Вот и она. В самом начале стоят, как близнецы, две большие молдавские кельи. Одна Предтеченская, другая Богословская. Только первая, в которой уже 20 лет живет монах Михаил, нуждается в ремонте, а вторая — Богословская — поражает своим хорошим состоянием. Эта громадная келья, более напоминающая замок, была возрождена не так давно двумя братьями-монахами, выходцами из Пантелеимонова монастыря. Двенадцать лет они провели там и примерно столько же здесь. За это время они подняли келью буквально из руин. Теперь у них даже несколько послушников. Одного из них мы знаем: это Василий, бывший нашим переводчиком у старца Дионисия (о визите к старцу я расскажу чуть позже в главе «У старца»). Он угощает нас и завязывает долгий разговор, рассказывает о себе, как он был корреспондентом молодежной спортивной газеты и прочее, и прочее, что я уже слышу сквозь сон. В конце концов мы с Валерой приходим в келью и буквально падаем замертво. Как будто кто-то внутри выключает какой-то рубильник. Просыпаем половину воскресной утрени. Впрочем, сегодня это не слишком большая потеря, и вот почему: если у греков мы понимаем основные моменты, то здесь даже этого не получается. Служба идет на румынском языке. Единственное, что мы усваиваем, это «дона милуешти», то есть «Господи помилуй». Простившись с гостеприимными хозяевами, устремляемся дальше по намеченному маршруту. Ведь наша цель — именно русские кельи.
Келью Иоанна Предтечи едва не постигла печальная участь, обычная для многих русских келий. В 70-е годы она опустела и так простояла почти 16 лет. Из опустевших келий буквально все забиралось в кириархиальный монастырь. Естественно, потом рассчитывать на возврат было трудно, хотя мера эта и была вынужденной. Последнему хозяину удалось что-то спрятать, и благодаря этому братья получили наследство. Среди наследства — бесценная икона Иоанна Богослова, написанная на узкой доске. В 1821 году во время папского гонения (почему-то добавляют путеводители, хотя гонение в то время было от турок) жил здесь один грек по имени Анания. С ним произошел следующий удивительный случай. Как водилось в те времена, на обитель напали разбойники с целью всех обитателей убить, а келью ограбить. Но попался им в руки только Анания — других обитателей уже не было. От него стали требовать денег. О. Анания, попав в такое страшное положение, попросил у разбойников разрешения приложиться перед смертью к иконе святого апостола, так как денег у него не было. Он прочел тропарь святому апостолу Иоанну и провел около часа в молитве перед иконой, никем не потревоженный. Когда он вышел из кельи, то не нашел ни одного из злодеев. Более того, оказалось, что во всей местности он остался единственным монахом, все насельники из других келий бежали в это время с Афона, опасаясь бесчинств как турок, так и греков-разбойников. Дореволюционный путеводитель сообщает, что от этой иконы происходили и другие чудеса, но какие именно, умалчивает. Келья очень древняя. Существует предание, что на этом месте в древности стоял храм во имя св. Иоанна Богослова и существовала богословская школа, в которой обучались монахи из монастыря Морфино. В 1870 году разрушенную келью приобрел старец о. Доментиан, который и восстановил ее. Современное предание сообщает нам, что этот старец (или один из его последователей) получал большую помощь из России, он же возобновил и соседнюю Предтеченскую келью. В России этот старец пользовался большим уважением и даже имел награды от Синода. Кроме того, близ Сухума он построил точно такую же келью.
Нелегкой задачей для нас оказалось разыскать знаменитую каракальскую келью Воздвижения Честнаго Животворящего Креста и ее ближайшую соседку — Артемьевскую келью. Воздвиженская келья поднимается из руин, в храме сохранилось только две-три фрески. Пол, крыша — все делается заново. Медное покрытие крыши напоминает русских родственников. Медные крыши теперь часто встречаются в России. А когда-то эта келья имела два филиала: один в Святой Земле (Фаранская Лавра св. Харитона), другой под Бейрутом. Имела келья и хорошее издательство. В Артемьевской келье, которая находится совсем рядом, мы нашли аккуратные пачки книг, отпечатанные в начале XX века в Воздвиженской келье. Сама же Артемьевская келья тоже практически разрушена. Храм не сохранился. Вместо одного корпуса построено современное здание, напоминающее коттедж. Но внизу сохранился небольшой роскошный прудик — редкое явление на Афоне. Этот прудик делает афонскую келью похожей на русскую помещичью усадьбу.