возлюбленное свое чадо, грешного Парфения, исполненного многих скорбей! Паки, отче святый, заехал к вам из Иерусалима принять от вас душеполезное наставление; еще приехал получить от вас в великих скорбях моих утешение. Вы, отче святый, успокоились от великих своих трудов, на вечный покой отошли, а меня оставили единого на сем свете скорбеть и горько плакать; и назначили мне дальний путь, которого я совершить не в силах. Отче! Помолись ко Пресвятой Троице, к Ней же теперь имеешь дерзновение и предстоишь лицем к лицу: да возьмет Господь душу мою и тело, а ты, отче святый, прими меня в гроб свой, и будет два гроба вместо единаго. Ты назначил меня в землю сибирскую, а аз не имею случая. А здесь, во Святой Горе, по твоему завещанию отцы мои отказали мне. Увы, увы мне, паче всех окаянейшему, не имеющему где главы подклонити. Как беспризорный сирота, я на Афоне; духом я уже во странствовании. Отче! Восстани и утешь меня плачущего и научи — как перенести эти великие скорби!» Помнил ли во время этого плача странник слова, сказанные о. Арсением при их первой встрече? «И ты пришел во Святую Гору Афонскую с тем намерением, чтобы здесь препроводить жизнь свою и скончать живот свой; а может, воля Божия будет такая, что надобно будет тебя послать туда, куда ты не помышляешь, а тебе покажется невместительно, и не захочешь того исполнить?» Если бы всплыли в его памяти эти слова, то стали бы как бы ответом на его плач. Но приступили многие советчики, эти наши земные враги, которые убеждали инока: «Неужели Божия Матерь не упросит за тебя Сына Своего?» Мол, старец умер, и спрашивать больше некого. Полгода жил о. Парфений по разным кельям, не имея недостатка во всем потребном для тела, но смущаясь духом от своего двоедушия. И напало на него страшное уныние, и вспомнил он слова старца, что если не выполнит волю Божию, то погибнет. И пошел в Константинополь с другими монахами. Там вновь засомневался и даже просил патриарха разрешить его от послушания умершему старцу. «Ваше Святейшество! Аще Вы разрешите старца моего завещание, то с радостью возвращусь во Святую Гору Афонскую и буду спокоен». Патриарх же спросил: «Какое завещание?» О. Парфений объяснил. Патриарх же сказал: «Когда старец умер, то аз разрешить тебе этого завещания не могу, иди куда послан. Ежели бы он был жив, то я бы ему послал письмо, чтобы он тебя разрешил; а теперь твое дело кончено, разрешить тебе этого никто не может. Ты знаешь ли — как один старец не дал ученику благословения есть хлеб, а послал из огорода выгонять свиней? Ученик пошел, а старец без него помер. Ученик же, пришедши и увидавши старца мертвого, не осмелился есть хлеб без благословения старца. После он ходил по всем патриархам, но разрешить ему никто не мог, чтобы он хлеб ел, а благословили его питаться овощами». И пошел инок Парфений в Томскую землю. И много потрудился на родной земле, помогая соотечественникам преодолевать тяжкое разделение раскола. О. Парфений написал множество книг против раскола. И если эти труды были необходимы для его времени, то про книгу «Сказания о странствовании по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» можно сказать, что она бесценна для потомков афонского инока. Вот такая история следования воле Божией, которая открылась через послушание старцу. Где то послушание, где те монахи? Уж лучше ныне не подражать ему, а то получатся одни слезы. Особенно тяжело видеть, когда послушание начинают насаждать приходские батюшки, у которых еще не отросла борода. Забывают они о том, что старцы, подобные Арсению, заставляли учеников выполнять не свои прихоти, а волю Божию, для познания которой совершали они все свои монашеские труды.
Румынский старец Дионисий беседует с паломником из России
Интересно, что перед тем, как открыл старец волю Божию, видел он следующий сон. Видит он, что многие отцы афонские несут кресты от самого Честнаго Креста Господня. Он спросил их: «Где взяли эти кресты?» Они же ответили ему, что их наградил этими крестами духовник Арсений. О. Парфений сказал: «Почему же он мне не дает? И я его ученик». Придя к нему, сказал: «Отче святый, почему же ты прочих награждаешь крестами, а мне не дашь хотя бы один?» Тот ответил: «И тебя награжу и твой крест никому не отдам, ибо он не таков, как прочие». Потом вынул из своего ковчега крест великий, от самого Честнаго Животворящего древа Креста Господня, обложен весь златом и каменьями дорогими. И сказал о. Парфению: «Вот твой крест, Господь тебя благословит — возьми и неси, не отягощаясь». «Аз же, получив, весьма возрадовался, — пишет афонский инок, — и так проснулся. Пришел к духовнику, а он еще читает правило; я сказал ему, что видел. Он же сказал: вот, возлюбленное мое чадо, помни и знай, что я тебе дал крест не иного древа, а самого Христова Креста, теперь же неси и не отягощайся».
Но крест оказался тяжел. Не знаю, почему мне вспоминается эта история, когда мы идем к старцу. Воля Божия иногда бывает выше нашего разумения. Все стремятся на Афон, чтобы спасаться, а воля Божия вывела афонского инока в мир. Многие иноки за все время несения своего монашеского подвига ни разу не покидали Святую Гору, и тем более уж постриженный на Святой Горе стремится здесь же упокоиться. Но Бог привел монаха Парфения в Россию. Конечно, сейчас уже трудно надеяться встретить такого старца, но если мы пришли сюда узнать волю Божию, то сказанное старцем надо выполнять. Вот послушник выводит старца. По внешнему виду ему не дашь и семидесяти. Вот усаживается перед нами, и послушник приносит традиционное афонское угощение. Начинается беседа, которая сначала охватывает мировые проблемы, а затем сужается до частных нужд каждого из нас. Старец разговаривает так уверенно, и взгляд его ясных глаз так спокоен и проницателен, и трудно предположить, что он абсолютно слеп. Поражаешься свежести ума этого старца, долголетний монашеский опыт наполняет каждое его слово, вот, наверно, то, что прп. Иоанн Лествичник называет даром рассуждения. Затем каждый из нас беседует со старцем наедине, чтобы получить ответ на самые сокровенные вопросы. Единственное, о чем не хочет говорить старец, — это исторические темы. Знал он многих русских старцев, но зачем об этом говорить сейчас. По мнению старца, монахам, да и христианам вообще, надо больше беспокоиться о своем внутреннем мире, чем об исторических фактах. Это единственное, в чем можно не согласиться со старцем. Уйдя из мира много лет назад, он не понимает, как важно для нас всякое слово, исходящее отсюда. Сколько замечательных примеров мы находим и будем находить для себя, листая страницы жизни святогорских монахов. Но эту пользу можно оценить, только живя в миру. Расставшийся с мирской жизнью в 1924 году старец, конечно, забыл, что она собой представляет. Тем более что с тех пор прошло уже почти восемьдесят лет.
Тихие и сосредоточенные прощаемся мы со старцем, благодарим переводчика и направляем свои стопы в ближайший монастырь Ватопед. По дороге мы замечаем установленные чьей-то заботливой рукой указатели: «Старец Дионисий». Вот и мы сподобились побывать у настоящего афонского старца, теперь нужно осмыслить и применить все услышанное.
Воронок для старца
Наконец мы подходим к Зографу. Позади полузаросшая тропинка, которая привела нас из монастыря тружеников Костамонита. Идти такой афонской тропой нелегко: ветви цепляются колючками за одежду. Монастырь «трех Георгиев» — самый тихий на Афоне. Так мы между собой его назвали, потому что в нем три чудотворные иконы великомученика Георгия. Располагается он вдалеке от моря, утопает в зелени, по ночам погружается в тишину и темноту, и кажется, ни звука не пропустят холмы, плотным кольцом окружившие монастырь. Но до ночи еще далеко: мы приходим как раз к вечерней службе. Впрочем, немного про этот монастырь я уже рассказывал. Хочется еще вспомнить, что Зограф особенно прославился противостоянием унии, о чем свидетельствует небольшой памятник посреди обители. Где-то, по описанию одного из паломников XIX века, находится знаменитая фреска, изображающая отношение папы Римского к Церкви. «Очень оригинальное изображение я видел в Зографском монастыре. На стене изображена "Лодка Православия", ее матросы — святые, вооруженные крюками, и Сам Господь Иисус Христос держит руль и правит, между тем как с берега старики, а между ними папа Римский и Мартин Лютер под начальством сатаны, усиливаются зацепить своими крюками лодку и опрокинуть ее». Но спросить об этом нам сегодня не удается. Как только мы приходим в монастырь, сразу ощущаем какую-то необычную напряженность, которая как бы висит в воздухе. Непривычно краток в разговоре о. Василий, только что вернувшийся из Болгарии. На службе я замечаю странного человека, который разгуливает по храму с портфелем и достаточно непринужденно разговаривает с монахами. Мы ложимся спать, уходить нам придется рано поутру, чтобы до корабля успеть зайти к старцу Рафаилу.
Мы покидаем обитель, как только начинает светлеть. Быстро спускаемся вниз: здесь, недалеко от пристани, нашел себе келью новый русский келиот иеромонах Рафаил. Отца Рафаила мы встретили недалеко от Андреевского скита, и, конечно, после того, как мы его увидели, стало просто невозможно не посетить его. Сколько раз мы читали у Маевского, в других описаниях афонских паломничеств, как благоговейно, с трепетом пришедший издалека странник открывает дверь или калитку и входит к известному старцу. Сейчас, увы, таких старцев стало меньше, и мы впервые открываем свою калитку. К сожалению, для данной кельи калитка — это образное выражение. Здесь еще многого не хватает, а еще точнее, мало что пока есть. Мы встречаем послушника, он зовет старца, и вот мы видим доброе его лицо и слушаем в течение полутора часов его нежный голос. А спросить у старца нам нужно многое. Старец на все наши вопросы отвечает мягко. Но уверенно. Речь заходит об опасности глобализации. Элладская Церковь и Афон тогда решительно высказывались по этому поводу, а в России этот вопрос только начинал подниматься.
Но скоро выясняется, что мы попали к старцу в самое тяжелое для него время