Глава святого апостола Иоанна Богослова с нетленным ухом, которым он внимал голосу Господа, записывая Апокалипсис
В этом году мы застали отца Иннокентия уже лежащим на постели. Говорил он слабым голосом, но живо всем интересовался. Как всегда, от любых подарков отказывался, согласился взять только полбуханки черного хлеба. Вот такой простой человек. Думаю, что о. Иннокентий не рассердится на нас за эту публикацию, да, скорее всего, он и не узнает об этом, ведь, как истинный монах, отрекшийся от мира, он книг и газет не читает. Вспоминается, как он удивлялся, что афонские монахи ныне ездят на родину: на похороны, на свадьбы, просто проведать своих родных. Сам о. Иннокентий никогда не покидал Афона, даже когда какая-то родственница звала его приехать повидаться, ведь оба были уже в таком возрасте, что встреча эта, очевидно, была бы последней. Но о. Иннокентий решительно отказал ей. И это не значит, что о. Иннокентий, как иные странники по чужбине, забыл о Родине. Помню слова его из публикации: «Я не жалею, чувствую, что здесь нужен. Хоть и далеко от родимых березок, но ведь Пантелеимонов монастырь — частичка Русской земли и вокруг все свои. Я ведь патриот России. Мы за Россию здесь молимся, за всех наших солдат и офицеров, что на войне полегли, за всю землю Русскую. Мы тут для Родины ношу несем, кусочек ее маленький сберегаем. Ведь если не мы, то кто все это здесь сохранит?»
Вот так простой монах, рядовой солдат монашеского воинства, думает, как все здесь сохранить, хотя никто ему этого не поручал. Но он думает, потому что считает себя ответственным. А иные генералы ждут приказов из ставки. И в вопросах обороны всецело «полагаются на Господа»: ничего предпринимать не будем, дескать, Бог нас сохранит, а если не сохранит, значит, Сам виноват… Поэтому не могу не вспомнить, как после беседы с одним важным монахом, исполненным подобного «смирения», мы пришли к отцу Иннокентию. Разговор и там, и там шел о нападках последнего времени на Святую Гору: строят дороги, вертолетные площадки, добиваются отмены «аватона». Если ученый монах прикрылся словами: «Богородица не допустит, и волноваться-то не стоит», то наш старец, едва разговор начался, прямо вскрикнул: «Смотри, что делают масоны! Строят тут кафе, чтобы им тут с женщинами сидеть!» И речь здесь не о достоверности этих фактов, а о том, что у рядового монаха, которому почти 90 и который, скорее всего, до этих безобразий не доживет, болит душа за родную обитель, за Святую Гору. Болит более, чем у иного «генерала». «Ведь если не мы, то кто все это сохранит?»
Думал, что напишу про о. Иннокентия пару строк, а получился целый рассказ. Чудо! Так незаметные, что называется, «маленькие» люди не помещаются в рамки небольшого рассказа. Да что значит маленький? Только смерть ставит точку в биографии человека, только смерть открывает его святость.
Иван
Раньше, подходя к Андреевскому скиту, мы издалека смотрели на эти скорбные руины и, окинув их взглядом, уходили. В скиту жили двое монахов, которые лишь иногда отверзали порту, чтобы впустить туда интересующихся. Этой возможностью мы ранее воспользовались с лихвой, посетив Андреевский собор, единственный находящийся в более или менее приличном состоянии. В этом году все не так, двери скита отворились: там поселилось братство из монастыря Филофей во главе с игуменом Ефремом, довольно известным среди афонских монахов. Братия довольно радушно принимала всех посетителей, в том числе и русских. Мы уже многое знали об Андреевском ските, поэтому обрадовались, когда услышали, что среди братии есть один послушник, хорошо говорящий по-русски и весьма осведомленный в истории обители. Но, к сожалению, почти на все просьбы посетить тот или иной храм он отвечал: «Сюда нельзя и туда нельзя». Короче говоря, теперь нам удалось попасть только в нижний Алексеевский храм. Но и там нас ждало тяжелое разочарование: исчезла древняя коллекция икон, собранная архимандритом Иосифом. Послушник Василий, любезно согласившийся провести для нас эту экскурсию, недостаток наглядного материала с лихвой компенсировал своими знаниями по истории Андреевского скита. Удивительно, как много он почерпнул из старых книг и из живого афонского предания. В 1965 году отмечалось тысячелетие Афона. «Но не радостным будет этот праздник», — предсказывал архиепископ Аверкий. Так оно и случилось. Архимандрит Николай, тогдашний игумен Ильинского скита, просто не пустил к себе патриарха Афинагора из-за его экуменической деятельности. В Андреевском скиту торжественное собрание во главе с патриархом Афинагором заседало в трапезной. Но участники этого собрания не захотели пригласить хозяина скита — престарелого архимандрита Михаила, пятьдесят лет безвыездно проведшего на Святой Горе. Это было символично: русское монашество оказалось как бы за бортом афонского корабля.
Кстати, тогда греческие политики пошли на следующую хитрость. Зная, что настоятель Ильинского скита о. Николай отрицает Русскую Церковь Московского Патриархата из-за декларации митрополита Сергия и экуменизма, они подсунули ему на подпись письмо, в котором говорилось, что он не хотел бы, чтобы патриарх Алексий I приезжал на Афон во время празднования тысячелетия. Ни архимандрит Пантелеимонова монастыря Илиан, ни архимандрит Михаил ничего не знали об этом письме, но оно было послано от лица всех трех обителей. Архимандрит Николай после очень огорчался из-за этого подлога. «Так и не приехал бедный Алексий, и по-человечески мне его очень жаль, стар ведь, и, слышно, болен, и не у дел… Афон ему ох как нужен», — жаловался он зарубежному писателю Дарову… Давно уже умер о. Михаил. А в 1971 году почил и последний русский инок Сампсон.
И вот мы уже заканчивали наше путешествие в историю Андреевского скита и стояли на пороге храма в честь всех преподобных афонских, как услышали и увидели высокого мужчину, с облегчением опустившего гигантский рюкзак на пол. Небольшая борода, простое морщинистое лицо и особенно старый пиджак — все это позволяло предположить, что перед нами один из наших соотечественников, крестьянин из Рязанской области или в лучшем случае осевший в Москве лет двадцать назад плотник. Только непомерно высокий рост, не характерный для русского колхозника, выдавал в нем иностранца. Да и встретить на Афоне русского крестьянина в нынешние времена, увы, маловероятно. Хотя сто лет назад Афон был переполнен русскими крестьянами. Этот высоченный паломник невольно вызвал у нас улыбку. Через полчаса, когда я уже сидел в обширной и густонаселенной келье у своих друзей, дверь резко распахнулась, и мы увидели на пороге нашего странного гостя, правда, на этот раз в обществе греков-монахов, которым пришлось немало потрудиться, подтаскивая тяжелую поклажу гостя. Еще раз улыбнувшись, мы продолжили нашу беседу. Тем временем странный паломник открыл свой рюкзак и достал переносной компьютер. Затем включил его в сеть, нисколько не удивившись, что единственная свободная кровать оказалась рядом с единственной в комнате розеткой. Кажется, он был уверен, что иначе не могло быть — не могла же совершиться на небесах какая-то ошибка, и он бы оказался на кровати, облагодетельствованной ярким дневным светом, но лишенной электричества. Ведь ему же надо было работать! Не помню, когда и по какому поводу странник вступил с нами в беседу. То ли когда Валера, вспомнив о пропущенной трапезе, стал рыться в карманах, готовясь к неизбежному посещению Кареи, то ли просто вставил какое-то русское слово в нашу беседу, но, так или иначе, мы получили еще одно подтверждение, что «великий и могучий» еще пользуется уважением на Афоне в отличие от других точек планеты. От материальной помощи мы отказались, отметив про себя, что это предложение весьма не характерно для иностранца. И вот, как говорится, слово за слово, скоро мы уже узнали, что зовут нашего соседа Иоанн, что он датчанин и недавно перешел в Православие, что он несколько раз бывал в России и научился сносно говорить по-русски и что он профессор непонятно каких наук, как у нас говорят в подобных случаях, «кислых щей и вареных овощей». Так постепенно профессор не только вошел в наш разговор, но и полностью овладел нашим вниманием. Скоро уже говорил только он, а мы слушали. И послушать было что…
Он рассказывал про свой путь к Богу. И как необычен был этот рассказ! Это было, собственно, бегство. Бегство от диавола, которое и привело его в Церковь. Вот как может найти дорогу на восток западный человек. Живя в благополучной и спокойной стране и ни в чем, кроме духовной пищи, не нуждаясь, трудно стать на истинный путь. Духовный голод трудно ощутить, ибо он хоть и не утоляется чревом, но часто не может проявить себя среди благополучной жизни. Было у него все: и работа, и дом, и дети. Но по непонятной для человека причине воззрел на него Господь, и начались странные события в его жизни. Работал профессор, как и подобает, невзирая на все, его не касающееся. Но вдруг заметил, что этажом ниже вроде не все хорошо. Тут бы углубиться в свои, кажется, микробиологические изыскания. Но нет… Взглянул профессор и увидел на первом этаже своего дома маленький притон, а на втором — тех, кто питал этот притон и сам питался от него. Как добропорядочный гражданин, профессор обратился к властям. И скоро как из-под земли стали вырастать у порога его дома, когда он выходил, два добрых молодца, которые, впрочем, не обижали профессора, но сопровождали его при всех его перемещениях. В полиции, куда обратился добропорядочный профессор, ему ласково объяснили, что не надо обижать дядей, и они вам мешать не будут. Но профессор оказался какого-то не датского характера, а, скорее, ирландского или даже русского. Стал он любопытствовать и дальше, увидел истинного хозяина двух нижних этажей. У него на голове явно виднелись рожки. Но, увы, даже крестное знамение не могло выгнать его оттуда, ибо у него были уже вполне материальные слуги.
Казалось бы, услышав о могущественных тайных силах и бесконечных преследованиях, можно было встать, посмотреть на часы, причмокнуть и деликатно сказать: «О, да мы засиделись, уже опаздываем. Ведь нам надо еще успеть в Карею». И таким образом поставить точку — ведь сумасшедших хватает и в нашем отечестве, и чтобы с ними бе