Деревни черных крестьян под Рувензори, несомненно, представляют интересное зрелище для европейца. Круглые хижины из ветвей под соломенными крышами, утоптанная земля в домах и на улице, примитивные глиняные горшки на очаге, самые простые деревянные инструменты и оружие, пугливые и недоверчивые люди. Все здесь можно увидеть, но только не картину беззаботной и легкой жизни. Деревни производят какое-то грустное впечатление. Скоро замечаешь, что здесь очень мало детей.
Это далеко не субъективное впечатление. Как официальная статистика, так и результаты научных исследований Павла Шебесты,[52] одного из лучших знатоков этой части Африки, показывают, что все племена вокруг Рувензори быстро вымирают. В очень многих крестьянских семьях или вовсе нет детей, или есть один ребенок. Тяжелый труд и болезни, однообразное и скудное питание вызывают бесплодие женщин. К тому же большая часть детей умирает вскоре после рождения. У всех детей, переживших критический первый год жизни, большие вздутые животы — последствие малярии и хронической болезни печени. В большинстве деревень черные крестьяне даже не подозревают о существовании медицины, а их лекарственные травы и заговоры не спасают от губительных болезней.
На краю леса Итури у самого подножия Рувензори к небу поднимаются столбы белого пара. Из вулканической почвы бьют мощные горячие источники. Мы пробились к одному из таких источников сквозь густую сеть слоновой травы и колючих кустарников. Уже издалека к нам донеслось горячее дыхание серных паров. Наконец мы пробрались к широкому скалистому ложу, из многочисленных расщелин которого вытекали покрытые пузырями струи кипящей воды и стекали по голой желтой от серы скале в болотистое русло. Мы хотели проникнуть до места, где били гейзеры главных источников, но отказались от этого после нескольких безуспешных попыток. Повсюду вокруг главных источников бездонная трясина поддавалась под ногами.
Черный правитель под властью его королевского величества
Проехав от Форт-Портала полчаса по узкой дороге, вьющейся, как змея, среди банановых деревьев, мы свернули на широкую тропу, ведущую к восточным склонам Лунных гор. Еще километр, а затем мы оставляем машину и, захватив с собой камеры, направляемся в деревни негров-земледельцев племени баторо. Снова перед нами удивительный облик Уганды, далекой от цивилизации, далекой от больших дорог. Свыше часа мы пробирались сетью тропинок, затененных широкими банановыми листьями. Только на мгновения перед нами открывались поля топинамбура, а затем мы снова попадали в зеленую полутьму. То тут, то там из сплетения зеленых ветвей выглянет голова негра, покажется стройная женщина с тыквой на голове или несколько голых детишек перебегут через дорогу. И каждый раз до нас доносились непонятные слова, в которых звучали страх и удивление.
Наконец мы очутились на небольшой возвышенности у подножия гор перед четырехугольным глинобитным зданием муамба. Равнина перед нами покрыта свежей зеленью полей и лесов. Между ними рассеяны коричневые шляпки нескольких круглых соломенных хижин — клелеи. Издалека доносился правильный, ритмичный звук барабанов, к которому присоединялись грубые мужские голоса. Навстречу нам из муамбы вышел старый седовласый вождь жителей расположенных в долине деревень. Женщины с привязанными за спиной младенцами испуганно убегают и скрываются в домах. Короткое объяснение и обмен традиционными формулами вежливости с вождем, после чего женщины возвращаются и посмеиваются, прикрываясь ладонью. При каждом их движении звенят тяжелые металлические кольца на руках, ногах, на шее и в ушах. Вокруг бедер у них жесткие кожаные юбочки. Живот разукрашен богатым орнаментом из мелких выпуклых шрамов.
Несколько снимков — и мы спускаемся с холмика в густую тень бананов. Приближаются звуки барабанов. Перед нами возникает высокая четырехугольная ограда, сплетенная из желтого камыша и бамбукового тростника. Через узкую щель мы осторожно наблюдаем за тем, что происходит внутри ограды. Там перед соломенной хижиной уселась группа мужчин. Двое впереди ударяют пальцами по грубо выделанной слоновой коже, натянутой на полый обрубок дерева при помощи тоненьких ремешков. Такой большой барабан называется нгома-нкото. Маленький называется нгома-нтаито. Босые ноги полуобнаженных женщин тяжело и неровно переступают на утоптанной земле, в ритме танца покачиваются их лоснящиеся тела.
Наш приход на время прерывает танец, но потом снова раздается тяжелый, волнующий ритм нгомы. Пляска ускоряется, но, кажется, ни шум, ни конвульсивные движения пляшущих женщин не нарушают покоя младенцев, спящих за спинами матерей. Голые их головки беспомощно болтаются над краями мешковины, которой они подвязаны.
Племя баторо живет у подножия Лунных гор в своих круглых самбах и клелеях, далекое от всего, что творится в мире. Если повезет, и вождь пригласит вас к себе, то можно заглянуть на миг в их мир, осмотреть их просторные хижины, сфотографировать мужчин, измельчающих топинамбуры и сушеные бананы на муку мхого, для чего они пользуются тяжелыми дубинками, познакомиться с домашней жизнью угандских крестьян.
Когда мы получили от окружного комиссара разрешение посетить негритянского «короля» Западной Уганды, он сказал нам:
— Не думайте, что увидите раскрашенного негра, закутанного в шкуры. Омукама[53] — цивилизованный и прогрессивный правитель. Не удивляйтесь его английскому языку.
— Как вас понять? — попытались мы получить более точный ответ.
— Увидите сами, — и окружной комиссар проводил нас таинственной улыбкой. — Омукама ждет вас в своей резиденции в 3 часа дня.
Высокий человек лет 40, несколько тяжеловатый, одетый по-европейски, встречает нас на пороге дома, напоминающего деревенскую дачу отставного чиновника лесного ведомства. До начала беседы успеваем осмотреться в помещении. На стенах развешаны потускневшие картины и пожелтевшие фотографии вождей в торжественных одеяниях при всех символических регалиях королевского достоинства. Телефон на письменном столе составляет довольно резкий контраст с этими фотографиями, так же как и книга посетителей на столе.
Повидимому, негритянский властелин Западной Уганды угадал наши мысли, увидев как после непродолжительного молчания мы взглянули на его перевязанную правую руку.
— Это у меня с тех пор, как я играл в футбол, — говорит он, как будто желая объяснить, почему при встрече подал нам левую руку.
Содержание завязавшейся потом беседы, несомненно, выходило за рамки представлений, с которыми мы вступали в резиденцию омукамы Рукиди. После первых приветствий разговор принял характер безобидной технической дискуссии об автомобилях последних марок. Рукиди — страстный автомобилист.
— Я на своем «понтиаке» не могу сделать больше 11 миль на галлон горючего, — говорит он на безукоризненном английском языке и не хочет верить, что восьмицилиндровый автомобиль чехословацкого производства, имеющий мотор сзади, с тем же количеством горючего в состоянии пройти более чем вдвое длинный путь. В разговоре омукама быстро переводит галлоны в литры, а мили в километры. Он поразил нас своим знанием американских «виллисов» и быстрым подсчетом эксплуатационных расходов автомобилей разных марок.
Как только мы пытаемся перевести разговор на другую тему, омукама начинает проявлять беспокойство, а окружной комиссар, держащийся все время начеку, незаметно старается вернуться снова к какой-нибудь марке машин. Стало ясно, что хоть нам и позволили видеть омукаму, но не разрешат ничего узнать от него.
Наконец постановщики церемониала внесли оживление в ход действия. Неожиданно, как «deus ex machina»,[54] то есть божество из театрального представления, под окнами «королевского» кабинета раздались визгливые звуки незнакомых музыкальных инструментов. Хозяин охотно проводил нас во двор и представил нам трех музыкантов, пришедших чествовать своего повелителя. В такт музыке раскачиваются длинные дудки, и музыканты, чтобы облегчить себе игру, каждый раз сильно наклоняются вперед, как бы для того, чтобы придать себе энергии. Каждая дудка настроена на свой тон, и, комбинируя три тона в различных вариациях ритма, музыканты добиваются причудливого эффекта.
Омукама повел нас садом к самому краю холма, на котором стоит его вилла. Коронационный павильон, стоящий вдалеке, сияет чистыми, побеленными стенами. Когда мы проходим мимо негра в изорванном штатском пиджаке, стоящего на часах, он салютует сверкающим копьем. Осматриваем местность, лежащую ниже резиденции омукамы. От подножия холма во всех направлениях разбегаются рощи бананов. Типичная Уганда…
По предложению окружного комиссара вносим свои имена в книгу посетителей. Точно таким же тоном и о том же самом нас просили в Египте гиды, показывающие музеи и различные достопримечательности…
Несколькими строчками выше расписались американцы из Нью-Йорка, навестившие омукаму неделю назад. Когда, прощаясь с нами, омукама подарил нам свою визитную карточку с автографом, написав его на капоте «татры», которую он с большим интересом осмотрел со всех сторон, нам еще раз вспомнился доктор Голуб.
Когда резиденция властителя Западной Уганды исчезла из поля зрения, мы рассмотрели продолговатую карточку, на которой было напечатано полное его имя: «Рукирабасайа, лейтенант королевской гвардии, Рукиди III, омукама оф Торо, Карузика Кабароле».
Король Западной Уганды в чине лейтенанта британской армии. В правом нижнем углу визитной карточки скромное сокращение имени и номер абонементного ящика на почтамте в Форт-Портале…
Вспоминаем слова британского правительственного чиновника:
«Не думайте, что увидите раскрашенного негра, закутанного в шкуры. Омукама — цивилизованный и прогрессивный правитель».
Омукама — цивилизованный правитель. Он разбирается в автомобилях, пользуется телефоном и пишущей машинкой, одевается, как европеец, посещает английского врача и держит виски на холоде в электрическом холодильнике.