— Способ извлечения алмазов несложен, — продолжал он свои пояснения, когда мы вошли в просторный цех. — Качающиеся концентрационные столы, которые мы называем пульсаторами, и вазелин.
Мы остановились у первого из продолговатых столов, которые непрерывно сотрясались от коротких толчков. По их блестящей, смазанной жиром поверхности двигался измельченный твердый концентрат и по наклону падал в сливной лоток. Верхняя часть столов защищена решеткой, запертой на замок. Именно здесь, в самой верхней части, алмазы увязают в вазелине. Время от времени слой вазелина, содержащий алмазы, соскребается и пропускается через горячую ванну, где драгоценные камни высвобождаются и опускаются на дно.
— Промывка в слабом растворе кислоты, вторая промывка, сушка, а результат вы можете увидеть в следующем помещении, — и наш провожатый повел нас мимо ряда качающихся столов, по поверхности которых передвигались все более мелкие частицы концентрата.
Двое рабочих в белых халатах подняли головы и отклонились так, чтобы мы могли следить за движениями их рук на стеклянной доске большого стола. Кучка блестящих алмазов исчезала под пинцетом и понемногу разделялась на несколько горсточек. Крупные чистые камни попадали в самую маленькую, несколько десятков алмазов средней величины — в среднюю, а мелкие сероватые и черноватые, предназначенные для промышленного использования, — в самую большую.
— Вот результат однодневной работы трех копей, промывочного цеха и цеха пульсаторов, — заметил наш проводник. — Из 100 тысяч тонн голубой глины мы получаем в среднем 11,5 фунта алмазов, то есть примерно пять с четвертью килограммов. Соотношение получается один к 20 миллионам.
В тот же день после полудня мы предъявили свои пропуска у ворот «Консолидейтед Билдинг», где собирается вся добыча и производится окончательная сортировка и оценка алмазов, поступающих со всех копей в окрестностях Кимберли. А затем мы переходили из рук в руки, от одних дверей к другим, от сейфа к сейфу, от замка к замку, пока не остановились у стального барьера. За ним сидел у стеклянного стола пожилой человек с очками на носу и маленьким пинцетом сортировал горсть камешков, раскладывая их на кучки. Издали они действительно напоминали «блестящие кремешки», как буры насмешливо называли алмазы в те времена, когда не в силах были приостановить наплыв авантюристов, валивших валом в их республику со всех концов света.
— Процент поломок в процессе добычи и извлечения ничтожно мал, — сообщил нам оценщик, показывая алмаз, вид которого свидетельствовал о том, что в дробилке он был сломан пополам. — До 50 процентов алмазов, содержащихся в голубой глине, ломается еще под землей, до того как к ним прикоснется рука человека…
Мы брали в руки один алмаз за другим. Крупные сверкающие камни отражали богатейшую палитру красок гранями пирамидальных кристаллов, сросшихся широкими основаниями попарно. В маленькой коробочке, обитой шелком, блестели граненые бриллианты. Рядом, тоже в коробочке, лежал темный алмаз, в который как бы врос другой — светлый и абсолютно чистый камень. Лежали здесь и два медовых алмаза, цвета прозрачной сиены; за все время существования копей было найдено только два таких камня.
— Ценность их колоссальна, однако ее нельзя выразить в деньгах, потому что эти два экземпляра никогда не поступят на мировой рынок. А это вот вся месячная продукция, — указал наш провожатый на лежащую перед нами кучку, которая уместилась бы в двух сложенных вместе горстях. — Эти камни стоят 150 тысяч фунтов стерлингов.
Большая часть добычи приходится, разумеется, на промышленные алмазы — нечистой воды, сломанные или настолько мелкие, что они не годятся для ювелирных изделий. Такие алмазы укрепляются на режущих частях инструмента для обработки самых твердых сортов стали.
— А сейчас вы сможете получить представление о сопротивлении алмазов и их твердости, — и оценщик подал нам в руки два стальных диска. В одном из них сидел алмаз, который ушел в металл почти до самого края скошенных граней. Незначительный кусочек, который еще выступал наружу, точно входил в углубление на другом диске. Мы положили алмаз между этими двумя дисками, изготовленными из особо твердой стали, и затем прижали их друг к другу под давлением в несколько сот атмосфер. Сталь поддалась, но алмаз остался почти совершенно нетронутым. Лишь здесь, на острие, он слегка притупился.
— Прежде чем вы уйдете отсюда, прикиньте на руке еще и вот этот камень, — подал он нам гигантский экземпляр, блестевший, словно кусок льда под полуденным солнцем.
— Не бойтесь, — улыбнулся нам провожатый, когда заметил, как осторожно мы берем камень в руки. — Если бы это был действительно алмаз, то вряд ли бы мы его здесь показывали. Это точная, сделанная из стекла копия самого крупного алмаза в мире, который много лет назад был найден недалеко от Иоганнесбурга. Вы, верно, уже слышали его название — «Кюллинан»? В нем 3025 каратов, и он был продан за 15 миллионов фунтов стерлингов.
Мы подсчитали: 620 граммов прозрачной массы за три миллиарда крон! Мы вспомнили о чернокожих рабочих, которые утром задыхались в облаках пыли при сортировке породы. Один к 20 миллионам… Год за решеткой… Пот и кровь, загубленное здоровье, разбитые жизни… 25 миллионов тонн голубой глины, которую человек достал с глубины 850 метров…
Мы испытывали то же чувство, что и несколько дней назад в Иоганнесбурге, когда держали в руках золотой слиток. Сколько людей и сколько механизмов работают изо дня в день, чтобы эти сверкающие камешки очутились на стеклянном столе горного инспектора и затем блуждали по свету, управляя судьбами людей, питая в них злобу, зависть и снобизм, пока некоторые камни вновь не скроются в глубине земли или на дне моря…
Не была ли маленькая дочурка госпожи Джекобе единственной, кто получил чистую, ничем не омраченную радость от алмаза? Не омраченную подсчетом его стоимости и страхом перед ограблением и убийством?
Вечерний чай в музее
Разные музеи есть на свете!
Одни из них холодные, как камень, неприветливые, хранят в своих стенах затхлую атмосферу гробниц и невозвратно ушедших столетий. В других из-за каждой колонны за вами наблюдают сторожа в ливреях, которых приход посетителя оскорбляет, как будто их покой так же священен, как покой мумий за стеклянными витринами. Есть музеи, где вы теряетесь в лабиринте этажей и лестниц, тысячелистных каталогов, бесконечных коридоров, все новых и новых помещений, закоулков и витрин. В некоторых музеях посетители терпеливо ждут, пока придет их очередь полюбоваться в течение 60 секунд позолоченными гробами с телами фараонов. Но не все музеи напоминают кладбища.
Мы почувствовали себя словно за вечерним чаем, когда остановились среди тенистого сада на Иджертон-Род перед входом в красивое здание, на котором виднелась надпись «Duggan Cronin Bantu Gallery» («Галерея банту Даггана Кронина»). Седовласый господин с очками на носу вышел нам навстречу, едва заслышав скрип гравия под колесами нашей машины.
— Добро пожаловать в мой музей! — приветствовал он нас старческим надтреснутым голосом и повел в дом. — Вы прибыли издалека, так ведь?!
— Из Чехословакии. Вчера мы приехали в Кимберли, а сегодня вечером хотели бы выехать в Блум…
— Ну, ну, что за спешка! Ведь не уедете же вы из Кимберли, не осмотрев нашей галереи!.. — старик замолчал и снял очки. — Так из Чехословакии, говорите? Давно уж у меня не было посетителей из таких дальних краев. Но… подождите, вам это будет интересно, ведь все-таки у меня побывали и ваши земляки…
Мистер Дагган Кронин, основатель музея, поднялся и вышел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся с несколькими толстыми томами подмышкой. — Кофе или чай? — спросил он, медленно усаживаясь и укладывая на свободный стул книги записей посетителей. Мы изумленно переглянулись, но ответить нам не удалось.
— Хорошо, хорошо, выпьете чая, не правда ли? Знаете, за чаем удобней беседовать!
Старый господин хлопнул в ладоши и приказал служителю подать чай.
— Они нам тогда еще показали, как надо играть в теннис, — он перелистывал один из томов. — Боже, да как же их звали!..
Мы не переставали удивляться: старый господин, вероятно, лет 80-ти, основатель музея, и вдруг проявляет интерес к спорту и предлагает чай вместо мумий…
— А-а-а, — облегченно вздохнул он, — вот они. Пунчец и Митич. Но подождите, ведь они прибыли из Югославии, а не из Чехословакии. Вот досадно, а я думал доставить вам удовольствие. Знаете ли, у вас, славян, такие похожие фамилии! — сказал он смущенно, как бы извиняясь за то, что ошибся. — А здешние газеты уже знают, что вы приехали в Кимберли?
— Нет, на это времени не хватило. Нам пришлось поторопиться, чтобы осмотреть ваш музей…
— Ну нет! Так вы с нами не поступите, — сказал укоризненно Дагган Кронин и направился к телефону.
— Вызову кого-нибудь из редакции и после того, как вы осмотрите музей, вам придется рассказать им что-нибудь о своей поездке. Любезность за любезность, you know?[18] — добродушно улыбнулся он.
«Это был великий путешественник и исследователь»
Галерею банту в Кимберли нельзя назвать музеем в точном смысле этого слова.
Порой кажется, что бродишь среди живых негров, выходцев из Бечуаналенда, Мозамбика, Транскея, Пондоленда, Капской провинции либо встречаешься с неграми из Свазиленда, Родезии, Трансвааля, соседней Оранжевой Республики или Наталя. Какое великолепное собрание костюмов, луков, стрел, украшений, барабанов, картин, фотографий, эскизов, музыкальных инструментов, статуэток, резных изделий, бус, домашней утвари, инструментов, моделей деревень! Все это полно жизни и свидетельствует об энтузиазме и трудолюбии того, кто собрал, рассортировал, снабдил надписями и подробными маленькими картами свои коллекции. Редко где можно увидеть такую интересную коллекцию негритянского фольклора, как в маленькой галерее банту в Кимберли. Все эти коллекции тем более занимали нас, что многие предметы мы уже видели во время путешествия и могли здесь проверить и уточнить их наименования. Кроме того, нам предстояло еще проехать несколько тысяч километров до Столовой горы по местам, куда очень слабо проникло влияние белых. Поэтому мы без устали делали заметки и наброски карт.