На одной китобойной базе как-то обследовали содержимое желудка большого полосатика и установили, что оно состояло из 1200 литров густой каши проглоченных рачков и рыб. Только кашалоты питаются почти исключительно самыми крупными видами головоногих моллюсков.
Мы сидели в маленькой комнатке деревянного строения на китобойной базе вместе с ее директором, ветераном-китобоем, и с капитаном Хенриксеном. Было 2 часа 30 минут утра. Снаружи доносилось пение матросов и вой ветра, бившегося о железную кровлю.
— Мне удалось однажды наблюдать кита во время еды, — вспоминал директор. — Как вы знаете, он долго плывет с раскрытой пастью и захватывает ею все, что попадется по пути. Так как нижняя челюсть синего кита сравнительно тяжела, а мускулы, находящиеся позади, слишком слабы, то киту трудно подтянуть челюсть, если он набрал слишком много пищи. Кит в этих случаях находит такой выход из положения: он поворачивается на бок, а зачастую даже и на спину таким образом, чтобы при закрывании пасти ему помогал и вес нижней челюсти, вмещающей несколько центнеров пищи и воды. Иначе большая часть еды выскользнула бы обратно в море. Вода вытекает между бахромками китового уса, а язык проталкивает рачков и рыбок в горло. Как вы думаете, сколько весит такой китовый язычок? До 400 килограммов! Впрочем, утром вы увидите его на заводе…
Хенриксен поднялся. Пора было возвращаться на «Штелленберг».
— Как, по-вашему, — задал нам на следующий день странный вопрос директор китобойной базы-завода, — есть ли у кита зубы или нет?
— Кит и зубы? Вы имеете в виду кашалотов, не так ли?
— Sorry — извините, это был слишком школьный вопрос для вас, европейцев. Но, поверите ли, мало кто из посетителей, приезжающих из Иоганнесбурга или Кейптауна, знает это. Хорошо, но вряд ли вы когда-либо видели зуб кашалота. Ну, вам повезло. «Валвис» вчера притащил небольшую самку. После хенриксеновского экземпляра это второй кашалот за неделю. От него уже, верно, немного осталось. Начали в 7 часов утра…
Издали до нас доносился тяжелый запах ворвани. Над заливом клубился туман и серой пеленой окутывал море. Мы спустились по дорожке между почерневшими дощатыми заборами; перед нами открылся вид на двор завода, где валялись огромные куски мяса. Негры в высоких резиновых сапогах и промасленных фартуках рассекали окровавленные глыбы мяса, между которыми лежали толстые полосы китового жира. На возвышенной части двора, наклонной плоскостью спускавшегося к самому большому корпусу, стояли друг против друга два негра и огромной поперечной пилой распиливали сплетение костей и мяса.
— Потихоньку, осторожней! — говорил наш провожатый, ведя нас к остаткам головы кашалота. Дощатый пол был скользким, будто намыленным. Приходилось осторожно передвигать ноги, чтобы не свалиться в грязную смесь глины, слизи, жира, крови и ворвани. Рабочий, находившийся поодаль, добродушно улыбнулся нам. Он отложил нож, принес в обеих руках полную пригоршню мелкого гравия и усыпал им тропинку к голове кашалота.
— Эта глыба, — указал наш проводник на массу, которую распиливали двое рабочих, — примерно одна десятая верхней части головы. Все остальное уже исчезло в котлах. Посмотрите, как узка нижняя челюсть!
Мы остановились перед глыбой, из которой торчала похожая на шпору челюсть длиной около трех метров. Крепкие желтоватые зубы сидели по обеим ее сторонам. Они выступали из десен на десять сантиметров и сужались к концам. Мы насчитали 48 зубов.
— Они ценнее слоновой кости, — заметил наш провожатый. — Однако их стоимость — ничто в сравнении со стоимостью других частей туши кашалота. Да, чтобы не забыть: крупнейшие самцы-кашалоты достигают примерно 25 метров в длину, а самки — несколько более половины этой длины. Обратите внимание на верхнюю челюсть, — и он подошел к большому куску и ножом отделил десну, под которой показался белесый дентин. — У кашалота есть зубы и в верхней челюсти, но они совершенно заросли. Поэтому можно услыхать от людей, даже видевших кашалотов, что у них зубы только внизу. И что вас еще может заинтересовать, так это глаза кашалота. Левый глаз у него намного меньше правого. Поэтому раньше китобои заходили на кашалота с левой стороны. Они считали, что левым глазом он хуже видит.
Мы оглянулись на противоположную сторону двора, где группа рабочих готовилась вытащить кита из бухты на рабочую площадку.
— У нас есть еще немного времени, пока они подготовят лебедку, — заметил проводник. — В голове кашалота имеется полость, заполненная очень ценным чистым жиром. Такого жира от обычного самца получают до 35 бочек по 40 галлонов, то есть добрых 60 гектолитров. Называется он спермацет. В голове живого кашалота он находится в жидком состоянии и совершенно прозрачен, но на воздухе быстро застывает и приобретает беловатый цвет. Кроме того, из кашалотов мы вывариваем в зависимости от размера животного от 5 до 15 тонн китового жира. А одна тонна стоит 125 фунтов стерлингов…
— Но самый ценный продукт — амбра. Она находится в кишечнике кашалота. Амбра представляет собой жирное воскообразное вещество, которое при нагревании размягчается, а в кипящей воде превращается в маслянистую жидкость. Издавна амбра считалась редким товаром и использовалась как медикамент, но теперь она поступает исключительно на парфюмерные фабрики для изготовления дорогих духов и мыла. Это первоклассное фиксирующее средство, придающее устойчивость аромату. Жалко, знаете ли, что я не могу показать вам все это. Кто знает, когда нам снова привезут кашалотов…
— Вам бы надо было оставить себе немножко этой амбры и побрызгать духами весь ваш завод, — засмеялись мы и поспешили отойти подальше от котлов, в которых вытапливалось мясо и кости китов. От запаха, исходившего от них, нас просто мутило.
— Ну, к этому вы бы тоже со временем привыкли, — махнул рукой наш провожатый и повел нас к широкому слипу, спускавшемуся к морю. Гигантский финвал, которого ночью доставил сюда «Штелленберг», ожидал, чтобы вверху, в машинном отделении, пустили в действие лебедку, к тросу которой была привязана недвижная гора мяса.
Мясные копи
Группа рабочих с граблями, метлами и шлангами подошла к самому краю разделочной площадки со сточной канавой, и старший дал команду тащить кита. Стальной линь напрягся, и чудовищная гора вынырнула из моря. Она медленно скользила по мокрому полу и наконец осталась лежать на левом боку, брюхом в нашу сторону. Рабочие, ходившие вокруг нее, казались нам гномиками. Гигантская разинутая пасть, из которой вываливалась мягкая масса языка, невольно наводила на воспоминания о приключениях библейского Ионы.
Старший рабочий с длинным ножом на рукоятке подошел к спине кита и несколькими умелыми движениями надрезал кожу по всей ее длине. Затем он обошел вокруг кита и стал высекать в складчатом брюхе ступеньки, чтобы взобраться наверх. При этом рабочий выглядел, как альпинист, высекающий ступеньки ледорубом при восхождении на ледник. На боку, там, где белая кожа соприкасалась с темно-серой кожей спины, он также сделал глубокий разрез до хвостового плавника. Показался толстый слой подкожного жира. Местами жир уже отделялся, но еще не выпадал, до того момента, пока рабочий не надрезал кожу на горле. Гигантский слой подкожной жировой ткани, весящий много центнеров, выскользнул и вывалился на пол.
Несколькими движениями была рассечена соединительная ткань под дугообразно изогнутой нижней челюстью. Неожиданно открылся вид снизу на ротовое отверстие кита. Рабочий влез в пасть и надрезал край языка. Из надреза в разбухшей мясистой ткани длиной в четверть метра вырвался гейзер крови. Он слился с другими кровавыми потоками, струившимися из всей туши, и потек по сточной канаве в море, над которым кружили стаи чаек. Сколько же неиспользованных гектолитров крови теряется таким образом при обработке каждого кита! Но разве это здесь имеет значение! Рабочий, некоторое время разгуливавший по опадающему языку, погрузившись в него до самых колен, словно в перину, несколькими взмахами плотницкого топора рассек кость у корней челюсти, и лебедка со стальным тросом вырвала из головы всю нижнюю челюсть.
Группа рабочих накинулась на груду мяса. Рубили, кроили, разделывали. Прорезали слой жира толщиною в 30 сантиметров, протянули в отверстие мощную цепь, и вслед затем над площадкой послышался треск разрываемой ткани. Стоявшие с обеих сторон рабочие помогали обрубать подкожную соединительную ткань, которая связывала жировой слой с мясом. Это делалось для того, чтобы слой жира не разорвался.
Понемногу гора мяса распадалась. Исчезли слои жира, которые в углу разделочной площадки другие рабочие разрубали на прямоугольные куски. Они исчезали в загрузочных отверстиях салотопенных котлов. Китовый ус складывался в кучу в противоположном конце завода, а вспомогательные лебедки оттаскивали мясо кусок за куском. Через полтора часа на разделочной площадке осталось лишь немного скользкой бурды. Сильная струя из шланга смыла последние остатки — и вот уже следующий кит поднимается из моря на площадку.
— Не хотите ли попробовать китового мяса? — спросил нас директор. — Вам, пожалуй, оно сначала покажется несколько маслянистым на вкус, но все матросы считают его лакомством.
Мы поблагодарили. Может быть, в другой раз…
— Вы перерабатываете китовое мясо также и для продовольственных целей? Во время войны в Европе оно появлялось на рынке в виде консервов.
— До сих пор не перерабатывали, несмотря на то, что оно очень питательно. Анализы показывают, что оно содержит на 10–15 процентов больше белка, чем говядина. Мы подумываем о строительстве консервного завода в будущем году. Спрос на мясо есть. А пока что мы вывариваем его вместе с раздробленными костями; освобождаем от жира, а остаток сушим и продаем окрестным фермерам на удобрение. Мяса, годного в пищу человеку, в каждом ките имеется в среднем тонн пять…
Пять тонн мяса от одного кита!
Следовательно, за сезон с одной китобойной базы пять тысяч тонн мяса идет на удобрение. А сколько на свете людей, которых оно могло бы спасти от голодной смерти!..