Коряки (оленные). Йиньеаньеут идет кормить пса, а тот пытается ее обнять, ночью приходит к ней, его убивают, бросают в прорубь, режут на кусочки, но он каждый раз возрождается и является к Йиньеаньеут в облике мужчины. Он остается ее мужем, убивает много оленей. Ее двоюродная сестра Килу притворяется, будто и ее пес бросается на нее. Никто не обращает внимания, она сама топит пса, но жених не приходит. Так и живет одна.
Ительмены. У Кутха дочери Синаневт и Сирим, сыновья Эмемкут и Сисильхан. Эмемкут велит Синаневт не смотреть, как он делает стрелы, та смотрит, стрелы ломаются, Эмемкут ломает ей руку, Синаневт плачет, уходит в лес. Старуха, мать волков, лечит ей руку, велит ничего не брать по дороге, если найдет торбаза, положить в них стельки, если сухожилия — ссучить нитки. Синаневт так и делает, не берет мясо и жир из балагана, волчья сестра подбрасывает ее, не причиняя вреда, прячет от братьев, велит бежать, младшего брата превращает в медведя, велит ее догонять. Эмемкут стреляет в медведя, внутри оказывается красивый парень, берет Синаневт в жены. Сирим все повторяет, но съедает мясо и жир, забирает жилы и торбаза, говорит волчице, что та ее поранила. Никто из братьев-волков не погнался за Сирим, они послали свою собаку, Сирим просит Сисилькана убить собаку, но никакого жениха внутри нет. «Сисилькан рассердился и выбросил Сирим в лес, там она и засохла».
Нет сомнений в том, что сказки с мотивом «достойная награждена, недостойная наказана» получили широкое распространение в Старом Свете ранее эпохи Великих географических открытий и что при этом евразийские и африканские варианты имеют общее происхождение. Наиболее вероятно, что эти сказки распространились ранее Нового времени, но позже античной эпохи — ни в одном древнем источнике рассматриваемый мотив не отражен. В Китае повествование привязано к истории Яо и Шуня, но не у Сымя Цяня, а в современной фольклорной записи из Сычуани [Рифтин 1987: 360—361]. Надежно локализовать центр их формирования невозможно, но определенные соображения на этот счет возникают, если сравнить мотив K56 с мотивом K56A.
Данный вариант во многом сходен с обычным, т.е. с K56, но содержит иную последовательность главных эпизодов: первой к могущественному персонажу отправляется девушка или две девушки, не обладающие достоинствами героини, и только затем — сама героиня. Пошедшие первыми не достигают успеха (наказаны), героиня же достигает и награждена.
Повествования с подобной структурой изредка встречаются в разных районах Евразии, в Африке они зафиксированы у банту Замбии, Мозамбика и Южной Африки. Многократно записаны подобные тексты лишь в Западной Сибири и в Берингоморье, а также у саамов, причем только восточных. Ранее я постарался показать, что саамские и сибирские варианты (энцы, ханты, амурские эвенки и особенно ненцы и кеты) исторически связаны [Березкин 2008б].
В частности, в хантыйском, ненецких, энецком и амурско-эвенкийском вариантах встречается одинаковый эпизод: по пути к могущественному персонажу героиня не должна завязывать шнурки на обуви или одежде или должна намеренно их развязать (мотив K56a4). Сходный эпизод, но в тексте с сюжетообразующим мотивом K56, есть в нанайском варианте, где завязки нельзя завязывать на обратном пути, а неудачница, решающая повторить путешествие героини, их завязывает. В негидальском варианте запрет завязывать унты нарушает героиня, из-за чего попадает к сопернице-Лягушке. Нанайско-негидальские аналогии — один из примеров мотивов, которые объединяют Нижний Амур и Западную Сибирь в обход Восточной Сибири и которые относятся к периоду до распространения в Восточной Сибири принесенного туда, скорее всего, алтайцами мотивов бореального фольклорно-мифологического комплекса [Березкин 1906]. Берингоморские версии (чукчи, коряки, чаплинские эскимосы, алеуты, кадьякцы) с западносибирскими также обнаруживают параллели, хотя и менее близкие. Что касается саамов, то к ним сюжет явно попал из Сибири, но не в результате поздних контактов с ненцами (для этого саамские варианты все же слишком своеобразны), а раньше.
Транссибирские связи доказывают, что на севере Азии мотив K56A появился как минимум полторы-две тысячи лет назад (а скорее всего — и в более раннее время). В пользу этого свидетельствуют американские версии, пусть и немногочисленные. Одна записана у микмак (атлантические алгонкины), а другая у варрау устья Ориноко с аналогиями у панамских куна. Эти географически далекие и редкие параллели можно было бы проигнорировать, если бы не то обстоятельство, что именно в фольклоре варрау и реже куна встречаются и другие мотивы, характерные для Северной Америки. В частности, здесь и только здесь имеется аналогия эскимосско-чукотскому мифу о женщине, которой во время погони отрубают пальцы и которая превращается в хозяйку моря или водное животное (мотив K45, «Седна»).
Из сказанного можно сделать следующее заключение. Если повествования с мотивом K56A («недостойная не достигает, достойная достигает цели») были с глубокой древности известны в Сибири, то в Евразии же, скорее всего, возникли и сходные с ними повествования с мотивом K56 (kind and unkind girl). Именно к этим ранним версиям восходят корякские и ительменский варианты. В фонд международного сказочного фольклора мотив K56, скорее всего, попал в эпоху формирования трансъевразийской коммуникативной сети («мир-системы»), т.е. уже после рубежа нашей эры. В это время он через Северную Африку проник к югу от Сахары, преимущественно в Западную Африку.
Сусанна и жена Потифара: героини на смену героям
Ближневосточный ареал формирования вероятен для мотива «жена Потифара» (F70). Женщина ложно обвиняет мужчину в сексуальных домогательствах (рис. 66). Этот мотив почти всегда сцеплен с мотивом F70B — «месть отвергнутой». Изредка о намерении женщины соблазнить героя не говорится, но эти случаи распределены бессистемно, а мотив соблазнения в них тоже подразумевается и мог присутствовать в незафиксированных вариантах.
Рис. 66. 1. «Жена Потифара», мотив F70. Женщина ложно обвиняет мужчину в посягательстве на нее. 2. Только мотив «месть отвергнутой» (F70B). Женщина мстит мужчине, отвергнувшему ее любовь.
В указателе ATU оба мотива рассматриваются вместе под номером 318. К сожалению, как уже отмечалось, пользоваться этим указателем можно, лишь перепроверяя данные: не во всех приводимых источниках мотив жены Потифара действительно есть. Так в СУС под этим номером фигурирует совершенно другой сюжет, но ATU на СУС ссылается. В христианском и мусульманском мире мотив жены Потифара получил широкое распространение под влиянием Библии и Корана. Поэтому исторические выводы можно строить лишь на древних текстах и тех фольклорных записях, в которых дана иная трактовка соответствующих эпизодов, нежели в истории Иосифа Прекрасного и жены Потифара (они же Юсуф и Зулейка).
О широком распространении в древности мотива жены Потифара в Восточном Средиземноморье говорит его наличие в нескольких ранних источниках — не только в Ветхом Завете, но и в «Сказке о двух братьях», а также во многих древнегреческих текстах, связывающих историю типа Федры и Ипполита с различными античными полисами. В древних мифологиях Месопотамии и Малой Азии мотив жены Потифара, насколько мы знаем, отсутствует, но мотив «женщина мстит мужчине, отвергнувшему ее любовь» использован в хеттском переложении ханаанейского мифа о богине Ашерту и в VI-й табличке «Сказания о Гильгамеше» (Гильгамеш отвергает любовь Инанны и обвиняет ее в том, что отвергнувшего ее ранее садовника она превратила в паука). Мовсес Хоренаци сохранил сюжет подобного типа в «Истории армян» (Ара Прекрасный и царица Шамирам).
Африканские варианты «жены Потифара» включают западноафриканские и бантуязычные версии. Первые (в общем и целом) сходны со «Сказкой о двух братьях» и зафиксированы на севере Западной Африки у сонинке (манде), мофу-гудур (афразийцы чадской ветви) и сонгаи. Вполне вероятно, что эти версии распространились не под египетским влиянием, а отражают традицию североафриканского региона, частью которой была в свое время и древнеегипетская. Традиции банту, представленные текстами конголезских мбунду и кенийских кикуйю, совершенно иные. Они перекликаются с рассказами «о женском коварстве», распространенными в византийско-сирийской и в более поздней арабской, греческой, армянской, персидской и грузинской литературе [Белов, Вильскер 1960: 41—72]. В Центральную и Восточную Африку этот вариант не мог проникнуть раньше, чем появился на самом Ближнем Востоке. Вот резюме африканских текстов.
Древний Египет. Бату — младший холостой брат, Ануп — старший женатый. Бату живет в его доме. Жена Анупа предлагает Бату свою любовь, она отвергнута, притворяется избитой, обвиняет Бату в покушении на нее. Бату бежит, Ануп гонится следом, бог Рет создает между ними водное пространство. Бату кричит с другого берега, рассказывая о том, что произошло, отрезает и бросает в воду свой пенис, уходит в Долину Кедра, предупредив, что если пиво в кружке вспенится, значит, с ним что-то случилось. Дома Ануп убивает жену, выбрасывает труп собакам. В Долине Кедра Бату кладет свое сердце на цветок (и, видимо, снова становится полноценным мужчиной). Бог Хнум делает ему женщину. Фараон узнает от нее, что жизнь ее мужа в цветке на кедре, воины срубают кедр, Бату умирает, у Анупа вспенилось пиво. Бату многократно возрожден и убит, воцаряется после смерти фараона, ему наследует Ануп.
Сонинке. Жена старшего брата пытается соблазнить младшего, тот ее отвергает, и она жалуется мужу, будто младший пытался ею овладеть. Старший оскопляет младшего, тот уходит. Старший с женой нищают и слепнут. Царская дочь влюбляется в младшего, велит отцу выдать ее за него. Духи велят младшему поймать зверя. В обмен за обещание его отпустить зверь снова делает царского зятя мужчиной. С женой и скотом младший брат возвращается на родину.