Дорога из Бамако в Бадумбе73очень красива. Высокая жёлтая трава саванны, золотая, как наша спелая пшеница, но гораздо выше и крупнее, колышется среди гигантских узловатых сырных деревьев, на которых вот-вот распустятся кроваво-красные цветы. Всюду выходят на поверхность величественные нагромождения красного базальта, почти горы, сияющие под небом как рубины. Разбросанные на них обширные пятна зелёного с рыжиной мха будоражат взор.
Одна из бесчисленных гигантских степей в саванне Судана в окрестностях Бадумбе
Кто-то из авторов путевых заметок обмолвился, что Африка способна повергнуть художника в отчаяние. Красновато-рыжие африканские почвы, зелень лесов, синева дымки, тёплая тусклая медь нагого тела превосходят любые фантазии живописца. Конечно, внутренняя часть Африки не может явить всего того разнообразия цветов и форм, которым богаты архипелаги, где все эти хитросплетения легко обманут зрение художника. Насколько с бо́льшим удовольствием я делал свои пастельные наброски (без претензий, без амбиций, только чтобы всё это запечатлеть) в деревнях и в саванне, чем на фоне островов и пляжей, где смешиваются самые невероятные цвета!
Красота и неистовый свет, проливающийся на земли, простёртые до самого побережья Сенегала, у которого неизменно толпятся гружёные солью мавританские барки из Нара, постепенно растворяют некую общую загадочность африканской жизни. Я много об этом думал! Места, через которые я сейчас проезжаю, не уступают по красоте окрестностям Мана или Верхней Вольты, а то и суданских земель, прорезаемых Нигером. Но всё же эти туземные деревни, стада обезьян и антилоп, нежные капоковые деревья с красными цветами пробуждают во мне гораздо меньше переживаний. Пейзаж, расстилающийся у меня перед глазами, пейзаж, которым я восхищаюсь и наслаждаюсь, окрашен в те цвета, которыми его одарили его черты и освещение. Но те пейзажи, что я видел до вчерашнего дня, обладали ещё одним, «психологическим» цветом – осознанием того, что в этих местах творится непостижимая моему духу мистерия жизни и племён. Они были как бы окрашены пламенем нашего волнения, любопытства и стремления как можно больше увидеть и узнать. Все они были озарены не только солнцем и небом, но и нашими эмоциями. И потому они были такими прозрачно-яркими, простирающимися между нами и вечностью. Вот почему Комоэ, Вольта, Зазандра и Нигер несли свои воды с той же прозрачностью, с которой дождь проливается сквозь лазурь: рыбы, кайманы, пироги – их движение словно отражалось в стекле. А река Сенегал – всего лишь прекрасная река, протекающая по дивному и реальному ландшафту земель Судана, по монотонным и засушливым, почти пустынным саваннам, добираясь до мест, носящих её имя.
Прежде чем покинуть Судан, она омывает Каес74. Здесь находятся руины священного города Гоундиоур, бывшего центра золототорговли, где вершился суд над негритянскими правителями, но почти полностью сохранились его капища. В одиннадцатом веке сюда приходили караваны, шёл обмен вещей и кораллов на золото, слоновую кость, чёрное дерево, капок и мирру. В восемнадцатом веке французы заключали соглашения с местными вождями, покупая рабов. В 1880 году французы уничтожили Гоундиоур за то, что туземцы взбунтовались и больше не хотели продавать золото. Сейчас это место отмечено лишь несколькими камнями и чёрной плитой, на которой до сих пор горит огонь. Если огонь погаснет, наступит конец света, поэтому негры, убегая оттуда, оставили там одно бедное семейство, которое поддерживает пламя. Гоундиоур – роковое место. Это имя нельзя называть вслух. Даже под страхом смерти ни один негр не скажет, как назывался город. Они говорят: тот город, тот огонь, те развалины; они называют его Дугуба, что означает большой город, но только белый человек осмеливается под широким небом побережья Сенегала произнести его настоящее имя: Гоундиоур!
Южнее, на берегах Сенегала, живут чёрные народы, гораздо менее интересные, чем другие, по своим духовным и физическим свойствам. Непропорциональные, неразвитые тела, тонкие кривые ноги и уродливые головы. Это племена волоф и церера, а также выродившиеся потомки племён туклор, пела, бамбара. Более столетия христиане и мусульмане бездумно прилагали все усилия к тому, чтобы их полностью развратить и погубить. Ныне сенегальский негр представляет собой образчик избалованности, невежества и самоуверенности. Следуя какому-то заблуждению, в котором они сейчас, возможно, раскаиваются, французы таким жителям Дакара и Сен-Луи дали французское гражданство. Это надо видеть – как негры восприняли это право и как оно уничтожило в них всё, что было сутью их племени. Они одеты в широкие голубые бубу, которые мне так понравились, когда я впервые проезжал через Дакар, и которые действительно хорошо сочетаются с цветом их кожи. Кроме них, там есть и другие чёрные народы, замечательные чёрные народы, которые надо сохранять, защищать и лечить – и как можно скорее.
Глава восьмая
Остров Горе; его темницы для чёрных рабов опустели. Безумцы-кандальники в Рабате и весёлые женщины Сале. Возвращение.
Океан!
Обратно в Дакар меня доставил прямо-таки фантастический поезд, который в течение двух дней и двух ночей, набитый до отказа неграми в самых пёстрых одеяниях, миновал голые ландшафты Бафулабе75и двигался дальше – через Тамбакунду, Кафрин и Тиес76. Среди негров можно было заметить настоящих мавров, узконосых, темногубых, с волосами, ниспадающими на плечи, и бородами, обрамляющими лики пустынников. Их тела обёрнуты синими накидками – по нашим представлениям, так же выглядели и апостолы: сандалии на босу ногу, тонкие бескровные руки. Они не отрывают горячих тёмных очей от земли. Кажется невероятным, что такие люди, как эти Абдуллы из Нара, едущие из пустынь, расстилающихся севернее Томбукту, не братья великим отшельникам Сирии и Палестины. На самом деле они марабуты, потомки тех самых мавров, чьими великолепными творениями являются Севилья и Гранада.
Поезд ходит до океана лишь раз в неделю. Паровоз тянет за собой то, что лишь с натяжкой можно назвать спальным вагоном, а также некое подобие вагона-ресторана, украшенного, как и деревенские харчевни, картинами, изображающими Христофора Колумба и графа Монте-Кристо. Столы на колёсиках, покрытые квадратными скатертями, катаются туда-сюда, а посетители, заказавшие курицу, слышат её вопли, когда повар режет её, выставив в окно. Позже на платформе можно увидеть подручного повара в облаке перьев. Ужин длится часами и проходит очень весело. После этого пассажиры ложатся спать, разделённые лишь занавеской; я вижу чётко прочерченный абрис пышных форм моей соседки.
За два дня пути все пассажиры перезнакомились между собой, начиная со спального вагона, в которым путешествую я и мои белые соседи, и заканчивая последним, где едет Бубу в компании чёрных первосвященников и их жён, которые на каждой станции запираются на замок. На стоянках нас ожидают африканские плоды, негритянская музыка и долгие прогулки вдоль вагонов. В шутку можно сказать: эти стоянки настолько длительные, что, тронувшись, поезд едва выпутывается из травы, проросшей вокруг.
И снова я вижу бескрайние океанские воды, словно качающие на себе остров Горе – лодочку, украшенную зеленью. Вижу огромных рыб – красные, пёстрые, они по своей длине превосходят рост женщин, несущих свой улов на головах. И вижу, увы, отель, который не составил бы чести даже Охриду77, и где мне придётся остановиться. Мне вспоминаются минувшие дни, когда я мог в любом месте раскатать свою узкую, но чистую и удобную постель, а утром поплескаться, стоя в калабасе.
Наблюдаю за неграми, проходящими мимо отеля. На каждом из них по несколько килограммов амулетов, подвешенных на чёрных плетёных тесёмках из кожи. Сотни амулетов. Это различные камешки, свитки, рога, обшитые кожей, купленные у марабутов. Как только негр становится мусульманином, он надевает на себя в десять раз больше амулетов, чем любой язычник. Большинство амулетов предохраняют от ножа и копья, от пуль, от ведьм и призраков, а также от всякой заразы, особенно венерических заболеваний. Вера в амулеты совершенно слепа. Негр может настойчиво просить белого человека, не верящего в амулет, чтобы тот сделал попытку навредить ему, например, порезать руку. Но даже если порез будет нанесён, ничто не разубедит негра в силе его амулета, ибо он будет думать, что белый просто обладал гораздо более сильным амулетом либо что он сам согрешил против своего собственного.
Надо видеть, сколько заботы требует амулет. Одни следует держать подальше от нечистых мест, другие – от воды, третьи – от взгляда различных животных. Прежде чем куда-то пойти и что-либо принести, сенегалец должен вернуться домой, оставить там амулеты, которые нельзя брать с собой туда, куда он идёт, и взять другие, предназначенные специально для этого случая. Негр неотделим от амулета, в силу которого он верит. Кто-то готов заплатить за него и сто франков – свой заработок за долгую рабочую неделю. Есть и такие, кто не успел накопить достаточно денег, чтобы обзавестись таким-то и таким-то амулетом. Они живут в постоянной панике.
Бой, с которым я поселился в отеле в Дакаре, Мамаду Бинта, уроженец Сора, из племени туклор, увидев, что я купил медальон, из которого до этого был вынут гри-гри, посчитал, что я подвергаюсь серьёзной опасности. Он вошёл в мой номер и попросил бумагу и карандаш. Затем потёр руками лицо и грудь, зажал в зубах чёрные чётки и несколько раз поклонился. Потом стал время от времени что-то записывать, отсчитывая бусины. Сын некоего известного марабута, он проделывал всё это так истово, таинственно и в таком испуге, что даже не заметил, как я заснял всю эту сцену на свой фотоаппарат. Собственно говоря, он испещрил листок бумаги лишь двумя повторяющимися знаками, но кончилось всё тем, что он начал дрожать, всхлипывать, и я, потеряв терпение, выгнал его вон.
Это был обычный истеричный тип, увлечённый чёрной магией. Каждую мою вещь, которая ему попадалась под руку, он метил особым знаком, и каждую складывал по-своему. Пришлось потребовать другого боя. Через полчаса я увидел, что он делает то же самое, что и его предшественник.