— Подобные опасения необоснованны, — сказал мне профессор Университета Абиджана Поль Ахоли. — Посадив малыша за спину, мать высвобождает свои руки, а он упивается близостью к матери. Уверенность, которую в него вселяет физический контакт с самым родным существом на Земле, делает его сон крепким и здоровым даже тогда, когда родительница при этом выполняет такую трудоемкую работу, как дробление зерна в тяжелой деревянной ступе. Пребывание за материнской спиной делает африканцев стройными, а их походку горделивой: они ходят с высоко поднятой головой.
Я часто видел девочек, которые носили за спиной кукол, а также маленьких сестер и братьев, готовясь к своему неминуемому уделу.
Случалось, что мать Леона-Мари приходила в гости с ребенком за спиной к тете или свекрови и просила понянчить ее сына. Прежде чем передать его в другие руки, она баюкала чадо и пела песню, обращаясь к будущей няне, а сын внимал ей:
О кормилица, я тебя умоляю
именем речных креветок,
карпа в золе, горсти огурцов
и измельченного в ступе арахиса,
которых я сейчас готовлю,
возьми моего ребенка в руки,
и пусть он не плачет.
Когда мать отлучалась, оставляя сына с бабушкой или другой женщиной, она просила его не пугаться разлуки, которая будет короткой.
О беззубая старушка,
возьми моего родного на время,
пока я схожу к далекой речке Мимбале.
В награду, милая беззубая старушка,
принесу тебе белого сома,
который украсит твой дом.
Но кормилица может помочь лишь на время успокоить расплакавшееся дитятко. Постоянно заботиться о нем должна мать, однако, бывает, и она устает. В такие минуты мать Леона-Мари мурлыкала любопытную колыбельную:
Я ласкаю тебя, я глажу тебя, мой малыш!
Некоторые родятся сразу вдвоем,
Некоторые втроем.
Почему же только я родилась одинешенька?
Сын, ты разрываешь мое сердце плачем.
Я буду непрестанно околдовывать тебя
Своим голосом, своею песней.
Если же у нее есть сестра, то она при ребенке заклинает ее любить племянника, как своего сына, и помогать выращивать его.
Африканка тоже устает от капризного плача детей, но она никогда не будет шуметь на разошедшегося младенца, потому что в ней есть все черты прирожденной воспитательницы. В колыбельной она приводит массу примеров из животного мира, пытаясь внушить ребенку отвращение к плачу. Суровыми запретами тут делу не поможешь. Ну а если ее доводы не убедят его, то она будет просто объясняться в своей любви к нему — и он обязательно поймет ее. Вот так и действовала эта простая женщина:
Мой маленький дружок ревет, как горилла среди леса.
Во рту у него нет зубов,
его ноги никогда не касаются земли,
его руки — игрушки,
хватающиеся за мои груди,
чтобы щекотать сосок,
переполненный белыми водами моего темного тела.
О маленький плачущий мужчина!
Девочки любят тебя,
мальчики ревнуют тебя к ним.
Мой король, у тебя нет соперников в битве
за сердца дам твоего возраста.
Так почему же плачешь ты?
Неужели твой ротик устал и не может поцеловать мою щеку, щеку юной девушки.
Плачут лишь гориллы, красные муравьи, скорпионы и клопы.
Ты же не плачь, не разрывай мое сердце.
Ну а если сын не слушает и ревет во все горло? Тогда она вновь и вновь жалуется ему, как трудно ей жить, сколько обязанностей у нее есть перед мужем и перед семьей.
Да, я счастливая супруга вождя,
но тысяча рабов живут в моем лице.
Не я ли ищу дрова в лесу?
А кто ходит по воду, крошит огурцы, арахис, маниоку,
кто готовит пищу?
Я худею, сын мой,
Потому что ты беспрерывно плачешь.
Мой сон неглубок:
едва ты потянешься к соску, —
и я уже не сплю, я рядом с тобой.
Засни же, сынок, обретем покой вдвоем, а я тебя приголублю.
В сыне или дочери необходимо с первых его минут на грешной Земле воспитывать любовь к природе — иначе будет поздно.
— Мелодия, исторгаемая со дна реки, в сущности, для нас не что иное, как журчание воды, обретающее ритм благодаря купающимся девушкам. В этом шуме прорезаются звуки тамтама. Клик куропатки напоминает о восходе солнца в концерте голосов природы — среди пения птиц, гомона животных, дыхания ветра, — говорит мне Леон-Мари Айисси.
Я проникаюсь его правдой, верю ему. Как-то в моем присутствии директор семинарии в Мва воскликнул: «Леон-Мари, твоя жизнь — поэма!» Где только он не работал! Был лесорубом, сборщиком латекса на каучуковых плантациях, электротехником, воспитателем, учителем, потом защитил докторскую по литературе в Яундском университете.
Мне повезло быть свидетелем многих жизненных ситуаций в незнакомых мне землях, вникнуть в некоторые стороны иной жизни. Я вспоминаю ночи в Бамако. Из соседнего дома часто доносились колыбельные на неведомом мне языке бамбара. Пела наша соседка Фатимата. Под ее приглушенные расстоянием колыбельные вместе с детворой быстро забывался сном и я, потому что пела Фатимата с неизъяснимой задушевностью, скрадывавшей непонятность малийской речи… Потом она сама растолковывала мне смысл своих песен.
Дети в Африке, надо признать, плачут редко, даже когда им от роду всего несколько недель. Дома ли, лежа на циновке или лопоча за спиной у матери, ребенок ведет себя спокойно. И если он рыдает навзрыд, то ему действительно плохо. В чем же здесь секрет? Разговаривая с Фатиматой и другими женщинами, кое-что смутно уловил и я. Напевая, мать вводит малютку в мир, который столь же прекрасен, сколь и труден, столь же откровенен своим разнообразием, сколь и вероломен непредвиденным буйством стихий и случая. Видимо, разгадка отчасти в том, что мать, поглощенная тьмой больших и малых забот — основное бремя полевого и домашнего труда падает на ее плечи, — в колыбельной внушает дитяти свою неизъяснимую любовь к жизни, сознание ее трудной красоты, тщетность плача и капризов, и он, еще не умея говорить, понимает ее.
Из глубины реки вырывается мелодия.
Это гармония тамтамов, приветствующих тебя, мое дитя.
На склоне холма
тысяча нежных и скромных голосов куропаток
прославляют тебя.
Это заря жизни, не плачь больше, дорогой ребенок.
Е, е, е, малыш, не плачь…
Эту песню я услышал в Яунде, будучи в гостях у коллеги Фабиена Эдоге. Мы беседовали за миской маниоковой каши и стаканом кисловатого пальмового вина, а его щупленькая, измотавшаяся за день жена Онорин ласково убаюкивала чадо колыбельной на языке бафия:
Е, е, е, е, малыш, не плачь,
Подумай только обо всех бездетных!
Умоляю тебя, родной, не плачь.
Сколько женщин мечтает иметь такого чудного
мальчугана, как ты.
Но ты — мой!
Сколько женщин почло бы за счастье дать
тебе соску на красивой циновке.
Не пожалели бы для тебя одеяльце из верблюжьей шерсти. Но я воспитаю тебя и на старом, истертом одеяльце,
Не плачь, малыш, вспомни о моем женатом брате,
по сей день не изведавшем радости отцовства.
Наконец взгляни на меня.
У меня тоже есть мама, но я при ней не плачу.
Подумай о наших друзьях, у которых нет детей,
О моем брате, женившемся на девушке из другой деревни,
И чего это ему взбрело —
Взять там в жены девушку?
Вот у них и нет детей,
Не хнычь, дитя мое,
Подумай и об отце, который так устает на работе.
Онорин считала себя везучей в жизни, потому что в 14 лет стала матерью и уже не раз вкусила радость материнства. И очередному младенцу она внушала, что, конечно же, он должен радоваться, поскольку родился в столь удачливой семье, которую минуло лихо бездетности.
Свои колыбельные она повторяла по нескольку раз в день. Песни не только успокаивали ребенка, смиряли душу матери, которая при всяком случае выражала благодарность предкам и природе, одарившим ее чудным дитятей. Африканцы почитают природу, не обижаются на нее, какие бы беды ни обрушивала на них стихия. Право же, для них «у природы нет плохой погоды». В колыбельных Онорин и других женщин часто мелькали образы природы.
В Конго, в деревне Бута, мне запомнилась «Песня маленького слона», с которой матери и сестрички нянчат своих детей, братьев и сестриц:
Успокойся, мой крошечный брат,
Время все образует.
Напрасен твой плач:
Луна всегда сменяет солнце.
Поешь бананов и свежих листьев,
Ты станешь разумней,
А тем временем солнце догонит луну…
Ребенка маленькая няня сравнивала со слоненком, которого надо вразумить, что утро вечера мудренее и что ему не стоит оплакивать день, а лучше утихомириться и во сне дождаться еще более счастливого рассвета, который неминуемо наступит, ибо «луну всегда сменяет солнце».
Очень часто — сознательно или инстинктивно — матери поют колыбельные, в которых подражают голосам животных и птиц, рассказывают о них. У бамбара считается, что ребенок, начиная лепетать, особенно быстро перенимает щебетание птиц. Каждая птица, наставляют старшие младших в Мали, щебечет по-своему, — так ребенок легче усваивает те или иные слоги. Беря в учителя птиц бамбара, бафия и другие народы проявляют тонкое понимание психологии ребенка, помогая ему без излишней натуги и навязчивости делать начальные шаги в познании мира. Что может быть естественнее, чем пробуждать интеллект детей, призвав в союзники природу, животный мир, растения?
В припеве колыбельной «Песни горлицы (Ндуга) чередуется воркование голубей, голоса ястреба, калао, журавля, воробья, кукушки.
В колыбельных мать в Камеруне проявляет прямо-таки колоссальные познания фауны, призывая ребенка подражать лучшим привычкам животных. Онорин рассказывала сыну о речных рыбах, птицах, лесных зверях, напоминала о слоне, который лакомится свежей листвой, предпочтительно листьями и плодами исполинской банановой травы. Матери ли не ведать, сколько деревень в Камеруне, Габоне или Конго пострадало от набегов слоновьих стад на банановые плантации.