Одна богиня в самом деле внешне напоминала Верку, в особенности бюстом. Богиня была раскрашена белой краской (видимо, обозначавшей цвет ее кожи), остальные фигуры, склонившиеся перед ней, представляли собой просто контуры на темной скале. Черная краска тут не требовалось. На шее богини висело какое-то крупное украшение – камень на цепочке. Но что имел в виду древний художник, мы в тот момент не поняли.
Чернокожие пояснили нам, что такие пещеры имеются в нескольких местах, правда, все – в северной части страны. В пещерах лучше не путешествовать в одиночку – можно заблудиться. Мы в общем-то и не собирались этим заниматься, исследование пещер никогда не было мечтой моей жизни. Я даже в Саблинские под Питером ни разу не ездила, наслушавшись душещипательных историй. Ребелы также сказали, что они прячутся в этих пещерах, если правительственные войска проводят против них какую-то карательную акцию. Войска не решаются идти внутрь, поскольку ребелы знают эти места несравненно лучше их и вполне могут перебить всех солдат до последнего человека.
Внезапно где-то вдали прогрохотали выстрелы… Мы все резко дернулись.
– Стреляли в пещерах, – заметил Серега.
Чернокожие сообщили: звук мог далеко разнестись по подземным лабиринтам, правда, где именно сейчас идет перестрелка, сказать трудно. Звуки здесь разносятся на большие расстояния.
А стрельба продолжалась – одиночными выстрелами.
Чернокожие принялись что-то бурно обсуждать на своем языке, потом побежали к выходу из пещеры, мы бросились за ними. Часть аборигенов остановилась у склада оружия и стала выбирать себе дополнительные средства обороны, мы последовали их примеру. Я лично прихватила «АКМ». Верка сокрушалась из-за отсутствия гранат – она большая мастерица по их киданию в цель. Я напомнила ей, что мы находимся в пещерах: тут же все обвалиться может к чертовой матери, и сами мы никогда не выберемся. И кто нас с ней тут будет искать, в этой проклятой Замбаре? Она же не хочет погибнуть во цвете лет в какой-то Африке?
Часть чернокожих, выбегавших из пещер наружу, вскоре вернулась с пополнением. Ребелы считали, что отстреливается кто-то из их братьев. Ведь сейчас несколько разведывательных групп отправлены в разные стороны. Это обычная практика: ребелы должны находиться в курсе событий и следить, не приближаются ли к северной части страны правительственные войска.
«И искать потенциальных заложников», – хотела добавить я, но промолчала.
После того как все потенциальные спасатели вооружились, последовала дискуссия, с какой стороны подбираться к стреляющим. Свои, по идее, были в пещерах. Враги подступали снаружи. Может, все-таки зайти к врагам в тыл? Загнать их в пещеры и расстрелять с двух сторон? Однако против этого варианта имелись серьезные возражения: а вдруг врагов слишком много?
Было принято решение все-таки идти по пещерам, определяя на звук, где находятся свои, затем по пещерам же попытаться обойти место схватки, выскочить из одного из многочисленных подземных коридоров и таким образом атаковать врага – опять же сзади. Видимо, удар в спину был любимой тактикой ребелов.
А в пещерах продолжали стрелять. По-моему, звуки приближались. Однако это мог быть и слуховой обман. Чернокожие воины, полуголые, вооруженные не копьями и луками со стрелами, а «калашами», уверенно бежали по подземным коридорам, освещая себе дорогу современными фонариками. Мы – Верка, Сашка, я и Серега с Витьком в перьях – следовали за ними. Признаюсь, мне было нелегко выдерживать темп бега молодых чернокожих воинов. Я, правда, радовалась, что полноватым Сереге с Витьком, еще и расслабившимся на африканских хлебах, было тяжелее. Они начали отставать и тяжело дышали.
Дорогу я, конечно, не запоминала. Не до того было. Да и как ее тут запомнишь? Коридоры казались одинаковыми. Я вообще удивлялась, что чернокожие двигаются так уверенно. Здесь на скалах не было никаких рисунков и указателей.
Меня также занимал вопрос, откуда взялись эти пещеры. Коридор составлял примерно полтора метра в ширину, два – в высоту. Он не сужался и не расширялся по всей длине. Неужели это природные лабиринты? Подобное казалось маловероятным. Может, на эту землю в древние времена спускались инопланетяне, которые и были изображены на наскальных рисунках? И именно они прорубили в скале эти ходы? Но я прекрасно понимала, что мне никто никогда не ответит на этот вопрос.
Выстрелы теперь слышались совсем близко. Чернокожие воины снизили темп бега. Мы, белокожие, приводили в норму дыхание. Один из парней, забиравших нас из гостиницы, остановился и стоял, пока мы его не догнали, потом сказал, что нам лучше подождать отряд в этом месте и не лезть под пули.
– Хорошо, – сказала я и остановилась.
Когда чернокожие отбежали чуть дальше, Серега в недоумении спросил:
– А какого лешего мы вообще сюда понеслись?
– Это инстинктивная реакция Ланочки на выстрелы, – прошипела Верка. – Ланочка как услышит, что кого-то убивают, так ей его сразу же спасти хочется!
– Это тетя Вера спокойно не может смотреть на бесхозное оружие, – вставил сынок с подленькой улыбочкой. – Тетя Вера как увидела гору автоматов, так ей сразу же пострелять захотелось. А стрелять она предпочитает по живым мишеням. Вчера ей мало было по пальме.
– Сумасшедшие бабы, – пробурчал себе под нос Витек. – Маньячки! Недаром о других городах такие книги не пишут, только про ваш Петербург. Точно сексуально-маньячный город!
– А какое отношение секс имеет к нам? – с самым серьезным видом спросила Верка.
Мы с сыном покатились со смеху. Серега тоже схватился за живот. Витек стоял с видом полного идиота, причем идиота в перьях.
Но в следующее мгновение мы смеяться прекратили. Откуда ни возьмись в наш коридор выскочили две фигуры в светлых майках и шортах и, постоянно оглядываясь, побежали по направлению к нам. Фигуры были белокожие, с большими животами и страдавшие одышкой. У одной на голове красовался пробковый шлем. Такие шлемы продаются в разных африканских странах и обычно приобретаются охотниками.
– Стоять! – рявкнула Верка и направила автомат на двух приближавшихся мужиков. – Хенде хох! – добавила она на всякий случай.
– Господи, фрицы! – пробурчал один из мужиков на чистом русском, но тем не менее застыл как вкопанный и ручки поднял. Второй прислонился к стеночке и быстренько сполз по ней на покрытый слоем пыли пол.
Я бросилась к упавшему (во мне проснулся профессиональный медик) и отшлепала его по щекам. Нашатыря, к сожалению, у нас с собой не было. Вообще какие-либо лекарства отсутствовали, и я не была уверена, есть ли они в лагере ребелов. Хотя африканцы же как-то оказывают помощь пострадавшим? Значит, лекарства все-таки должны быть. Или лекарь, или знахарь, либо хотя бы шаман или колдун. Хоть кто-то.
Не лишавшийся сознания тип в шлеме так и стоял с поднятыми руками, причитая:
– Помилуйте, братцы! Не убивайте, братцы!
Причитал он на русском. Мы все пока не произносили ни слова. Верка внимательно осматривала мужика, обходя его со всех сторон, – будто покупала скотину на убой. По-моему, раньше ее внешний вид мужиков никогда не интересовал, только размер их кошелька. А кошелька у этого при себе явно не было – в майке и шортах его спрятать негде, ну если он только не подвешен к какой-либо части тела.
После нескольких пощечин и нажатия на ряд активных точек организма мне удалось привести в чувство второго соотечественника, и он наконец открыл глаза. Посмотрел на меня обалдевшим взглядом, разглядеть детально, правда, не смог, потому что мой фонарик лежал на полу, а прочие освещали не потерявшего сознание мужика.
Но мой пациент все равно старался меня рассмотреть, потом тихо прошептал себе под нос:
– Баба. Белая. Я в раю…
И снова закрыл глазки, правда, на этот раз не отключился, а просто их прикрыл, чтобы удостовериться, не пропаду ли я из поля зрения. Когда открыл, я не пропала, улыбнулась ему с максимально возможной обворожительностью. Рядом с нами на корточки опустился Сашка и направил фонарик в лицо пациенту.
– Ой! – сказали мы хором с сыном.
В раю оказался один известный столичный телеведущий, которого мы все в первый момент не узнали! Просто не ожидали столкнуться с ним в африканских пещерах – это напоминало встречу с космическим разведчиком. Сибиряки его тоже узнали и поприветствовали.
– А, московская рожа из телевизора! – сказал Витек, покачивая головным убором из перьев. – Ну-ка, расскажи, сколько тебе платят за то, чтобы ты выпустил человека в своей программе? Фигня – этот ваш конкурсный отбор! Все у вас по блату делается. Нет никакого справедливого отбора! Так?
Мужик попытался поглубже вжаться в стену и дико завращал глазами. На экране он ими так не вращает. Там он выглядит вполне пристойно. Видимо, визажисты долго работают перед тем, как он усаживается перед телекамерой. В эти же минуты его просто трясло от страха.
Сашка повесил на грудь автомат, который держал в руке, снял висевший у него на груди фотоаппарат и щелкнул телеведущего.
– Да, на экране мужик совсем другой, – кивнула Верка, также узнав телеведущего. – Со мной интервью забацаешь? – спросила у него.
Телеведущий открыл рот и хватал воздух, словно выброшенная на берег рыба. А его приятель в пробковом шлеме тем временем стал потихонечку опускать руки.
– Хенде хох! – рявкнули мы хором с Веркой.
Мужик дернулся, руки опять поднял, потом вежливо поинтересовался, почему мы разговариваем с ним по-немецки. Он по-немецки, кроме «хенде хох», знает только «гутен морген» и, пожалуй, это все.
– Э, – внимательно посмотрела на мужика Верка, – так ты же в Германию частенько мотаешься! Я еще интервью с тобой читала, где ты рассказывал, как страдаешь за границей без наваристого борща, а потом дома отъедаешься.
Я внимательно посмотрела на типа, но не узнала. Видимо, я редко смотрю телевизор. Серега с Витьком его тоже не узнали и спросили у Верки, кто это.
– Депутат Госдумы! – пояснила она. – Приглядитесь повнимательнее.