Я вздохнула.
— А Рим? Это будет в самый раз, так ведь? Капучино на пьяцца Навона, потом неторопливая прогулка по антикварным магазинам, заход на рынок на пьяцца деи Фиори, затем поездка во Флоренцию, галерея Уфицци…
— Слишком обыденно, — фыркнул Клайв.
Рим? Обыденно? Он взял меня за руку и повел в кабинет, где у нас висит карта мира, утыканная цветными булавками, обозначающими местонахождение наших грузов. В карте мы, разумеется, не нуждаемся. У нас теперь есть компьютер, чтобы отслеживать их передвижение, но мне и Клайву очень нравится ее вид. Во всяком случае, мне.
— Нам нужно что-то более экзотическое, — сказал Клайв. — Место, куда не ездят все остальные. Для успеха в нашем бизнесе нужно не следить за последними направлениями, а создавать их. Это правильный образ действий, так ведь? Я должен снова им воспользоваться.
Он повел рукой вдоль карты, указательный палец задержался на секунду-другую у Афганистана, потом переместился к Ливии.
— Слишком опасно, — твердо сказала я.
— Вот-вот! — воскликнул Клайв, постукивая пальцем по северному побережью Африки. — Конечно. Медина[4] и рынки Туниса, мозаика в Бардо, прогулка по развалинам Карфагена, посещение мечети в Каируане, римские города в пустыне… как они называются? Кажется, Тубурбо, Маюс, Дугга. Ты помнишь, как это было. — Я постаралась принять рассеянный вид. — Помнишь-помнишь, — усмехнулся он. — Лунный свет на воде, сад отеля, ты в моих объятьях.
Конечно, я помнила. В Тунисе мы с Клайвом проводили медовый месяц почти двадцать лет назад. И думаю, рынки, мечети, развалины и лунный свет были очаровательными. Однако из того путешествие мне больше всего помнится осознание, что я совершила ошибку, однако чтобы ее исправить, потребовалось около двенадцати лет. Вопрос заключался в том, хотелось ли мне снова ехать туда, с Клайвом или без него?
— Представь себе повсюду голубое и белое, — говорил Клайв, когда я вернулась к настоящему, — североафриканские изразцы, очаровательные птичьи клетки из проволоки, может быть, никчемные, но они красивые и нравятся людям, изделия из меди, замечательные складные кровати с резьбой. Мы смогли бы придать заднему демонстрационному залу вид древней крепости. Люди будут восхищаться им. И ковры. Нам нужно много ковров, а в Пакистан и Афганистан, как ты говоришь, ехать сейчас слегка рискованно. Замечательно, — заключил он. — Согласна?
— Замечательно, — кивнула я. Повернулась в сторону Алекса и пожала плечами. Я подумала, что этот тур не состоится. Энтузиазм Клайва улетучится быстро, как всегда, и он увлечется чем-нибудь другим. А если и состоится, в этом были свои плюсы. Мы в самом деле постоянно искали новые товары для магазина, и провести неделю-другую вдали от Клайва и его блестящих идей было бы очень неплохо. Я была вынуждена признать, что эта идея далеко не самая худшая на свете.
— Обычно я не езжу в туры, — говорила элегантная, худощавая женщина своей спутнице тоном, намекающим, что такого рода путешествия ниже ее достоинства. — Когда муж был жив, он всегда брал меня с собой в деловые поездки за границу; разумеется, летали мы первым классом. Однако после его смерти…
— Не беспокойтесь, милочка, — похлопала ее по руке спутница, совершенно неверно истолковав услышанное. — Я буду присматривать за вами. Теперь, после смерти Артура, я совершаю не меньше двух туров в год. Он не любил путешествовать, и сейчас я наверстываю упущенное время — с помощью денег. — Она издала веселый смешок. — Кэтрин, а чем занимался ваш муж? Вас зовут Кэтрин, не так ли? Можно я буду называть вас Кэти?
Судя по выражению лица Кэтрин, ее это покоробило.
«Сьюзи Уиндермир, кумушка группы, — подумала я, отмечая галочкой ее в списке, — и Кэтрин Андерсон, зазнайка группы». Обе эти женщины были разительно несхожи, одна с ярко окрашенными рыжими волосами, в длинной майке, не скрывающей отвислых грудей и небольшого брюшка, ноги в розово-зеленых колготках, удивительно тонкие, придавали ей сходство с округлой, тонконогой птицей, другая в дорогом, неброском брючном костюме, и прямо-таки нагруженная драгоценностями. У нее были золотые часики с бриллиантами, впечатляюще толстая золотая цепочка на шее и бриллиантовые серьги грушевидной формы, очевидно, стоившие целое состояние.
— Миссис Андерсон, — заговорила я, подойдя к ним. Мы еще не стали обращаться друг к другу по именам, с Кэтрин Андерсон, возможно, и не станем. В любом случае я не буду звать ее «Кэти». — Видимо, вы не слышали моего совета не брать в путешествие дорогих украшений. Боюсь, они будут представлять собой магнит для воров.
Женщина взглянула на меня с легким удивлением.
— Но я приняла к сведению ваш совет. Все лучшие украшения оставила дома.
— Милочка, положите свое великолепное ожерелье и серьги в сумочку, — сказала Сьюзи. — Когда приедем в отель в этом захолустье, как оно называется? — обратилась она ко мне.
— Таберда, — ответила я.
— Ну, все равно. Вы сможете положить свои драгоценности в сейф на хранение, чтобы не беспокоиться. Я рассказывала вам о своим круизе по Нилу? Бывали когда-нибудь на этой реке?
Я мысленно застонала. Эти женщины путешествовали в одиночку и, возможно, захотят поселиться в одной комнате: Сьюзи, чтобы сэкономить деньги, а Кэтрин — ради общества. Мы поселим их вместе, но я уже задумывалась, к каким последствиям это приведет.
— Я думал, мусульмане ненавидят гомосексуалистов, — сказал еще один член нашей группы, Джимми Джонстон, подтолкнул локтем жену Бетти и указал на стоявших напротив двух мужчин.
— Не беспокойтесь, — весело ответил один из них. — При людях мы не будем держаться за руки.
«Мы» относилось к Бенджамину Миллеру, настоящему медведю с рыжеватой бородкой, редеющими каштановыми волосами, карими глазами с морщинками в уголках, крепким рукопожатием и самому говорившему, Эдмунду Лэнгдону, высокому, худощавому брюнету, очень симпатичному, с длинными, загнутыми ресницами, человеку лет на десять-пятнадцать моложе Бена.
— Я слышал, побивают их камнями на площадях, — продолжал Джимми, пропустив его слова мимо ушей.
«Ханжа группы», — подумала я. Мне потребовалось всего несколько минут, дабы понять, что Джимми проведет все время тура, осуждая всех и все, хоть немного отличающееся от его уютного мира дома. Имея почти двадцатилетний опыт продавца, я считаю, что неплохо разбираюсь в людях и способна правильно оценить человека с первого взгляда. Делать этого, разумеется, не следовало, но, поскольку опыт — суровый учитель, ты учишься определять того покупателя, которого можно лестью соблазнить на покупку, того, которого нужно оставить в покое, чтобы он принял решение, и, более того, типа, который может совершить кражу или расплатиться поддельным чеком. Как ни предосудительна эта склонность делить людей на категории, я обнаружила, что бываю права примерно в девяноста пяти процентах случаев. Остальные пять процентов, то есть когда полностью ошибаюсь, я приписываю случайности. Поскольку Джимми мог сделать поспешные и неверные выводы о взаимоотношениях этих двух людей, договоренность о размещении в отеле членов группы, по которой я получала отдельную комнату как руководитель, была неокончательной. Они оба просили отдельные комнаты, и Бен сказал мне, когда записывался на тур, что Эд — его племянник.
— Мама, я устала, — заявила с надутым видом Честити Шервуд. Интересно, с какой стати родители так поступают с детьми, давая им подобные имена? Честити, на мой взгляд, было примерно пятнадцать лет. В дополнение к вечному хныканью она была из тех людей, которые еще не обрели чувства личного пространства. У нее была очень скверная манера ударять всех стоявших поблизости рюкзаком всякий раз, когда она поворачивалась, и люди, хотя знали ее всего восемь-девять часов, уже искали укрытия, когда она приближалась. — Сколько еще можно ждать в этом дурацком месте? — спросила она недовольным тоном.
«Дурацким местом» был транзитный зал франкфуртского аэропорта, по общему признанию, унылый. Тур, который мы именовали историко-археологической экскурсией, начался в Торонто, где собрались восемь членов нашей группы: Честити с матерью, носящей разумное имя Марлен; Джимми и Бетти, канадцы, которые двадцать лет назад переправились через озеро Эри в Буффало да так и не вернулись; Сьюзи, Кэтрин и те самые двое мужчин, Бен и Эд, сказавшие, что они из Бостона, но решили присоединиться к группе в Торонто.
Во Франкфурте моей задачей было найти остальных наших спутников, некоего Ричарда Рейнолдса, бизнесмена из Монреаля, с которым я лишь недолго говорила по телефону; Эмиля Сен-Лорана, моего коллегу из Парижа, который последним присоединился к группе, записавшись всего за три дня; и пару, которая должна была придать шикарный оттенок нашему путешествию: Кертиса Кларка, профессионального игрока в гольф из Калифорнии, и его жену, по паспорту Розлин Кларк, но гораздо больше известную как Азиза, одну из тех манекенщиц, чье одно только имя регулярно прославляет их на страницах многочисленных журналов и в рекламах домов высокой моды.
Эту пару легко было узнать, он — с ровным загаром, превосходными зубами и копной белокурых волос, знакомых по спортивным страницам журналов и телевидению, она — повыше него, примерно шести футов ростом, с замечательной смугловатой кожей, изящной длинной шеей и широкими скулами, красивой головой с очень, очень черными волосами и царственной осанкой, сводящей мужчин с ума и приводящей женщин на грань самоубийства. Бесспорно, она была красивой. Но и он тоже.
Кертис, насколько я знала, ни разу не выиграл какого-нибудь большого турнира и вполне мог бы оставаться незаметным, если бы не завлек в свои сети Азизу, вызвав тем зависть половины населения планеты, и не обладал бы способностью излучать обаяние с телеэкрана, а став мужем Азизы, он получил эту возможность. В результате обрел широкую известность, и его ослепительную улыбку можно было видеть часто. Кроме того, он подвизался как менеджер Азизы; если верить сплетням желтой прессы, между бывшим менеджером и нею произошла какая-то ссора, что долго было темой ска