— Да, конечно, — сказала я. — Не было ли спора о том, кому принадлежит сокровище или что-то такое?
— Да, — ответила она. — Был. В конце концов Питер — это владелец компании, он сейчас с нами, пожилой человек во главе стола — остался с носом, но не оставляет попыток. На сей раз мы ищем золото.
— Должно быть, это очень увлекательно.
— Лучшей работы у меня не было, — сказала женщина. — Я не могла поверить своему везению, когда Питер взял меня. Я бросила работу за письменным столом и не жалею об этом. Кстати, меня зовут Мэгги.
— Меня Лара. Вы единственные, кто ищет это затонувшее судно? — спросила я невинным, как надеялась, тоном.
— Есть еще одна небольшая группа, археологи. Один из них на днях приехал в Сус и обвинил Питера, что тот вредит его работе. Устроил настоящую сцену. Он какой-то пугающий. Помешанный. Чего нам беспокоиться? Мы найдем судно раньше. У нас есть новейшее сканирующее оборудование, и если судно на большой глубине, есть аппарат с дистанционным управлением для подводных работ. А у них только бортовой гидролокатор и маленькое суденышко.
— Замечательно, — сказала я. — Значит, будете вести поиски в этом районе?
— Да, — ответила женщина. — Мы работали последние несколько недель к югу отсюда, возле Суса, и постепенно продвигались на север.
— Надеюсь, вам нравятся поиски. — Это было тактично. Я не собиралась желать ей успеха, потому что работала вместе с Брайерсом. — Приятно было поговорить с вами, Мэгги, — сказала я, направляясь к кабинке, когда молодая женщина защелкнула косметичку.
— И мне с вами, — ответила она. — Кстати, надеюсь, мы ведем себя не слишком шумно. Обычно мы спим на судне, чтобы не терять времени, добираясь к месту работы. Но время от времени заходим в порт — все равно спим на судне, но сходим на берег немного расслабиться — и можем немного увлечься.
— Никаких проблем, — заверила я.
— Желаю приятно провести время, — сказала Мэгги.
Что ж, это подтверждало рассказ Брайерса, хотя он и казался неправдоподобным. На меня произвело ошеломляющее впечатление то, что Брайерс отстает в технологии.
— Джамиля, это люди из компании по подъему затонувших судов, — вот и все, что сказала я, возвратись к столику.
— Вот вы где, — послышался знакомый голос. Мы посмотрели вверх и увидели четыре головы, взирающие на нас с верхней террасы: Бена, Эда, Эмиля и Честити. Головы скрылись, и эта четверка спустилась по лестнице к нашему столику.
— Думали, сможете ускользнуть, да? — сказал Бен.
— Можно удрать, но не скрыться, — добавил Эд, и Честити хихикнула.
— Мы строили планы на ближайшие несколько дней, — ответила я с некоторой чопорностью.
— Приятное место. Не против, если мы присоединимся к вам? — спросил Эмиль, другие мужчины придвинули столик к нашему. Честити села между Эмилем и мной, Бен с Эдом — по обе стороны Джамили.
— Десерт, кофе, леди? — спросил официант. — Джентльмены?
С веточкой жасмина за ухом он выглядел очень впечатляюще.
— Мне кофе, — сказала Джамиля.
— Мне тоже, — сказала я.
— И мне, — присоединился к нам Эд. Потом добавил: — Что за цветок у вас за ухом?
— Жасмин, — ответил официант. — Если мужчина носит его за правым ухом, значит, он женат. За левым — ищет невесту.
— Значит, вы неженаты, — сказала Честити.
Он улыбнулся.
— Знаете, большинство мужчин в Тунисе носит жасмин за левым ухом.
— Не беспокойтесь, — сказала Джамиля. — Волна феминизма еще накроет мою страну. — И добавила: — Но, видимо, не при нашей жизни.
— Есть у вас баклава? — спросил Бен, имея в виду пирожное с медом и орехами.
— Конечно, — ответил официант. — Три кофе и одна баклава.
— Ты уже ел баклаву сегодня вечером, — проворчал Эд.
— Знаю, — ответил Бен. — Я провожу дегустацию баклавы. В конце путешествия объявлю, какая лучшая.
— Мне тоже баклаву, — сказала Честити.
— Мне бренди, — сказал Эмиль.
— Я тоже хочу бренди, — заявила Честити.
— Тебе нельзя, — сказал Бен.
— Вы совсем как моя мать, — недовольно сказала Честити. — Ладно, выпью этого замечательного чая с орешками.
— Чай с кедровыми орешками, — сказал официант.
— А где твоя мать? — спросила я.
— В постели, с головной болью, — ответила она. — Эмиль, можно мне сигарету?
— Нет, нельзя. Честити находится на моем попечении, — сказал мне Бен. Я подумала, что это, наверное, тяжкое испытание. Честити слегка преобразилась. Она собрала волосы в тугой узел на затылке и накрасилась, пожалуй, сильнее, чем следует девушке ее возраста. На ней было то же короткое черное платье с глубоким круглым декольте, что и в первый вечер, но она спустила рукава, чтобы побольше обнажить плечи, и, я была уверена, укоротила платье на несколько дюймов. Она вызывающе то и дело забрасывала ногу на ногу.
— После ужина мы пошли по магазинам, — сказал Эд. — Честити нашла ожерелье, которое ей понравилось. И ожесточенно торговалась за него, — добавил он. — Выпады и отбивы. Для этого требовались стойкость, мужество и решительность. Какое-то время я боялся поражения, но в конце концов продавец сдался, и победа досталась нам.
Мы все засмеялись.
— Покажи ожерелье, — попросила Джамиля, и Честити бережно развернула сверток из папиросной бумаги.
— Красивое, — сказала я, оно действительно было красивым, коротким, из серебряных бус, круглых и кубических, с камешками малахита между ними. — Честити, эти серебряные бусы берберского образца. Та бусина, что прямо посередине, должна приносить тебе удачу и отгонять зло.
— Браво, Честити, — сказал Эд. — Превосходный выбор. Надень их, что же ты?
— Я помогу, — предложила я, однако девушка уже повернулась к Эмилю.
— Поможете мне, Эмиль? — проворковала она. Я посмотрела на Джамилю, та вскинула брови. Казалось, Честити взрослела очень быстро — судя по тому, как поглаживала шею и ожерелье. Эмиль старался не касаться девушки, надевая его, но она так повела головой, что потерлась о его руку. Наступило неловкое молчание. «НШ — Лолита», — подумала я, совсем, как писала Кристи. Как я не замечала всего этого?
— Ну, Бен, — весело сказала я, пытаясь как можно быстрее сменить тему разговора, — как находите это путешествие? Оправдывает оно ваши ожидания? Вы здесь для работы или просто для отдыха?
Господи, как развязно звучал мой голос.
— Я очень доволен, — ответил он, с аппетитом принимаясь за сладкий десерт. — Что до вопроса относительно работы или отдыха, то понемногу того и другого. Я преподаю древние языки, как вам известно, и моя область изучения — Пунические войны и период, ведущий к ним. Честити, знаешь, что я имею в виду под Пуническими войнами?
Девушка на секунду очень мило скривила лицо.
— Ганнибала и слонов в Альпах, — ответила наконец она.
— Правильно, — улыбнулся Бен. — Пунические войны — их было три, с двести шестьдесят четвертого по сто сорок шестой до новой эры — между Римом и Карфагеном. Ганнибал был карфагенским полководцем.
— Того Карфагена, что мы видели?
— Того самого. Термин «пунический» имеет разную этимологию, но в течение этого периода прилагается именно к карфагенянам. Поэтому да, это место — часть сферы моих интересов, но я здесь для того, чтобы хорошо провести время. Конечно, я постоянно ищу материал для своей книги. Это будет мой magnum opus.[20] Я работаю над ней несколько лет.
— О чем она, Бен? — спросила я.
— Рабочее название «Прошедшее несовершенное».
— «Прошедшее несовершенное», — повторила Джамиля. — Это книга по истории или по грамматике?
— Я же говорил тебе, — сказал Эд.
— По истории. Эд постоянно твердит мне, что это заглавие никуда не годится. Но мне оно нравится, пока книга не закончена и издатель возражает против заглавия, она называется «Прошедшее несовершенное». Я считаю, людям следует знать, что история пишется главным образом победителями, более того, господствующей группой в этой победившей культуре — обычно элитой и, разумеется, обычно мужчинами. Например, все сообщения о Пунических, — он закурил сигарету, — войнах, которыми мы располагаем, исходят из Рима. Как обычно, победители получают возможность излагать свою версию событий, побежденные — нет. Не существует никаких карфагенских описаний войн и приведшей к ним политической ситуации. Моя теория заключается в том, что войны начали римляне по своим внутриполитическим причинам, почти без провокаций или совсем без провокаций со стороны карфагенян. Могу добавить, что другие относятся к римлянам терпимее, чем я. Но, видите ли, я и назвал книгу «Прошедшее несовершенное» потому, что наши взгляды на исторические события искажены именно таким образом.
— Это превосходное заглавие, — сказала я.
— Спасибо. Своей книгой я хочу пролить свет на безмолвные голоса истории, на людей, о которых мы ничего не знаем, то ли потому, что они проиграли какую-то войну, и писать о ней должны победители, то ли их попросту сочли незначительными и потому оставили без внимания, когда излагались истории их времени.
— Как женщин, — вмешалась Джамиля.
— Совершенно верно, — согласился Бен. — Как женщин, бедняков или даже целые народы, потерпевшие в войне неудачу. Карфагеняне — превосходный пример. Римляне в целом ни во что не ставили карфагенян. Сделали исключение для нескольких, которыми нехотя восхищались, но в основном описывали карфагенян как грязных, пьяных, диких невежд. Существует римское выражение «Punica fides», пуническая верность. Как думаете, что оно означает? Вероломство! «Пуническая верность» для римлян была синонимом вероломства. Особенно они язвят по поводу жертвоприношения детей на тофете. И этот взгляд на карфагенян дошел до нас. Римляне выиграли войну, написали историю, и мы располагаем их взглядом на нее. Но вы слышали, что говорил о тофете Брайерс? Возможно, ничего подобного не происходило, а если происходило, это было священной церемонией, а не потехой. У самих римлян, как нам известно, были весьма своеобразные взгляды на то, какие развлечения дозвол