А по мере того как увеличивалось торговое значение города, усиливался и приток людей из внутренних районов края. В 1851 году, когда англичане впервые энергично вмешались во внутренние дела Лагоса, здесь проживало меньше десяти тысяч человек. В 1861 году, к моменту захвата англичанами, город насчитывал уже вдвое больше жителей.
Едва ли не первой книгой, посвященной прошлому нигерийской столицы, была «История Лагоса», опубликованная еще в 1914 году, принадлежавшая перу директора местной школы святого Иоанна Богослова — Джона Лоси. В предисловии Джон Лоси рассказывает, что, восстанавливая прошлое города, опрашивал стариков, а кроме того, использовал записки местного старожила Отонба Пейна. Работа над книгой заняла больше трех лет.
Поражает, а временами трогает дотошность, с которой автор докапывался до мельчайших подробностей городской истории, вроде установки первых фонарных столбов на лагосских улицах (19 октября 1868 года), наименования улиц в столице (в феврале того же 1868 года), гибели верховного вождя Олуволе от молнии в 1844 году и т. д. А в то же время Лоси вполне серьезно верил в легенды и предания, которыми были окружены первые десятилетия лагосской истории.
Он вспоминает, что первый поселенец — охотник Огунфунмире, живший очень долго, обладал способностью превращаться в различных животных, что ему помогало в охоте. Собираясь в лес, Огунфунмире погружал голову в один сосуд с волшебным эликсиром и становился животным, а возвращаясь, погружал голову в другой сосуд, где содержались смеси, делавшие его снова человеком. Эти превращения внушали отвращение и ужас его детям, и однажды, когда он отправился на охоту под видом удава, они опрокинули оба горшка и выплеснули эликсиры. Вернувшийся отец несколько дней ползал по двору, разыскивая сосуды, а потом, потеряв надежду вернуть себе человеческий облик, уполз в джунгли и больше не появлялся.
Не менее фантастична и вторая легенда, рассказанная Лоси. Шла война между владыкой королевства Бенин и вождем Лагоса — Олофином. Жена его Аджайе, подкупленная обещанием коралловых бус и иных украшений, раскрыла бенинцам секрет, позволявший войскам ее супруга отбивать все атаки. Олофин попал в плен и был отправлен в Бенин, где брошен в темницу. Там его морили голодом, но проходили дни, а он держался. Королю Бенина донесли, что каждую ночь в камере пленника слышны многочисленные голоса, словно на рыночной площади. Напуганный владыка приказал освободить Олофина.
Вернувшись в родные места, Олофин решил сурово наказать легкомысленную изменницу-жену. Ее обезглавили. Однако лишенная головы женщина продолжала жить. Она часто появлялась среди людей, которые, как пишет Лоси, смотрели на нее «с очень большим изумлением». Но как-то раз Олофину нанес визит его давний друг по имени Алаворо. Увидев движущееся по городу обезглавленное тело, он справился, что произошло. Когда ему рассказали историю женщины, он силой своего волшебства приказал телу броситься в лагуну. И оно подчинилось. Больше никто никогда не видел Аджайе.
Нет слов, эти истории любопытны. Да и рассказаны они в книге «к месту», объясняя происхождение то фамилии древнейшего рода столицы, то выразительной поговорки.
Но, пожалуй, еще более интересен сам подход автора к материалу. Он был весьма образованным для своего общества человеком — знал английский, много читал, был любознателен. Знакомясь с его книгой, видишь, что она написана патриотом, который любит свой народ и гордится его прошлым. В то же время поражает неумение отделить реальное от фантастического, действительно бывшее от рожденного народным воображением. Столь очевидная для каждого современного человека граница между сказкой и жизнью Джоном Лоси воспринималась как нечто весьма расплывчатое и неопределенное.
Если европейская образованность побуждала историка вспоминать и записывать историю династических споров лагосских князей, рассказывать о колониальных экспедициях англичан, создавать портреты наиболее интересных и видных людей лагосского общества, то сила архаичного мировоззрения заставляла автора без нотки сомнения пересказывать «предания старины далекой».
В мире, который окружал Лоси, древние верования, мифологические представления были живы и во многом определяли людские поступки. Историком описана трагическая судьба одной лагосской принцессы, Опо-Олу. Долгие годы она не имела детей, пока наконец оракул не посоветовал ей купить раба и сделать его своим супругом. Она послушалась совета, и предсказанное оракулом свершилось. Но роды не принесли Опо-Олу долгожданного счастья: она родила двойню, а согласно поверьям йоруба, близнецов следовало умерщвлять. Нарушив требование старейшин убить младенцев, Опо-Олу отвезла детей в провинцию — в местечко Иро. Но и туда дотянулась рука следящего за соблюдением законов и обычаев тайного общества Огбони, и дети погибли. А затем и сама Опо-Олу была обвинена старейшинами в колдовстве.
Время, прошедшее с момента выхода в свет книги Лоси, подтвердило устойчивость столь ярко представляемого им типа мышления: исчезли одни суеверия, но на их место пришли новые; забылись одни мифы, но были созданы другие.
Но вернемся к истории Лагоса.
Сохранилась старая гравюра, изображающая бомбардировку города 27 декабря 1851 года двумя английскими кораблями под командованием коммодора Брюса. Художник запечатлел момент, когда от попадания английской ракеты взорвался арсенал верховного вождя (обы) Лагоса — Косоко. Эта катастрофа ознаменовала перелом в ходе боя. Сопротивление лагосцев было сломлено, вождь бежал. Город был занят высаженным с кораблей десантом.
Для нападения англичанами был выбран благородный предлог: оба Лагоса — Косоко был обвинен в работорговле, а сам город представлен мировому общественному мнению как перевалочный пункт работорговцев. Действительно, владыка Лагоса был связан с бразильскими и португальскими купцами, поставлявшими живой товар на плантации Америки. И все же лицемерие английских колонизаторов было налицо.
Косоко прекрасно понимал, что на его край готовится нападение. Например, он запрещал торговцам-англичанам селиться в Лагосе, опасаясь, что британский флот вмешается под предлогом защиты их жизни и имущества. Он отказывался и от подписания договора с Англией, понимая, что в Лондоне ухватятся за любую зацепку для оправдания интервенции. Но все его уловки оказались безрезультатны.
Правительство королевы Виктории твердо решило закрепиться в Лагосе, который специальной гидрографической экспедицией был признан наиболее удобным пунктом для колонизации в районе Бенинского залива. Уже создавшие свои фактории в этих местах английские купцы торопили Лондон, указывая на опасность конкуренции со стороны португальцев и французов. Лондону сообщили, что французский офицер тщательно обследовал Лагосскую лагуну, морские подступы к городу и что поэтому с интервенцией следовало торопиться.
После бомбардировки англичане возвели на трон Лагоса нового вождя — мягкого, безвольного Акитойе. Он правил, но не царствовал. Португальские и бразильские купцы были изгнаны, а их место заняли английские компании. В 1853 году в город был назначен консул, который сразу же вмешался в местные распри. Человек ловкий и беззастенчивый, он установил связь со свергнутым Косоко и использовал эти отношения, чтобы еще больше подчинить своему влиянию сменившего Акитойе на троне вождя Досуму. Наконец, под тем предлогом, что вождь пытался возобновить торговлю рабами, он был смещен, и Лагос из протектората превратился в колонию под прямым английским управлением. Это случилось в 1861 году.
Как рос колониальный Лагос? С первых дней оккупации он развивался как расколотый, внутренне разъединенный город.
Английские торговцы, хлынувшие сюда вслед за морским десантом, первоначально селились в районе нынешней Марина-род, проложенной вдоль берега лагуны, и Брод-стрит — Широкой улицы, пересекающей городской центр. При попустительстве слабовольного Акитойе они захватывали принадлежащие коренным лагосцам земли, и вскоре вдоль берега выросли здания торговых складов и факторий. Появились и миссионеры, также селившиеся в этом районе.
Но позднее европейцы перебрались отсюда в Икойи — пустынную часть острова, на котором и расположен собственно Лагос. Еще в 1865 году один из первых губернаторов колонии, Гловер, в сопровождении вождя Оникойи и его свиты посетил эту часть острова. Встав там, где сейчас проходит Ракстон-род, и повернувшись лицом к востоку, а руки вытянув к северу и югу, он сказал, что вся земля, лежащая за его спиной, в западной части острова, остается за родом вождя Оникойи. Что касается территории к востоку от обозначенной им линии, он объявил ее землями королевы.
Лики нигерийской столицы
Район складов и факторий с годами превратился в торгово-административный центр, а Икойи застроился роскошными виллами европейцев. Как отмечал один нигерийский историк, они искали уединения в садах Икойи отчасти для того, чтобы спастись от малярии и желтой лихорадки, а отчасти для того, чтобы подчеркнуть свое «господское» положение.
Рядом с административно-торговым центром сохранились, почти не утратив своего давнего своеобразия, кварталы выходцев из Бразилии и Сьерра-Леоне. Еще в первые годы колонизации Лагоса эти две группы наложили заметный отпечаток и на внешний облик города и на его духовную жизнь.
Среди уроженцев Бразилии было немало умелых ремесленников — каменщиков, плотников, столяров, мебельщиков, строителей. Хотя эти вчерашние рабы приезжали в Нигерию из желания провести остаток дней своих на земле предков и, казалось, должны были быстро раствориться в местном населении, они держались замкнутой и сплоченной группой, сохраняли бразильские имена и фамилии, исповедовали католическую веру, между собой говорили на португальском языке. Их профессиональный опыт был быстро оценен лагосцами, и в городе начали появляться дома, построенные в своеобразной манере колониальной Бразилии. Тяжелая, грузная массивность этих зданий затушевывалась обилием башенок, лепных украшений, колонн, различных проемов, и они часто напоминали распухшие до невероятных размеров и неожиданно окаменевшие торты. Среди таких памятников и сегодня славятся дв