— Теперь ты просто вынуждена принять мое предложение! — радовалась Анка, торопливо потроша бумажник.
Из толстого портмоне на пол сыпались купюры, с которыми избалованная младшенькая Анюты играла, как с сухой листвой, на что семнадцатилетний старший смотрел с недовольством. Наверное, парень думал, что мог бы распорядиться этими денежками лучше, чем его мамочка и сестричка.
— Ладно, сыщицкий гонорар можешь не брать, но твой недельный журналистский заработок я компенсирую, это будет справедливо, — заявила Анка.
Я уже не возражала. Гадская выходка жадюги Гадюкина не оставила мне выбора.
— Это судьба! — сказала Ирка и с намеком забренчала ключами в кармане.
Ей не терпелось пуститься по следу своего неверного зайчика.
Начало охоты мы назначили на утро нерабочего для меня понедельника.
Для разнообразия я предполагала объявить это самое утро открытым часиков в десять, не раньше, и думала начать хождение по детективным мукам с посещения кондитерской. Там мы с подружкой, мужественно превозмогая страх утратить стройность фигур, слопали бы по паре-тройке пирожных, запили бы их молочным коктейлем и между прочим составили бы черновой планчик ближайших сыщицких дел. Подчеркиваю: это была программа-минимум, из кондитерской мы с Иркой вполне могли совершить марш-бросок через модные лавки в ресторанчик и уже там за первым-вторым-третьим доработать проект в деталях.
К сожалению, этот прекрасный план пришлось изменить.
Ирка позвонила мне вечером. Мы с малышом как раз смотрели фильм про Буратино. На экране кот и лиса, ряженные разбойниками, безжалостно трясли деревянного мальчишку, некультурно называя его паршивцем и настойчиво допытываясь, куда он дел четыре золотых. Масяня хмуро смотрел на это фискальное безобразие и все чаще недобро поглядывал на кота Филимона, имеющего большое портретное сходство с толстомордым Базилио. Я предвидела, что бедняге Филимону предстоит сполна ответить за грехи киношного собрата, и заранее жалела кота. Он переехал к нам всего на три недели, на время тотального ремонта в квартире соседки, и еще не успел привыкнуть к тому, что сразу после утренней побудки Масяня принудительно вовлекает его в подвижную игру «Охота на тигра». Роль тигра почетна, но беспокойна — в процессе охоты Мася задействует весь арсенал своего игрушечного оружия. Отчасти благодаря этому, отчасти из-за того, что толстый кот убегает от преследования недостаточно быстро, Масина охота неизменно проходит удачно. «Тигра» всегда удается завалить, и остаток дня он лежит на ковре в состоянии, среднем между глубоким обмороком и летаргическим сном.
— Не обижай Филю! — предупредила я Масю, встав с дивана, чтобы подойти к телефону.
— А это не слепой кот? — с надеждой спросил ребенок, склоняясь над спящим зверем.
— Слепой, глухой, немой и парализованный! — хмыкнула я.
— Дзи-и-инь! — нетерпеливо повторил свой призыв телефонный аппарат.
— Иду! — я сняла трубку. — Да!
— Крекс-пекс-фекс! — командным голосом гаркнул Масяня в шерстистое кошачье ухо.
Волшебные слова чудесным образом оживили полумертвого карликового тигра. Он высоко подскочил и понесся в кухню, цокая когтями в беге по прямой и скрежеща ими на поворотах.
— Держи его! — восторженно завопил маленький разбойник и побежал следом.
Я вовремя распласталась по стеночке, пропустила мимо себя кавалькаду и повторила в трубку:
— Алло, я слушаю вас!
— У-у-у-у! — из динамика послышалось жалобное завывание. — А-а-а!
— Добавьте согласных, — попросила я, настороженно прислушиваясь к происходящему в кухне.
Там с грохотом упала деревянная табуретка, послышался радостный визг и что-то разбилось.
— Я-а-а-а…
— Перезвоните, когда надумаете поговорить! — Я хотела повесить трубку, но не успела.
— Ле-е-енка! У-у-у! — прорыдала Ирка. — Я в отчаянии! Моржик… Он опять!
— Играет в зайчика? — догадалась я.
— Хуже! Теперь он ласточка! Как тебе?
— Ласточка?!
Я представила себе Моржика, проносящегося над постелью в бреющем полете, и потрясла головой.
Стремительные ласточки прежде никогда не казались мне особенно эротичными созданиями, хотя ведь и они как-то умудряются размножаться…
— Да, пока Моржик был в ванной, я проверила его мобильный и обнаружила такое сообщение: «Завтра в 18.30, ласточка, сделаем это у фонтана!»
— В восемнадцать тридцать в октябре еще светло, а у фонтанов в жару многолюдно, — заметила я. — Какие смелые ласточки! Делают «это» белым днем в месте массового скопления народа! Вроде я раньше не замечала за Моржиком склонности к эксгибиционизму!
— Это все она, эта дрянь, его тайная пассия, — мрачно сказала Ирка. — Она очень дурно влияет на Моржика.
— Тогда мы еще более дурно повлияем на нее! — заявила я, торопясь утешить расстроенную подружку.
— Набьем ей заячью морду? — с надеждой спросила обманутая жена.
— И повыдергаем птичьи перышки! — добавила я.
— Отлично! — Кровожадный энтузиазм вытеснил из голоса Ирки обиду и скорбь. — Значит, я заеду за тобой завтра в половине пятого. Мы сядем Моржику на хвост, проследим за ним, потому что иначе не найдем нужный фонтан, и накроем зайцевидных ласточек прямо на месте преступления против морали и нравственности!
— Завтрашний вечер обещает быть интересным, — без большого восторга пробормотала я, но подруга уже отключилась и моих слов не услышала.
Дверь квартиры, к которой я в процессе разговора удобно привалилась спиной, содрогнулась и затряслась. Думая, что это пришел с работы глава нашего семейства, я посторонилась и открыла дверь, но за ней стоял не Колян, а чокнутая бабка Светлана Михеевна со второго этажа. На ней были байковые пижамные штаны и большая, некрасиво растянутая трикотажная майка, под которой явственно виднелся бюст, конфигуративно вполне соответствующий майке. Когда-то Михеевна была красоткой, но те времена давно прошли, оставив пожилой даме на память о себе неистребимую привычку броско наряжаться. Штаны на Михеевне были ярко-зеленые, майка желтая, а на голове пламенел широкий красный ободок, похожий на кокошник. Он удерживал от эмиграции с полуголого черепа престарелой кокетки последние волосики, выкрашенные в насыщенный бордовый цвет.
Пробегающий мимо Мася при виде красно-желто-зеленой Михеевны остановился и громко, с радостной надеждой спросил:
— Мамочка, уже пришел Новый год?
— Нет еще, — ответила я и вопросительно взглянула на пришедшую вместо Нового года Михеевну.
Она была мало похожа на Деда Мороза и еще меньше — на Снегурочку. Бабка нервно притопывала ногой и похлопывала себя по расплывшемуся бедру пластмассовой мухобойкой.
— Опять грохочете?! — накинулась она на меня. — Я уже предупреждала, будете грохотать — милицию вызову! И грохочут, и грохочут, сволочи! Сколько можно грохотать?
— По закону любой сволочи можно грохотать до одиннадцати часов вечера! — вежливо ответила я, посмотрев на наручные часы. — А сейчас только восемь.
— Так вы еще три часа грохотать будете?! — возмутилась соседка.
— Нет, не будем, — успокоила я ее, не желая скандалить с сумасшедшей. — Мы на сегодня свой норматив по грохоту уже выполнили, идите к себе.
— Мамочка, бабушка идет на елку? — встрял в разговор Масяня.
— О чем говорит этот ребенок? — напряглась Михеевна.
— Не знаю, — я пожала плечами. — Нет, Коля, бабушка не идет на елку.
— А почему она в костюме? — не отставал любознательный ребенок.
— Чем ему не нравится мой костюм? — заволновалась старая модница.
— Красивый костюм! — совершенно искренне похвалил Масяня. — Красный, желтый, зеленый! Ты, бабушка, в костюме Светофорика, правильно?
Я прыснула в ладошку. Михеевна гневно покраснела, еще глубже вживаясь в колоритный образ Светофорика, и угрожающе сказала:
— Ах, вы так! Ну ладно! Сволочи! — и захлопнула дверь.
Я вздохнула. С соседями надо жить мирно, а с такими соседями, как Михеева, — в особенности. Она жутко вредная бабка. Ее манера всех вокруг называть сволочами — это еще полбеды. В прошлом году, когда маленький Мася дорос до почтового ящика и повадился хлопать его металлической дверцей, эта грымза в борьбе за кладбищенскую тишь намазала нам ящик солидолом! Пришлось покупать новое вместилище для почты и новые варежки для ребенка. Жаль, не было возможности заодно купить новую квартиру.
— Коленька, пожалуйста, не надо больше топать, кричать и ронять табуретки, — попросила я. — Баба Света очень сердится, когда шумят.
— Ба-бах! — с грохотом распахнулась входная дверь.
— А вот и я! — радостно возвестил Колян.
Говорил он в полный голос, но слышно его было плохо, человеческую речь заглушил возмущенный животный крик: карликового тигра Филимона, неразумно спрятавшегося от Масяни за дверью, прижало к стене.
— Филя! — закричала я.
— Папа! — завопил Масяня.
— Сволочи! — заорала Михеевна, разноцветная фигура которой нарисовалась на лестничной площадке позади Коляна.
— Баба Света-Светофорик! — громогласно возрадовался Мася.
— Да чтоб вас всех приподняло и шлепнуло! Сволочи! — заругалась взбешенная Михеевна. — Ненавижу! Никакой жизни через вас нет!
— Да чтоб вы онемели! — Я не выдержала и рявкнула еще громче.
Не ожидавшая этого Михеевна ненадолго заткнулась, и Колян молча закрыл перед ней дверь. Крикливая бабка потопала к себе и, пока шла вниз по лестнице, костерила наше семейство на все корки.
Этот неприятный инцидент не заслуживал бы упоминания, не получи он продолжения на следующий день.
Понедельник
— Ключи! Мобильник! Кошелек! Коля, пошел!
— Сок! Печенье! Машинка! Где няня?
— Я здесь!
— Мася, пошел!
Мои любимые мужчины в боевой тройке с няней, данной в сопровождение младшему Коляну, дружно десантировались с третьего этажа.
— Восемь сорок восемь! — я посмотрела на часы, смахнула пот со лба, устало бухнулась в кресло и оглядела ежеутренний разгром. — Нормально пошли…