Я целовал её полноватую, мягонькую грудь, стараясь вобрать в себя не только сосок, но и как можно больше околососкового пространства, даже всю грудь целиком. На мне ничего не было. И вокруг нас валялись успешно разорванные части черных нарядов уже совершенно голой моей женщины. И всё располагало к тому, чтобы, как обычно, завершиться моим мальчишеским позором, но тут… Тут она сама пришла ко мне на помощь. Моя ночная красавица быстрым, коротким движением обхватила ладонью моего, напряженного до предела, страдальца и точно приставила туда, к себе, а потом даже слегка придвинулась к нему навстречу. Я сделал только одно движение вперёд, но – до конца, до упора – и задергался в мучительных и сладких судорогах.
Пробуждение наступило, как обычно. Тут, как говорится, комментарии излишни. Ночь ещё не закончилась. Мне ещё очень хотелось её, мою женщину-кошку. Но в жизни её не было, а сны, даже самые хорошие, особенно – хорошие – нельзя досмотреть, как любимую киноленту, опять положив голову на подушку и повернувшись на правый бочок.
Остаток ночи прошёл без волнующих сновидений, я будто куда провалился и открыл глаза уже, когда в комнате рассвело. Меня разбудило нежное мурлыканье. На коврике, возле постели, сидела моя очаровательная Чернушка и внимательно на меня смотрела. Проснулся я скорее не от мурлыканья, а от этого немигающего взгляда широко открытых зелёных глаз. Поза у Чернушки была такая, какую кошки обычно принимают на дипломатических приёмах, когда присутствуют на чьих-либо помолвках или днях рождения: она сидела, грациозно выгнув спинку, приподняв головку так, чтобы видно было белую манишку на красивой шее и прикрыв полукругом пушистым своим хвостом задние и передние лапки.
Причина для такой торжественности была весьма значительной: Чернушка принесла мне мышь. Жирненькую, ещё в конвульсиях. Чтобы я, значит, на завтрак полакомился свежатинкой.
Кофе в постель, кофе в постель… Вам утром на завтрак в постель когда-нибудь мышей подавали?..
А потом наступила весна. Для кошек самое напряжённое время года. Один день в марте – целый год воспоминаний. Оно не сказать, что в остальные месяцы года кошки себя блюдут в каком-то особенном целомудрии, но март – это для них святое.
В марте у нас во дворе завыли коты. А, нужно отметить, что воют коты не от хорошей жизни. И не от того, что их, разномастных развратников, вдруг ни с того ни с сего потянуло на клубничку. Милая моя Чернушка, взглянув на календарь, высунула на улицу мордочку и как-то по-особенному мявкнула. И тут началось! Коты серые, белые с чёрными пятнами, дымчатые, полосатые, юные и уже в летах – сбежались к моей Чернушке женихи со всего света. Даже от директора школы, от Маркина, почти приполз его старый сиамский кот Маркиз с предложением лапы и сердца – авось чего обломится.
Должен со смущением признаться, что Чернушка в своих мартовских связях однолюбкой себя не показала. Хотя коту Маркина так ничего и не попухло. Мало того, что Чернушка при всех сказала этому ветерану труда чего-то обидное, ему вслед ещё смеялись все окружающие коты – беспородная мелочь. Он таких в молодости по дюжине валил одной лапой. А тут… Ничего, и к ним придет старость. Время, когда, если перед тобой возникает выбор – кошка или блюдечко молока, то кошку уже можно оставить и на потом.
Наши отношения с Чернушкой сохранились на прежнем уровне. Она по-прежнему ко мне ласкалась, старалась носиком прикоснуться к открытым участкам тела. Мы даже молча с ней разговаривали. Сидя на заборе и глядя мне прямо в глаза, Чернушка говорила: – Знаете, дядя Саша, эти коты… у меня с ними несерьёзно…
– Да, – так же молча отвечал ей я. – Я знаю.
Нужно верить в то, что говорят женщины. А они должны верить нам. В основе у нас очень похожие тексты.
А кошек можно вообще не принимать во внимание. Мало ли чего они там наговорят!..
Чернушка окотилась в конце мая. Четверо котят – три мальчика и одна девочка. У меня уже стояло наготове ведро с водой, куда я насыпал ещё соломы. Одного котёнка, мальчика, оставил, остальных унёс в коридор и там побросал в ведро. Стараясь не смотреть, большим пучком соломы придавил сверху обречённый приплод и скорее ушёл обратно в дом.
Через дверь услышал крик, от которого заледенела кровь в жилах. Вернулся к ведру. Один котёнок выплыл и в ужасе барахтался среди соломы.
Нет, мама, вы не правы. Они всё понимают…
Я придавил котёнка сверху ещё одним пучком соломы и для верности выдержал паузу. Вот и ладненько. Тихо всё стало и спокойно.
Позже, уже ближе к вечеру, вышел с ведром в огород. Там с краю растёт молодой клён. Я выкопал ямку, опрокинул туда ведро. Хотел уже присыпать, как – случайный взгляд – я не хотел смотреть – чисто случайно глаза дёрнулись туда, в ямку. И… Там среди соломы лежали три человеческих младенца. Три трупика. Два мальчика и одна девочка. Да, два мальчика и одна девочка. Маленькие, но не зародыши – нет. Вполне сформировавшиеся человечки. Такие, как в родильном доме в самый первый день. Сморщенные, чуть похожие на старичков. Темноволосые. На личиках гримаски, как будто каждый из них вот-вот собирается заплакать. Маленькие, согнутые в коленках, ножки…
У меня на секунду всё поплыло перед глазами. Я сел прямо на землю, потом вскочил и бросился в дом, туда, к Чернушке.
Она спокойно лежала в картонном ящичке и кормила оставшегося своего детеныша. Обыкновенного полосатого котёнка. Чернушка лежала свободно, раскинув в стороны чёрные, в белых носочках, лапки, красиво приподняв голову. Когда я вошёл в комнату, она, как мне показалось, чуть напряглась. Она кошка – не человек, но она посмотрела на меня, как человек. Как женщина, которая узнала, что по отношению к ней совершено какое-то предательство. Может быть – даже преступление. Чернушка лежала, смотрела на меня, не мигая, через свои узкие вертикальные зрачки, и – то выпускала из передних лапок когти, вонзая их глубоко в мягкую подстилку, то – прятала их обратно.
Да нет же – котёнок у неё, котёнок! И те остальные… Что-то совсем у меня крыша стала ехать. Я повернулся и вышел из дома, обратно в огород, говоря себе, что всё это у меня от нервов. И даже не торопился – ведь я был абсолютно уверен, что мне померещилось, глупости – видимо, чего-то съел.
Но мне не удалось до конца себя в этом уверить. Как и убедиться в обратном: в огороде, возле опрокинутого ведра, крутились, облизываясь, две соседские собаки.
Я их прогнал.
Но ни в ямке, ни около неё уже ничего не было…
21 – 23 февраля 2006 г.
Больно!..
Жена ушла. Вот так вот – взяла и ушла. Прожили вместе три десятка лет, и – ушла. Как будто умер кто. Почему всё не так? Будто всё, как всегда, То же небо – опять голубое…А ведь я её любил. И сейчас люблю. Ну, подумаешь – писал в Интернете письма виртуальной красавице. Ведь это письма. Только письма. Их я и не скрывал особо. Теперь думаю – зря. А письма были хорошие. Перечитывал – самому нравились. И не удалял из компьютера. Художественные произведения, блин!
А жена, возьми, да и наткнись. И – прочитай. Вообще читать чужие письма нехорошо. Чужие – оно, конечно. Но какой же я чужой моей ласточке? Плоть от плоти. И, пусть не лучшая, но – половинка. А, раз не чужой – значит, письма можно читать. Ну, и – взяла и прочитала. Не понравились. Положа руку на сердце, мне бы тоже не понравилось, если бы жена тихонько создавала кому-то подобные художественные произведения.
Не понравились – это не значит, что написаны письма были плохо. Вот я, сколько свои рассказы по редакциям толстых журналов рассылал, так все хвалили. Хорошо, говорили, пишете. Только нам не нравится тематика. Так вот и супруге моей, видно, очень тематика не понравилась.
В компьютере жена не разбирается. И, до знакомства с определённым разделом моего эпистолярного творчества, не знала, в какой руке мышь держать. А тут за трое суток овладела всеми необходимыми навыками. Перереворошила все внутренности моих дисков, каждый байт со всех сторон осмотрела, каждый пиксель. Если бы она заподозрила, что возможная любовная моя записочка спрятана за семью закодированными печатями в Главном Компьютере Пентагона, то печати бы эти облетели, как драный сургуч.
В общем, всё она про меня, бесстыжего поганца, узнала. Как бы и ничего нового – каким ты был, таким остался, опять нарушил мой покой. Ещё раз убедилась, что с горбатым уже ничего нельзя поделать, только в могилу его. Высказала мне много всяких нехороших слов. Чего их тут повторять? Любой среднестатистический мужик все эти определения про себя знает.
Ну и – собралась меня бросить. Совсем, к чёртовой матери. – Признайся, говорила, – у тебя от неё дети?.. – ???????????. Ну, да, хорошо, проникновенно я письма писал, но – не настолько же!..
И – ушла. Собрала вещички в чемоданчик и ушла. Вот как так можно? Прожить с человеком рука об руку, бок о бок, бедро о бедро тридцать лет, а потом – бац! – и уйти. Хоть бы о детях подумала. Пусть выросли сыночки, пусть оба женаты, но им ведь по-прежнему нужны папа с мамой, как семья, как единое целое. И это называется женщина – хранительница домашнего очага? Плюнула женщина и на очаг, и в него, задрала гордый хвост и ушла. Ведь я и на коленях стоял, и плакал, прощения просил. Умолял, говорил, что больше не буду. Ну, всё, что в таких случаях полагается говорить нам, среднестатистическим мужикам. А ей бы, покричать бы, пожурить. Ну, пообзывать, там, меня всякими последними словами, да и простить. Ну, как это положено во всех нормальных семьях.
Нет – собрала чемоданчик и ушла. Выбрала самый лёгкий путь. Ведь, ещё когда замуж выходила, что говорили на свадьбе, умудрённые жизнью, пожилые пары? – Терпения, говорили они, вам, главное – терпения. И – прощайте друг друга…
Забыла всё на фик. Простить, оно, конечно, трудно. Но в жизни не бывает лёгких путей. Никто и не говорил, что будет легко…
Одному оставаться страшно. Уходит женщина – как будто земля уходит из-под ног… И ничего тогда не нужно Ни огород не нужен, ни – скотина. В деревне, где мы жили, у нас был небольшой огородик, корова, куры, телёнок. И всё это враз оказалось совершенно ненужным. «Изменилось всё вокруг, всё ненужным стало вдруг…». Как будто всё – и корова, и посадки овощей и картофеля существовали для того, чтобы кормить жену. А теперь только я остался. Кого теперь кормить? Мне и куска хлеба с консервой хватит. Только – надолго ли меня хватит? Когда мужчина выбирает себе женщину,