«Не выучившим азбуки в словарь...»
не выучившим азбуки в словарь
смотреть – смешная, тщетная работа:
какое кружево комарьих ножек
любовно кем-то выложенных в ряд!
и вдруг картинка: головной убор,
жилище или голова мужская.
раскрасим? или ну его, закроем
и выбросим.
«Неосевших народов будто бы по небритой...»
неосевших народов будто бы по небритой
полусонной земле бредущих бездомным роем
огляжусь разбуженная. огляжусь с обидой:
мне не стать героем
если бродят где вздумают друг друга касаясь ртами
как их выстроить взаперти
если с костью синтаксиса словно начав расти
твое имя болит болит у меня в гортани
это только о риске подлоге о милостыне вопрос
то ли на хуй иди то ли на покури солдатик
спор грозящий перерасти в поцелуй взасос
о возможности речи поверх грамматик
«Запинка, запонка на резвом чересчур...»
запинка, запонка на резвом чересчур
журчащем рукаве тревожной речи,
проглоченные пуговицы букв,
затертые манжеты, складки, складки
поставленных неверно ударений
набитый сгоряча, наверняка,
он диковат, узор на этой ткани,
там нас чуть-чуть (с драконами, с цветками)
как в летних волосах – песка
но я хочу под нищенскую дрожь
досрочного дождя в подолах улиц
ее ощупывать, в ней медленно искать
случайный узелок, шальную нитку
за пальцев немоту, за ту петлю
сбежавшую, за тщетность поединка
температур, стремящихся к нулю
и выше, выше – запонка-запинка,
шнурок ли, петелька – я все в тебе люблю
* * *
Принеси яд принеси йод
Что-то внутри у меня гниет
У пчелы жало говорит вытащу
В моче вымочу
Немощи и у
Чучелы вылечу
Дай говорю яд
Не дает
Дай йод —
Не дает
Меня мол не ебет
Я не тот я этот
У меня такой метод
* * *
гржемилек и вахмурка
трагик и комик
высокий гномик и низкий гномик
один на двоих домик
осторожность и отвага
нет и да
камень ножницы бумага
карандаш огонь вода
на крышу взберутся
на крыше смеются
никогда не убьются
не упадут никогда
давай как вахмурка и гржемилек
есть из общих тарелек с одних вилек
забудем слова типа «хуй», «пизда»
и трогать друг друга за такие места
чтобы в огне не гореять
только детские думы лелеять
из глубокой печали восста
* * *
чем занавесить наши косые терраски
чем выковырять мышиный помет из наперстка
лес на темени у зимы затемнел как шерстка
лопаются шины не выедешь без запаски
ищу пока еще помню где может лежать:
горстку ключей нашаренную под горой перчаток
чтобы не убежала хочется чем-то прижать
перебирая дни как шарики четок
не успокоиться – дыханье только трудней
только больше в голосе чьих-то ноток
оторви и брось от сердца меня забудь
эту азбуку морзе без толку ею стукать
только успеть напоследок сердце ушибить как локоть
и быстро выбрать чего тебе не вернуть
* * *
Осторожно, закрывается дверь в какую-то часть,
и уже ничего не увидеть, никуда не попасть,
только на улицу и домой,
к полотенцам с морщинистой бахромой,
лечить вены, ломать копья, разжимать кулаки,
из карманов прошлогодних платьев вынимать бумажные
носовые платки.
3
* * *
Сегодня как от плети встанут
Детьми уснувшие с дождем:
Асфальт уж высох и затянут
Осипшим воздухом – идем.
Вода подымется чужая
Все унесет – где будет взять?
Полубегом переезжать,
Недобежать переползая.
Нам кто-то надпись написал
Молочным потайным чернилом,
И вот – убил и закопал.
Пускай прочтет кому по силам:
Кого только господь не подбирает
Об кого только руки не марает
А вам только на душу кладет:
Кто недонесет – не попадет
На праздник вокресения
За недонесение.
* * *
помню книжку отдельную тонкую про гавроша
я была така маленька и хороша
что хотела быть не то им не то с ним не могла разобраться
ничего не уметь не иметь только драться
лето раз наступив не двигалось не меняло лица
ни отточить карандаш ни разбить яйца
не выходило – бессмысленная рука
складывалась в подобие кулака
бороться и смерти медленной обрекать
хотелось не нюхавших мусора баррикад
тех кто не плюнув в жандарма гнилой слюной
думал уйти домой
но кажется этот мальчик теперь мертвей
чем записывавший за христом матвей
кастаньеты памяти косточки игр настольных
что бы вам не греметь около таких покойных
* * *
«Рыба» ласково называли детей в Херсоне
Оттого что на воде держались как деревяшки
Оттого что вместо пяток у них ладошки
А на ладонях шелковичные пятна.
У меня чешуя прилипла к крашеным доскам
Трава застревает в жабрах.
У меня там умерли две белые кошки
Несколько кур и дворовая собака,
Прабабка и прадед
Дед, бабка, отец и тетка:
Все они родились в рубашке
В теплые осени, в нехолодные зимы,
Но забыли, что ли, застегнуться,
Хотя вряд ли это повлияло.
* * *
Там, где мы росли, там, где мы гуляли,
Гуляли девочки, и девочки были ляли
С низкими и высокими голосами,
В платьях высоко над трусами.
Но мои родители, когда вместе гуляли мы,
Никогда не звали этих девочек лялями.
Выясняли у них имена, обращались прямо.
Спасибо, папа и мама.
* * *
Завести бы морскую свинку а лучше белую мышку
Чтобы во время алгебры в темном кармане
Было чего пощупать кроме записки
Двух копеек, ластика, леденца в ворсинках
По пятнистому мрамору подоконника в туалете
Пускать бы ее побегать на розовых пальцах
Пока не моя очередь прыгать в резинку —
За это еще никого не выгоняли из школы
* * *
плохо у папы мамы жить среднему брату
на коленки не сажену за подбородок не взяту
не у дел не у весел сидеть в лодке
самому себе бормотать про свои находки
да уж ляг на дно никто тебе не обидчик
в небо будто камушков накидал господь птичек
слова в голове мельчают как в кофемолке
заблудился слепень в рукаве футболки
старший кричит табань младший табанит
а ты ничем не занят
не чиня снастей хлеба что ли заначить?
нельзя не глядя – соскочит палец со стебля —
сорвать кувшинки – лови это время ребя
потом говорят нельзя ничего не значить
лопнет кожа бросят заживать ранки
черви уползут в землю от твоей банки
* * *
Когда Катя говорит «Левка» и бабушка говорит «Левка»,
Чувствуется, что они одного помола
И мешок с ними держит невидимая веревка,
А на нем надета невидимая ермолка.
И сидит тот мешок как чучелко смоляное,
Незнакомцев притягивая и пугая.
А я другая:
Мне что брат, что сват, что Яша, что Никита, что Оля.
* * *
Карьеры и гаражи, белым кирпичом выложенные даты.
Перочинные ножики вытерты и спрятаны в сумки.
Мы прижимаемся к стеклам, мы хотим домой
как солдаты,
мы узнаем Москву в неаккуратном рисунке.
Набухает небо от нашего напряженья,
болит как железки – вспомнить бы песню какую,
«Голубой вагон»? Не капризничай, говорят мне, Женя.
Я не капризничаю; кажется, я тоскую,
оттого что это и первый раз, и еще раз.
Мои куклы готовы уйти от меня, Федоры:
я их не чешу, не мою, я тускло щурюсь
и встреваю во взрослые разговоры,
пока, как подыхающий зверь, подо мной не вздрогнет
пол, и вздох облегченья прокатится по вагонам,
в небе грохнет, платья намокнут и гарь намокнет,
и запахнет ласковым и паленым.
* * *
Помню ли я, спроси, тот беззвучный шепот
карандаша рисующего на парте
Вучека, символ зимней олимпиады?
Помню ли я как прятаться в раздевалке
между вешалок в зимнем и демисезонном,
искать несуществующий подпол
где можно пересидеть звонки, лыжи, уборку листьев
в Щемиловском парке, сделать из молока