— Ты правильно говоришь, — первой осознала действительность Мурун. — Замысел и деньги дороже всего стоят. Я подпишу договор.
— Я тоже, — кивнул Ывносар. — За себя и дочерей.
— Подпишу, — эхом повторил младший сын фермера. Секунду помялся и добавил. — С условием, что если всё пойдёт хорошо, то я открою свою кофейню в Столице.
Все посмотрели на меня, ожидая реакции.
— Отлично. Я думала об этом. Хорошо, что ты сам пришёл к такому решению.
Теперь все головы повернулись к старшему наследнику разорённого хозяйства. Но тот, насупившись, отвернулся, всем своим видом демонстрируя протест. Вдруг его жена, маленькая, тихая женщина, встала и заявила:
— Отец, тётушка Мурун и ты, добрая госпожа. Если мой муж не хочет работать и кормить свою семью, я ухожу от него. Возьмёте ли вы меня в своё дело? Я не умею работать с землёй. Но умею плести циновки. Сегодня я сплела семь штук. Могла бы и больше, но руки, отвыкшие от такой работы, подвели меня, — и она повернула к нам свои ладошки, опухшие от порезов об острые края листьев камыша. — Как только руки заживут, я продолжу обустраивать кофейню, жарить и молоть кофе, взбивать молоко для ка-пу-чи-но.
Последнее непривычное слово она произнесла по слогам дрожащим от волнения голосом. Закончив речь, села, не глядя на мужа, в ожидании нашего решения.
Я молчала. Не хватало ещё в чужие семейные разборки вмешиваться. Очень хотелось встать и уйти — посмотреть на лапки Филиппа, навестить Аера, прочитать письмо Инка. Но положение, чёрт бы его брал, обязывало, и я сидела на своём чурбачке, поставленном на попа.
Выручил меня Синос, который уже несколько раз выступал из темноты, но, чувствуя накал страстей беседы под навесом, снова исчезал из круга света. Когда после неожиданного заявления наступила тягостная тишина, возчик воспользовался ею:
— Добрая госпожа, — позвал он меня, — поговорить бы.
Я с готовностью встала и пошла вслед за мужчиной к калитке.
— Слушаю. Что случилось?
— Так это… узнал я о повозках-то. Есть четыре вполне рабочие. Недавно один из наших диких помер. Вот и осталось наследство. Недорого отдадут. Можно монет за четыреста сторговаться за все. Это хорошая цена, госпожа. Правда, в ремонт ещё вложить монет сорок или пятьдесят придётся. Где-то обивку сидений подновить, где-то спицы поменять, на одной упряжь ветхая, — доложил, нетерпеливо оглядываясь на соседний двор, и поторопил с ответом. — Так что скажешь?
— Сам скажи. Я хотела тебе предложить выкупить эти повозки и организовать ватагу. Только не в Столице, а здесь. В пещерах глиняных полно вынужденных безработных обитает. Думаю, что ты мог бы там подобрать себе учеников. Обкатай их по Деревеньке и пусть бегают в Столицу. Клиенты уже и сейчас есть, а кофейня откроется — ещё больше будет.
— А деньги? Где я такие деньжищи возьму, чтобы выкупить и отремонтировать повозки? — потянулся к затылку возница. Увидел, что я смотрю на него с лёгкой усмешкой, и добавил: — Ну да. Есть у меня монет двести на чёрный день…
— Остальные добавлю, но с условием, что прибыль делим пополам. Если согласен, то завтра утром договор подпишем. А сейчас я пойду отдыхать. День трудный был.
Из закутка доносилось равномерное сопение, и я, чтобы не будить моих подопечных ярким светом, создала совсем маленький светлец — лишь бы лист увидеть, чтобы читать можно было. С трудом разорвала толстую нитку, запечатывающую послание, нетерпеливо развернула свиток. Пробежала глазами по строчкам и, не сдержав эмоций, рыкнула.
Я не понимала ни единого слова из написанного Инком! Как так может быть? Подписывая клятву о неразглашении, прочитала и смысл поняла. А сейчас просто бессмысленные каракули на листе. Что случилось с моими магическими навыками понимания написанного чужим языком?
— Что случилось? — из сумрака шёпотом спросил Аер, которого разбудила моя возня. — О, у тебя свиток! От Инка, да? Что пишет?
— Не знаю, не могу прочесть, — расстроенно ответила я.
— Тебя, наверное, как большинство девочек, грамоте не учили? Давай свиток, — привстал на постели и потянулся к письму подросток.
Ох ты! У них тут ещё и дискриминация по половому признаку имеется. Я бы поняла, когда на планете царил матриархат, но нет — женщины бесправны. Надеюсь, что в школе для демиургов Лавиньш мозги на место вставят.
— Читай, — протянула письмо Аеру и добавила яркости светлецу.
— «Драгоценная моя сестра Агаптария, счастлив приветствовать тебя из Столицы нашего досточтимого правителя. Благодарю милостивую мать Пресветлую за то, что ты жива и здорова. Боялся вновь потерять тебя и страдал от этого душевно очень», — с выражением продекламировал Аер.
— Великая Вселенная, что за ахинея? Там так написано? — переспросила я, вклинившись в паузу.
— Да, так написано. Чем тебе слог достойной переписки не нравится? Ах, да! Ты же не училась. Знаешь, в школе даже наука такая есть — «Стили переписки» называется. Обучают, как правильно написать обращение в государственные службы, как писать благодарности и жалобы, как достойно через переписку общаться с близкими людьми, описывая свои дела и состояние здоровья, — чуть пренебрежительно к моей необразованности объяснил чтец. — Я продолжу?
— Продолжай, — смиренно согласилась я.
— «Да продлит богиня годы жизни возчика Синоса, принесшего от тебя весточку и утешившего мои терзания. Буду с нетерпением ждать и верить, что ты скоро сможешь вернуться в мой дом, который пуст без тебя. Твой любящий брат Инкинтариум».
— И всё?
— Всё. Если бы твой драгоценный брат написал больше, то тут было бы два свитка.
Я забрала лист и ещё раз посмотрела на написанное. И вдруг поняла. Слова написаны сверху вниз. Каждое слово растягивалось на всю длину свитка. Пустое пространство заполнялось бессмысленным вензелем или росчерком, тянувшимся от последней буквы. Сколько слов поместится на ширину листа — такое послание и будет.
— Как же всё через… — хотело было ругнуться, но привычно себя одёрнула. Чужой монастырь!
— Ты как себя чувствуешь, господин целитель? Сможешь доехать до Столицы? Или ещё пару дней поживём здесь? — обратилась я к Аеру, крутившему свиток, который я отбросила в раздражении.
— Можно домой, можно и остаться, — задумчиво пробормотал мальчик и позвал меня: — Посмотри, как тут интересно росчерки закручены. Если не перевернуть, то не увидишь, а вот так словно что-то написано, но непонятно, что.
«Ментал не работает. Возвращайся», — было вписано на межгалактическом между вензелями и завитушками.
Глава 13
— Утро вечера мудренее, — первое что я сказала, открыв глаза. За ночь пришла твёрдая уверенность, о которой я объявила своей команде. — Парни, сегодня возвращаемся домой.
— Но сначала в песочек, — нетерпеливо заявил кот, протягивая мне травмированные лапки.
Понимая, что сам котик не справится, подхватила любимца на руки и пошла искать ему укромное место.
Отмахнулась от приветствий Ывносара:
— Потом, потом — мне бы зверя выгулять. Где тут есть песок или земля рыхлая?
— Там, — махнул вглубь участка хозяин, — у заднего плетня.
Цепляя юбками неизвестные колючки, торопливо шагала к густому кустарнику, росшему вдоль ограды. Земля в тени растений была мягкой, и я аккуратно поставила на неё Филиппа.
— А ямку? — осматривая ровную поверхность, жалобно попросил кот.
Отломила щепку от тына и безропотно разгребла углубление:
— Такое устроит?
— Нормально, — прихрамывая, доковылял до подготовленного места котик и начал моститься, выбирая удобную позу. Но заметив, что я наблюдаю за ним, обиженно прошипел:
— Иди погуляй. Позову потом.
Смеяться в голос не стала, чтобы не обидеть стеснительного зверька. Сдерживая улыбку, пошла посмотреть, что же там дальше, за оградой.
За плетнём кто-то пытался заглушить собственные рыдания. Но, похоже, горе было такой силы, что всхлипы вырывались и через платок, прижатый к лицу, и через ладони, которыми женщина старательно зажимала себе рот.
— Что случилось? Почему ты так горько плачешь? — осторожно дотронулась я до плеча страдалицы. — Могу ли я чем-то тебе помочь?
Женщина, поняв, что она не одна, затихла и отрицательно затрясла головой.
— Всё в порядке, — глухо сказала она в мокрый от слёз платок. — Мне не нужна помощь.
По голосу я её и узнала. На маленькой полянке среди кустарника, спрятавшись от всех, рыдала Мурун. Понимаю, что у женщин время от времени наступает непреодолимое желание поплакать. Причина не важна: сломанный ноготь, грустный фильм, за компанию с подругой. Такие слёзы полезны. Они омывают душу, смывают накопившийся негатив, гармонизируют эмоции. Лучше вовремя десять минут поплакать без особой причины, чем потом болеть от накопленных стрессов и раздражения.
Но слёзы Мурун были другие. Так рыдают, когда понимают, что надежды больше нет. Всё кончено, и не будет больше в жизни ничего светлого и хорошего.
— Ну нет, так нет. Зато у меня к тебе дело есть, — согласилась я, но уходить не торопилась. Наоборот, подобрала опостылевшие юбки и присела рядом. — Ты поплачь. Я подожду.
Сорвала с куста ветку и, не глядя на соседку, принялась не торопясь ощипывать с неё мелкие листочки. Оторву, покручу в пальцах, рассмотрю со всех сторон и пущу планировать по лёгкому утреннему ветерку. Знала, что Мурун наблюдает за моими бессмысленными, монотонными, повторяющимися действиями, как и то, что наблюдение за мной её успокоит лучше слов и отваров.
«Агуня, ты где? — позвал меня ментально кот, не желавший признавать никаких других моих имён. — Я уже всё. Забери меня».
«Лапушка, а ты мог бы ко мне перетечь? Я тут рядом, за кустами», — попросила Филиппа, надеясь на то, что кот не станет капризничать.
«А ямку закопать?»
«Позже!» — ответила я, и почти в то же мгновение мне на колени плюхнулась тушка фамильяра.
Ведя ментальные переговоры с питомцем, даже на минуту не переставала ощипывать веточку, засыпая маленькую полянку оборванными листьями. Моя веточка уже наполовину облысела, но зато рыдания прекратились, всхлипы слышались всё реже и реже. И наконец я услышала тот самый глубокий прерывистый вздох, которым обычно заканчивается поток женских слёз.