Сорвала с куста ветку и, не глядя на соседку, принялась не торопясь ощипывать с неё мелкие листочки. Оторву, покручу в пальцах, рассмотрю со всех сторон и пущу планировать по лёгкому утреннему ветерку. Знала, что Мурун наблюдает за моими бессмысленными, монотонными, повторяющимися действиями, как и то, что наблюдение за мной её успокоит лучше слов и отваров.
«Агуня, ты где? — позвал меня ментально кот, не желавший признавать никаких других моих имён. — Я уже всё. Забери меня».
«Лапушка, а ты мог бы ко мне перетечь? Я тут рядом, за кустами», — попросила Филиппа, надеясь на то, что кот не станет капризничать.
«А ямку закопать?»
«Позже!» — ответила я, и почти в то же мгновение мне на колени плюхнулась тушка фамильяра.
Ведя ментальные переговоры с питомцем, даже на минуту не переставала ощипывать веточку, засыпая маленькую полянку оборванными листьями. Моя веточка уже наполовину облысела, но зато рыдания прекратились, всхлипы слышались всё реже и реже. И наконец я услышала тот самый глубокий прерывистый вздох, которым обычно заканчивается поток женских слёз.
— Вот и я такая же сломанная, ощипанная, засыхающая, как эта несчастная веточка, — сказала Мурун грустно, потянулась и забрала у меня замученный побег. Покрутила его в руках и вдруг, резко зашвырнув ветку в кусты, воскликнула: — Зачем он тогда так сказал?
— Кто сказал, Мурун? — не поняла я.
Та посмотрела на меня так, словно только что увидела. Опухшее от слёз лицо, покусанные губы, глаза, блестевшие от невысохших до конца слёз. Женщина смотрела на меня невидящим взглядом, думая о чём-то своём, и вдруг цепко схватила меня за руку.
— Послушай, добрая госпожа, я тебе сейчас расскажу всё, а ты реши, что мне дальше делать.
Ой, нет! Избавь меня, ради Великой Вселенной, от душевных стриптизов и роли судьи! Хотелось закричать, вырвать руку и, подхватив кота, убежать в дом. Но вспомнив, что я врио местной богини, промолчала.
— У отца на базаре была лавка. Он очень гордился тем, что торгует не в рядах, а в собственном магазине. Товар был такой же, как и на рынке, но не надо бродить в толпе в поисках нужного, торгуясь за каждую репку, а можно купить всё в одном месте. Дела шли успешно, работы было много, и уже в семь лет я помогала по мере сил. Конечно же, тяжёлые мешки меня не заставляли таскать. Но я могла посчитать и записать остатки, следила за чистотой в лавке, оставалась за прилавком, когда отцу необходимо было отлучиться. Мне нравилось учиться читать, считать и писать. Даже подумать не могла, что это станет моим проклятием.
Вторую жену отец взял, когда мне было лет двенадцать. Несмотря на скупость и предстоящие траты, он вдруг решил, что моя мать старая, скучная и не вдохновляет его. Так в доме появилась девушка старше меня года на четыре. Обычно столь юных не отдают второй женой, но семья мачехи сильно бедствовала и закрыла на глаза на традиции, позарившись на выкуп. Отец потерял голову. Он ужом вился, балуя девушку, желая заслужить её расположение. Дорогие ткани, золотые браслеты, сладости и редкие фрукты нёс отец в комнату своей возлюбленной. В те дни, когда в сады правителя за плату открывали доступ, он возил её гулять под тенью цветущих шкиду.
Мы с мамой только переглядывались, помня о его жадности. Обычно наша семья ела то, что уже нельзя было продать. Одежду латали и перекраивали по многу раз. Украшений, даже самых неказистых, у нас с мамой никогда не было. А выходить из дома было запрещено — чтобы обувь не стаптывали. Да мы сами не стремились на прогулки. Куда пойдёшь в таком тряпье?
Вскоре родилась Турна. Отец даже соседей угостил в честь такого события, чем несказанно удивил всех. К сожалению, молодая мать не перенесла трудных родов и через неделю умерла. Вместе с ней умер и мой отец. Нет, он был жив телом, но его душа ушла вслед за любимой. Он целыми днями сидел в её комнате, перебирал подаренные жене подарки и что-то бормотал себе под нос.
Турну мы с мамой выхаживали вместе. Я разрывалась между работой и домом, понимая, как много сейчас зависит от меня. Так продолжалось три года.
Однажды утром постаревший отец вышел из комнаты, в которой жил затворником всё это время, и пришёл в лавку:
— Покажи мне книги учётные, — потребовал он, даже не пожелав мне дня хорошего. — Небось всё моё добро по ветру пустили, пока я…
Он не закончил фразу, а углубился в ревизию, громко стуча абаком. Мы с мамой, предвидя это, жили очень экономно. Но всё равно, каждый раз, видя в столбце расходов покупку платьица или башмачков для Турны, отец сжимал кулаки и бормотал:
— Ещё и эту кормить… Выгнать всех на улицу и жить спокойно одному.
Жизнь замерла. Мама тенью скользила по дому, маленькая Турна не шумела и не бегала, как все дети в её возрасте, а я с утра до позднего вечера работала в лавке. Мы боялись рассердить отца и оказаться без крыши над головой.
Так прошло ещё десять лет. Мне очень хотелось выйти замуж, уйти из-под жёсткой опеки скупого отца, но никто не предлагал стать даже второй женой. Это я так думала, пока случайно не услышала разговор матери с отцом. Как она осмелилась задать ему вопрос, не понимаю до сих пор.
— Отец, Мурун уже взрослая женщина, ей давно пора обзавестись семьёй и детьми. Почему ты отказываешь всем, кто просит тебя отдать её в жёны?
— Забудь об этом! Кто в лавке работать будет? Наёмнику платить надо, и он обязательно воровать будет. Может быть, когда-нибудь потом.
— Да когда же потом, если ей уже двадцать шесть лет? — всплеснула руками мать.
— Замолчи, женщина! — рявкнул на неё отец. — Чтобы я больше таких разговоров не слышал! И не вздумай проболтаться, что к ней сватаются. Ума хватит у дуры — сбежит с любовником, а работать за неё ты будешь?
Прорыдала я тогда всю ночь, оплакивая свою несчастную жизнь. Но не зная, как можно что-то изменить, смирилась, решив, что такова моя судьба.
Так и жили. Вскоре матушка тихо, как и жила, ушла в пределы Пресветлой богини. А Турна, чтобы не скучать дома одной, присоединилась ко мне в лавке. Она не умела считать и писать, зато отлично ладила с покупателями.
Ывносар давно уже сдавал в нашу лавку плоды со своего поля. Сначала с ним рассчитывался отец, потом я. Мужчина никогда не задерживался поболтать, как часто делали другие поставщики. Только однажды обмолвился, что дома ждут жена и сыновья.
Он и сейчас интересный, а молодым был очень хорош собой. Сильный, но не приземистый, а высокий и стройный. Глаза такие большие, чуточку грустные. Когда снимал шапку, то густые, чёрные как смоль, волосы рассыпались по плечам.
Турна, увидев его впервые, даже рот приоткрыла. Потом требовала от меня подробно рассказать всё, что о нём знаю. Я ей честно сказала, чтобы выбросила Ывносара из своей глупой головы. Идти второй женой к крестьянину ей не пристало. Да и сам мужчина ни разу о таком не обмолвился.
Сестра кивнула, расспрашивать перестала, но когда фермер приезжал в лавку, то жадно его рассматривала и пыталась разговорить. Только он почти не замечал девочки, которая была немногим старше его сыновей.
Когда наша жизнь перевернулась, Турне едва шестнадцать исполнилась, и я начала задумываться о женихе для неё. Не хотелось, чтобы она мою судьбу повторила, оставшись старой девой, хоть и не желала сестрица слышать ни о ком, кроме Ывносара. Похоже, горячо молилась Пресветлой Турна, если всё случилось так, как случилось.
Всегда обязательный и пунктуальный Ывносар пропустил две поставки. Отец орал, обещая не пускать на порог нерадивого фермера, но, когда тот приехал, забыл о своих угрозах. Чернее грозовой тучи, печальнее сухих рек зашёл крестьянин в лавку.
— Простите, что не смог раньше приехать. Жена у меня умерла. Не смогла разрешиться от бремени, — объяснил он своё отсутствие и пошел разгружать повозку.
Отец вздрогнул, вспомнив о своём горе, закрыл лицо руками и бросился вон. В лавке мы остались с Турной вдвоём.
— Мурун, это мой шанс, — вцепившись в мой рукав, горячо зашептала сестра, — сейчас или никогда. Я поеду к нему и попрошусь в жёны. Иначе он немного опомнится и быстро найдёт мать для своих мальчиков, а я останусь с разбитым сердцем.
— Ты с ума сошла! Так никто не делает! Тебя отец ни за что не отпустит, — тоже шёпотом отговаривала я Туну. Но кто бы меня слушал.
— Или помоги мне, или не мешай! — заявила она и убежала в дом, собирать вещи.
Отпуская товар, считая и делая записи в книгу отчётов, я думала о Турне. Маленькая смелая девочка решила взять на себя ответственность за свою жизнь. Но как может всё обернуться? Где она будет искать Ывносара, даже не подозревающего о том, что его ждёт в ближайшие часы? Вдруг он её не примет? Она же и домой не сможет вернуться, отец назад её не пустит. И тогда я приняла решение:
— Турна, я поеду с тобой!
— Ты хочешь меня проводить?
— Нет. Я хочу уйти из дома отца. Если Ывносар тебя возьмёт в жёны, то я буду помогать вам вести хозяйство и ухаживать за детьми. А если нет, — Турна вздрогнула, — то разделю с тобой бездомную судьбу.
Конечно, я не сказала сестре о своей тайной мечте. Часто, беря первой женой юную девушку, мужчина одновременно второй женой берёт её старшую незамужнюю или вдовую сестру. Надеясь, что так случится и с нами, закрывала в последний раз лавку, прощаясь с родным домом.
Наверное, я недостаточно усердно молилась Пресветлой или богиня не услышала мою просьбу — всё повернулось не так.
— Ну зачем, зачем он тогда так сказал? — прервала рассказ Мурун, уткнувшись лицом в колени и накрыв голову руками, сомкнутыми в замок, явно желая спрятаться от всех своих бед.
Кот, которому надоело слушать историю непонятных для него страстей, завозился у меня на коленях и спросил:
— Может, пойдём поедим уже?
Я прикрыла ему пасть ладонью и ментально цыкнула:
«Ты чего творишь? Она и так на грани сумасшествия, а тут ещё говорящие звери».
«Пусть уже скажет суть и пойдём завтракать. А то мы так до вечера здесь просидим», — вывернулся из ладони Филипп.