– Извините, мэм, – сказала Мэри Джейн, которая ни разу не видела соседку матери, – но я дочь миссис Лоу, приехала погостить…
– А я – Элис Уик. Значит, ты – Мэри Джейн! Прилежная школьница, о которой я столько слышала! Перл так тобой гордится!
– Перл? Мою мать зовут Маргарет.
– Это просто прозвище, лапуля. А что случилось?
Когда Мэри Джейн закончила свои объяснения, соседка нахмурилась и сказала:
– Знаешь, лапуля, я ведь и сама утром обратила внимание на посылку.
– Может, она еще не вернулась из банка…
Мисс Уик снова сдвинула брови:
– А она собиралась в банк, милая?
– Она там работает.
– Ах, вот как?.. Дай-ка я что-нибудь накину, и мы пойдем искать констебля.
А уже через несколько минут полицейский навалился плечом на дверь – и песик, выскочивший на площадку, прыгнул Мэри Джейн на руки. Она заглянула в квартиру матери: там никого не было. На кровати, стоявшей у стены, вспухало черное покрывало – наверное, над сбитой постелью. У кровати были разбросаны детали одежды: платье, пальто, шляпка с пером…
Еще что-то было разложено на коврике, но Мэри Джейн толком не разглядела, что именно. Она заметила сталь, поймавшую откуда-то блик света – хотя шторы были задернуты.
Странно. Мать обычно содержала квартиру в порядке – эта привычка осталась с тех времен, когда она держала пансион.
Там просто все было… как-то не так. Сама тишина, царящая в квартире, казалась тревожной.
– Сэр, – сказала Мэри Джейн, пока пес, не переставая, облизывал ей лицо, – вы не могли бы зайти и посмотреть?
– Я собирался на этом настаивать, мисс, – отозвался полисмен, вскинув руку так, словно регулировал уличное движение. – Так что, если вы здесь подождете немного…
У констебля оказалось овальное лицо со слишком близко поставленными глазами, и он был ненамного выше самой Мэри Джейн, что особенно бросалось в глаза из-за жестяной каски, заменявшей традиционный высокий шлем. Ему было явно не больше двадцати. Однако голос звучал хоть и доброжелательно, но твердо, и держался молодой человек очень властно.
Он зашел в квартиру, и Мэри Джейн видела, как он прошел к кровати и – хотя он находился к ней спиной, ей было понятно, что именно он делает, – приподнял черное покрывало. Склонив голову, он рассмотрел находящееся там, а затем, бережно опустив покрывало и медленно ступая, вышел обратно. Лицо его сильно побледнело.
– Мэри Джейн, – проговорил он тихо и мягко, что почему-то ужасно ее напугало, – так ведь тебя зовут, да? Мэри Джейн?
– Да.
– Мэри Джейн, ты не могла бы несколько минут подождать по соседству со своим песиком?
Он бросил взгляд на соседку, которая кивнула в знак согласия. Сейчас на мисс Уик было бело-розовое домашнее платье, но платиновые волосы по-прежнему остались на бигудях.
Снова переведя взгляд на девочку, констебль объяснил:
– Похоже, в квартире твоей матери проблема.
– Что за проблема? Что там под покрывалом?
Полисмен повернулся к соседке:
– У вас есть телефон, мисс?
– Нет.
– Тогда я пойду к будке за углом. Вы обе в квартиру не заходите. Это ясно?
Мисс Уик кивнула.
Он повторил свой вопрос для Мэри Джейн:
– Это ясно, мисс?
– Да, сэр.
Мисс Уик обняла Мэри Джейн за плечи. Девочка держала терьера на руках, словно младенца.
Под гулкий топот полисмена на лестнице Мэри Джейн зашла в квартиру к мисс Уик.
– Все будет хорошо, лапуля, – снова и снова повторяла мисс Уик, расхаживая по квартире, непрерывно куря и время от времени посматривая на стену, которая отделяла ее от соседней квартиры.
Время от времени она предлагала Мэри Джейн воды («У меня больше ничего подходящего нет, милая, извини уж»), а Мэри Джейн вежливо отказывалась.
Сидя на диване и играя с терьером, Мэри Джейн уговаривала себя, что мама с минуты на минуты появится, вернется с работы. Из банка.
Но в то же время не могла прогнать из мыслей то бугрящееся покрывало на маминой кровати – и ужасно бледное лицо полисмена, когда тот увидел, что под ним.
7. Женский подход
Тесная улочка Госфилд вызывала клаустрофобию. Единственный плюс заключался в том, что ее пока не разбомбили. Ряд безликих кирпичных домов смотрел на второй такой же – и Агате показалось, что они обмениваются взглядами, словно каждого чуть раздражало то, что напротив него осмелились встать настолько близко. Квартира Маргарет Лоу находилась сразу за перекрестком, где палатка с рыбой и жареным картофелем и несколько пабов обеспечивали унылый рабочий квартал жареной пищей и алкогольным утешением.
День был холодный и пасмурный, вечер нетерпеливо наступал в сопровождении слабого нерешительного снегопада, который то начинался, то прекращался. Холодно было ровно настолько, чтобы создать неприятное ощущение.
Агата отработала полную смену в больнице, попросив, чтобы на следующий день, в пятницу, ее освободили: хотелось без помех приготовиться к событию, которого она ждала с радостным нетерпением и со страхом – к премьере своей пьесы.
Она как раз меняла свой белый халат на клетчатое пальто, когда сэр Бернард заглянул в аптеку и сказал:
– У нас еще одно. Хотите меня сопровождать?.. Должен предупредить вас, дорогая моя, что, как мне сказали, наш друг сам себя превзошел.
Она, конечно, приняла приглашение – и к этому моменту уже свыклась с его бесшабашной манерой езды – хотя сидевший у нее на коленях Джеймс выглядел встревоженным, при том что был опытным пассажиром и обычно добивался возможности ехать, высунув голову в окно. Сейчас Джеймс сидел, уткнувшись носом ей в грудь.
Дорогой Агата озвучила вопрос, который давно хотела задать патологоанатому.
– Эти женщины, – сказала она, – сколько времени нужно для того, чтобы они умерли от удушья?
– Там есть переменная величина… и, конечно, если такая судьба постигнет мужчину, то и там разницы не будет.
– А что это за переменная?
– Делала ли жертва в момент сжатия рук убийцы вдох… или же выдыхала.
– И сколько именно составляет разница?
– Тридцать секунд, если человек делал выдох… пятнадцать – если вдох.
– Не так чтобы ужасно долго.
– Нет, дорогая моя… именно ужасно долго. Мне представляется, что даже пятнадцать секунд покажутся… бесконечными.
Сэр Бернард припарковался позади «Остина» инспектора Гриноу – хотя, по правде говоря, инспектор мог бы дойти сюда пешком: настолько близко оно оказалось к недавно созданной штаб-квартире на расположенной рядом Тоттенхэм-Корт-роуд. Джеймс остался ждать в машине: животное вряд ли будет уместно на месте убийства.
Едва Агата успела об этом подумать, как очень симпатичная девочка-подросток вышла из двери дома, держа на руках скотч-терьера. Запертый за стеклом припаркованного автомобиля Джеймс разразился яростным лаем, и второй терьер с энтузиазмом отозвался на зов.
Девочка-подросток (чье состояние, решила Агата, лучше всего описать словом «контуженная») крепче прижала к себе песика. Женщина в полицейской форме вышла из здания сразу за девочкой с собакой, поравнялась и, взяв за локоть, стала что-то негромко говорить: ее слова потонули в тявканье. Из-за того, что Джеймса заглушали поднятые стекла, его лай казался эхом второго пса.
Агата остановилась, глядя, как служащая ведет девочку – темноволосую, стройную, будущую красавицу – к полицейской машине.
Сэр Бернард уже стоял у двери на лестницу, держа створку рукой. Вторая рука была занята огромным саквояжем. Он смотрел на нее встревоженно – почти недовольно:
– Агата?..
– Это, видимо, ребенок убитой женщины, – сказала она глухо.
– Скорее всего, – согласился сэр Бернард.
По дороге он успел рассказать ей основные моменты дела: девочка-подросток приехала на уик-энд, на стук никто не открыл, обратилась к соседке, та привела бобби[8].
Агата пристроилась за сэром Бернардом, который начал подниматься по узкой, плохо освещенной лестнице: в такой ситуации странно было бы пропускать даму вперед.
Девочка моментально напомнила Агате ее собственную дочь в этом возрасте: та была такой же красавицей (и по-прежнему ею оставалась). Агата могла только надеяться, что девочка окажется такой же раскованной и независимой, как ее Розалинда. Хотя она и не сомневалась в том, что ее любовь к Розалинде взаимна, но была уверена, что, когда настанет ее час, для дочери это не будет такой трагедией, какую она сама пережила, потеряв свою обожаемую Клару.
Три двери выходили на площадку, где ждали инспектор Гриноу и дежурный констебль. Центральная дверь была закрыта (там, несомненно, был общий туалет), проем правой двери занимала жестко-привлекательная блондинка, которой на вид можно было дать тридцать с лишним, хотя скорее всего ей не было еще и тридцати.
Инспектор опрашивал женщину, та стояла у себя в дверях и курила. На ней было домашнее бело-розовое платье, а ее довольно необычного цвета волосы были накручены на бигуди. Эта вероятная проститутка выглядела искренне печальной и явно готова была сотрудничать с инспектором без всяких заигрываний, которые себе позволила Айви Пул на предыдущем месте преступления.
Инспектор Гриноу сказал:
– Мисс Уик, пришли мои патологоанатом и секретарь… Прошу меня извинить.
– Мне подождать у себя в квартире, инспектор?
– Нет, я очень скоро к вам вернусь.
На площадке стало тесно, и инспектор отправил констебля вниз, в подъезд, чтобы не допустить любопытных граждан и в особенности представителей прессы.
Третья дверь, левая, стояла открытой – за ней была видна квартира, состоявшая из одной комнаты, но довольно просторная – хотя, возможно, впечатление возникало из-за скудости о