Агата повернулась обратно и улыбнулась уже искренне:
– Понимаю. Знайте: я считаю, что вы отлично поработали.
– Пьеса чудесная. Кажется, ее нельзя было испортить, даже если стараться.
Теперь уже улыбка у Агаты вышла загадочной:
– Ах, я уверена, что вы смогли бы, дорогуша.
Оставив озадаченно хмурящуюся Айрин, Агата отыскала Джанет Камминз с мужем: они довольно смущенно стояли у стены, явно чувствуя себя лишними. Молодой человек эффектно выглядел в своем синем мундире, а Джанет была ослепительно хороша, подтверждая реальность расхожего штампа, когда секретарша снимает очки – и оказывается настоящей красавицей. Пышногрудой Джанет очень шло розовое платье с открытыми плечами.
– Ну что ж, пилот Камминз, – проговорила Агата, протягивая ему руку.
Он взял ее с легкой улыбкой:
– Боюсь, что не знаю, надо ли ее пожимать или целовать.
– Целиком ваш выбор.
Он пожал ей руку – и все трое весело засмеялись.
– Вы просто восхитительны, – сказала Агата Джанет. – Ваше место – на сцене.
Секретарь широко улыбнулась и чуть ли не зарумянилась. Кожа у нее была нежная и светлая, черные волосы красиво вились. Мысль о том, что Камминзу при такой роскошной жене может понадобиться знакомство с проститутками, показалась Агате нелепой.
– Боюсь, – сказала Джанет, запоздало реагируя на комплимент Агаты, – что мои детские мечты стать актрисой были задавлены страхом перед публикой.
– Я страдала тем же недугом, – призналась Агата и обратилась к пилоту: – Я так рада, что вам удалось получить увольнение сегодня!
– На самом деле, у меня опять было дежурство, но ваш друг Стивен Глэнвилл из министерства устроил мне увольнение. Я смогу провести всю ночь с Джанет: вернуться мне велено в девять утра. Он настоящий джентльмен, ваш мистер Глэнвилл.
– Совершенно верно. Он здесь сегодня будет. Жду его с минуту на минуту.
– Чувствую себя дурнем, – сказал курсант, – что не принес книгу вам на подпись.
– Забыли?
– Ну… я подумал, что это невежливо, в такой день.
– Чепуха. Я попозже вас обеспечу.
Его улыбка была заразительно юной.
– Мне хочется поскорее увидеть, как вы превратили роман в пьесу. Книга закончилась так… решительно.
– Я уже предупреждала вас, молодой человек: я изменила концовку. Надеюсь, вы не будете разочарованы. Может, вы поделитесь со мной своим откровенным мнением после спектакля.
– Если он мне понравится, – пообещал он, – я буду исходить восторгами.
– А если нет?
Он пожал плечами:
– Я буду исходить восторгами.
Они снова дружно засмеялись, после чего Агата, извинившись, ушла к Берти Моррису. Толстенький продюсер с лицом киногероя стоял чуть в стороне, отчаянно маня ее.
Подойдя, она спросила:
– По какому поводу сигналы, Берти?
– Прошу об одолжении. Критик из «Таймс» хочет взять совсем короткое интервью.
– Ну что ж, вот вам оно: нет.
– Но, Агата…
– Нет. И если у финального занавеса вы попытаетесь «неожиданно» пригласить меня выйти на крики «Автора, автора!» с речью, я откажусь… и, возможно, невежливо.
– Не речь… всего несколько слов…
– Берти, неужели нам нужно опять повторять это? Я не могу произносить речи. Я никогда не произношу речи. Я не стану произносить речи.
– Но, Агата…
– И ваше счастье, что я не произношу речей, потому что они получались бы очень плохо.
Разочарованное лицо Берти озарила теплая улыбка.
– Ну, я ведь должен был попробовать, правда, дорогуша?
Она улыбнулась:
– Наверное, да.
– Вы написали просто чудесную пьесу.
– Я согласна на просто «хорошую».
Продюсер тихо засмеялся, но тепло в его взгляде казалось неподдельным:
– Агата, в своей спокойной манере вы самая капризная из всех примадонн.
– Берти, из всех людей, кого я сегодня называла «милыми», вы и правда такой… милый. И спасибо вам.
– За что?
– Ну, во-первых, за то, что поставили мою пьесу, во-вторых, что сделали режиссером вашу славную талантливую жену – и к тому же собрали такой отличный актерский состав, несмотря на военное время. А еще за то, что вы единственный из опрошенных в «Золотом льве» не стали делать мне выговор.
– А, это! Мне было захватывающе интересно. Полицейский следователь задает вопросы об убийстве – почти как в одной из ваших пьес!
Он подхватил бокал с проносимого мимо подноса и пошел дальше.
Спустя двадцать минут Агата уже сидела на своем незаметном месте ближе к концу ряда между двумя необычайно импозантными спутниками: Стивеном Глэнвиллом и сэром Бернардом Спилсбери.
– Понравилась поездка? – шепотом поинтересовалась она у Стивена.
Округлив глаза, он прошептал в ответ:
– Я еще отомщу, дорогая моя… А вы не пригласили нашего друга инспектора?
– Вы второй задаете мне этот вопрос. Он и сейчас занят расследованием этих убийств.
Стивен стал совершенно серьезным:
– Мне по-прежнему не нравится, что вы оказались посреди всего этого театра ужасов. Признайтесь: вас мучают кошмары?
– Нисколько, – соврала она.
Ну, не совсем соврала: сцены убийств в ее снах не появлялись, однако Стрелок из детских кошмаров навещал каждую ночь.
Она повернулась к сэру Бернарду:
– Спасибо, что приняли мое приглашение.
– Я из-за этого концерт пропускаю, знаете ли, – сказал он, покосившись на нее с легким осуждением.
Агата прижала пальцы к груди:
– О, боже, нет…
– Да. Сегодня вечером на «Би-би-си».
И он чуть улыбнулся.
Она тихо рассмеялась.
Те, кто считал сэра Бернарда замкнутым и чопорным, просто толком его не знали.
– Я считаю честью, – добавил он, – сопровождать автора на премьеру. И как, возможно, единственный человек во всей Британской империи, еще не читавший ваших романов, я с нетерпением жду возможности получить новый опыт.
Растрогавшись, она взяла руку сэра Бернарда и благодарно пожала.
Чуть подавшись вперед, Стивен сказал:
– Дам вам совет, сэр Бернард: если вы поймете, в чем секрет, не говорите ей. Чертовски раздражается.
Агата резко воскликнула:
– Стивен! – однако на самом деле это ее развеселило.
К тому же он был прав. Макс разгадал тайну, на которой был построен роман, ставший сегодняшней пьесой – и простить этого она ему не смогла.
Свет погас – и публика зааплодировала. Берти Моррис вышел на авансцену в свете софитов, чтобы поприветствовать зрителей премьеры, но Агата не услышала ни слова из его речи, которая оказалась короткой. Она так нервничала, словно ей самой предстояло выйти на сцену.
Ей можно было не бояться. Представление с участием великолепных актеров – Генриетты Уотсон, Линден Трэверс, Перси Уолша, Теренса де Марни, Аллана Джийза, Эрика Каули и Гвин Никольс – прошло безупречно: трупы не вставали и не расхаживали по сцене (точнее, трупы, не предусмотренные текстом), зрители хихикали и даже хохотали над мрачными шутками, а также дружно ахали от испуга и изумления во все предусмотренные моменты.
Она была довольна. Ей нравилась пьеса – и ее восхищало то, что сделали с ней Берти и Айрин. И зал аплодировал бурно и долго: Агата потеряла счет финальным выходам труппы. В самом конце вперед вышел Берти, представив Айрин, которая поклонилась, сказав короткую речь. На крики «Автора! Автора!» – Берти указал на сидящую в зале Агату, и та неохотно и ужасно смущенно встала и чуть поклонилась.
Зрители встали с мест – ее первая бурная овация! Как чудесно! Сотрясающие потолок аплодисменты звучали для нее сладкой музыкой.
И Берти, да благословит его Бог, только представил ее зрителям и не стал пытаться принудить к столь пугающей ее речи.
Когда зажегся свет, она вышла в проход, чтобы поговорить со зрителями, с готовностью подписывая программки, книги и альбомы автографов. Она была не против разговоров – коротких и адресных – с умными поклонниками. А все, кому нравились ее книги, могли считаться таковыми. Рядом с такими дружелюбными обычными людьми, как эти театралы, ее робость и нервозность, к счастью, исчезали.
По этой причине она оказалась последней из гостей, кого должны были везти в «Савой» на «Роллс-Ройсе». Даже актеры успели смыть грим, сменив костюмы на вечерние наряды, когда Агата, наконец, прекратила общение с обожающей публикой. («Лучшая ваша вещь, дорогая!», «Высший класс – вот что я скажу!», «Победа!», «Сплошное наслаждение!»)
Караван «Роллс-Ройсов» должен был сделать несколько рейсов – и Агата ждала машину в фойе театра, отойдя от стеклянных дверей. Суматоха, слава богу, закончилась. На улице у театра было пусто, не считая Джанет Камминз и ее мужа: Джанет поручили заботиться об Агате, пока остальные «Роллс» за «Роллсом» отправились в отдельный зал в «Савойе».
В театре остались считаные служащие: даже капельдинеры разошлись. Помощник администратора разбирался с какими-то делами в билетной кассе. Дожидаясь машины, она забрела обратно в зал. Занавес подняли, открыв декорации богатой современной гостиной с балконными дверями, выходящими к нарисованному морю.
Сегодня она получила ответ на один вопрос.
Она видела и слышала, как зрители военного времени реагируют на пьесу, которая была чуть ли не самой кровожадной в ее творчестве: семь убийств и самоубийство. И они были от нее в восторге – от каждой ужасающей минутки.
Времена и правда настали ужасные – начиная со зверств самой войны и кончая последней цепочкой вест-эндских убийств, в расследование которых она позволила себе впутаться.
Никогда еще поставляемая ею пища для эскапизма не принималась с такой благодарностью – словно самое необходимое питание. Когда наступит послевоенное время, она прекрасно в него впишется. Возможно, ей понадобится сделать свои книги чуть более глубокими в плане психологизма, дабы угодить публике, ставшей менее наивной, чем в золотое время, – и благодаря взаимодействию с инспектором Гриноу и сэром Бернардом она постарается изображать полицейские и судебные процедуры более точно и реалистично.