Пуаро. Но даже Пуаро предоставлял всяким инспекторам Джэппам действовать и не рисковал собой.
И тем не менее ей необходимо было знать. То чувство, которое кошку сгубило, продолжало ее покусывать. Аналитическая часть ума жаждала доказать виновность парня, а сентиментальная часть души женщины, чью жизнь он спас, обеспечивала страстное желание убедиться в его невиновности.
К счастью, никто из театра к ней не заехал. Она строго наказала шоферу передать празднующим премьеру в «Савойе», что с ней все в порядке, но она не желает, чтобы ее каким бы то ни было образом беспокоили этой ночью. Ей необходим отдых, а они могут посетить ее завтра, если захотят, – когда она окажется дома.
Скорее всего режиссер, продюсер и другие участники постановки в эту минуту забились в какой-нибудь кабинет шикарного ресторана, позабыв про закуски (но не про коктейли) и гадая, что им теперь делать. Пьеса явно имела успех, судя по реакции зала, да и она сама видела критика «Таймса», уходящего с улыбкой на своих обычно безжалостных устах. Однако, поскольку театр пострадал от взрыва бомбы, пьеса и актеры оказались бездомными, как тот несчастный сброд, случайно вызвавший взрыв.
Она попросила дать ей халат, и именно в нем – зеленом фланелевом облачении – выскользнула из отделения, направившись на верхний этаж, где располагались отделение фармакологии и аптека. Довольно абсурдно она накинула шубу поверх халата и больничной рубашки – тщательно выбив из меха как можно больше пыли и грязи – однако бросила разорванное и испачканное вечернее платье, радуясь, что больше не придется одевать его.
Ее собственные ключи от аптеки лежали в сумочке, оставшейся под тоннами обломков на месте театрального фойе. Она собиралась найти кого-то из больничных рабочих, которые отперли бы ей дверь, однако искать не пришлось: там работала уборщица.
Она обменялась вежливым приветствием с уборщицей, спросившей:
– А где ваш песик, миссис?
– Спит дома! – жизнерадостно ответила Агата. – И, конечно, гоняет во сне по лужайке кроликов.
Уборщица сказала:
– Хороший он, этот Джеймс! – и принялась подметать пол, вроде и не заметив странного наряда Агаты.
В тесной комнатке при аптеке (которая и сама была отнюдь не просторной) Агата прошла к своему шкафчику, который никогда не запирался.
Именно сюда Агата, придя на работу, вешала пальто, переодеваясь в белый халат – но еще она держала там запасные блузку и юбку (на случай, если в аптеке что-то вдруг прольется), пару удобных туфель и пару гольфов из черной шерсти. Поскольку сейчас она была босая, то два последних предмета туалета оказались особенно кстати.
На верхней полке шкафа лежали три экземпляра нового романа с Пуаро: она старалась держать их под рукой, потому что время от времени кто-нибудь из коллег или пациентов выпрашивал у нее книжку.
Зажав под мышкой экземпляр «Зла под солнцем», она вышла из аптеки более или менее одетой: шуба поверх блузки и юбки и, как и ожидала, увидела за матовым стеклом лаборатории сэра Бернарда свет.
Она заглянула в хаотично заставленное образцами в пузырьках и банках помещение.
– Опять работаете в неурочное время?
Ужасно похожий на Шерлока Холмса сэр Бернард в лабораторном халате, устроившись у стола с микроскопом, держал в руках большеглазый противогаз, похожий на маску для Хеллоуина, рассматривая его через лупу.
Он резко вскинул голову и отозвался:
– Вы что это встали с кровати, юная леди? Я как раз собирался спуститься проверить ваше состояние.
Она подошла к нему. На предметном стекле, готовом отправиться под микроскоп, лежала маленькая горка чего-то похожего на песок.
– Имейте в виду: меня признали совершенно здоровой… Я надеялась, что вы подвезете меня домой, но, похоже, вы не закончили работу. Что у вас здесь?
Он продемонстрировал очкастый противогаз:
– Мне его прислал Гриноу: противогаз входит в экипировку военных летчиков. Мужчина, который может оказаться нашим Потрошителем, уронил его, когда потенциальная жертва оказала ему сопротивление.
Еще одна черная метка для парнишки: неужели Камминз мог оказаться настолько невнимательным, настолько недалеким? У нее стало складываться впечатление, что эта коллекция улик неестественно хороша: не может ли оказаться так, что его подставляют?
Хмурясь, она спросила:
– Когда это произошло?
– Вчера вечером, насколько я знаю. То есть в четверг вечером. Сейчас формально уже суббота.
Сделав это типичное для него педантичное замечание, сэр Бернард поднес лупу к поверхности маски, чтобы Агата смогла рассмотреть. Она посмотрела – и ничего примечательного не увидела.
А вот эксперт заметил:
– Я нашел на ткани нечто в высшей степени интересное.
– И что же это? – поинтересовалась она, поскольку он явно ожидал от нее вопроса.
– Песок! Я собирался сравнить его с песком и частичками строительного раствора, собранными в бомбоубежище, где было найдено тело той Гамильтон.
Она задумчиво нахмурилась:
– А можно найти владельца противогаза?
– Несомненно: внутри есть номер военно-воздушных сил. Я говорил с инспектором… похоже, он работает круглые сутки… и он намерен связаться с вашим другом Глэнвиллом, чтобы по номеру определить фамилию.
Она рискнула улыбнуться:
– Возня в песке – это очень далеко от вскрытия, Бернард.
– Агата, судебная экспертиза только начинается с медицины. Наука – это наука… Могу я кое-что предложить?
– Конечно.
– Почему бы вам не взять мою машину? Я могу доехать до дома на поезде, когда закончу.
– Вы очень добры. Надеюсь, я не слишком вас затрудню…
– Глупости. – Тут он посмотрел на нее внимательно. – Это предполагает, что вы в состоянии вести машину. – Он чуть выгнул бровь, и только хорошо знакомый с ним человек распознал бы тень улыбки. – Мне очень не хотелось бы, чтобы с моим «Армстронгом-Сиддли» что-то случилось.
Она ухмыльнулась – совершенно открыто, по-лошадиному показав зубы:
– Понимаю, Бернард. Вы ведь так его бережете! – Она картинно повела рукой, указывая на себя. – Сотрясений и переломов нет. Небольшое растяжение – левая лодыжка. В остальном все в порядке.
– И вы хотели бы попасть домой и уснуть в своей постели? Вас можно понять.
Она ушла с ключами от автомобиля – и гений даже не догадался, что она приходила к нему именно с этой целью.
Агата с гордостью считала себя психологом-самоучкой. Она была уверена в том, что ее друг приедет в больницу, чтобы за ней присмотреть и чтобы не тратить времени даром, чем-то займется в лаборатории.
А стоит сэру Бернарду увлечься работой, и он не сможет ее бросить – даже ради того, чтобы подвезти пострадавшую подругу домой из больницы…
У Агаты была собственная повестка дня – и первым ее пунктом отнюдь не значилось возвращение в квартиру на Лаун-роуд, чтобы свернуться там в постели.
Вообще-то именно этот пункт должен был там стоять – она это понимала. Раз нашелся противогаз с личным номером пилота, виновность или невинность курсанта Камминза вскоре будут определены инспектором Гриноу и его подручными. В ее дальнейшем участии нет никакой необходимости: она гражданский наблюдатель, которому, как подсказывал здравый смысл, следовало удалиться за кулисы, причем поскорее.
Позже она станет размышлять над этими событиями, пытаясь сообразить, стала бы она вести себя столь же необдуманно, если бы незадолго до этого чудом не избежала смерти. Сейчас же она просто шла вперед, осуществляя свои намерения.
Сент-Джонс-Вуд изменился с тех пор, как она жила здесь с первым мужем. В 1918 году, когда Агата с Арчи только переехали в Лондон, район составляли большие старомодные дома с обширными садами. Сейчас местность заполонили большие кварталы уныло-современных многоквартирных зданий, которые заменили собой многие из прежних домов, особенно те, что были поменьше.
Адрес, который дал Агате Камминз, привел ее на Вайсрой-корт, между Эджмонт-стрит и Таунсенд-стрит – к особенно крупному образчику современных безликих строений, заполнивших этот район: семиэтажному зданию, облицованному желтым кирпичом. Это реквизированное военно-воздушными силами под казарму здание явно строилось лишь несколько лет тому, и его холодно-административный вид Агате не понравился.
Оставив машину на улице, Агата – с совершенно невоенным видом в своей шубе и экземпляром нового романа с Пуаро под мышкой – направилась к зданию, которое монолитом высилось в лунном свете. Войдя, она оказалась в вестибюле из того же кирпича, на стенах которого висело несколько патриотических плакатов: «Вперед! Крылья победы!», «Не рассказывай никому – даже ей!» и «Гитлер предупреждать не будет! Всегда носи противогаз!». («Какая ирония», – пронеслась мысль.)
Пара показавшихся Агате до боли юными дежурных в форме военно-воздушных сил играли в карты за столиком у двери. Оба посмотрели на Агату с любопытством, и один из них встал, спросив:
– Вам помочь, мэм?
– Я навещаю племянника, – объяснила она.
– В этот час, мэм?
– Только что добралась до города на машине… ужасные проволочки. Он сказал, что ляжет поздно. Я нарушаю какое-то правило? Время посещений закончилось?
– Мы тут особо строго правил не придерживаемся, по крайней мере в уик-энд. Как его зовут, мэм?
– Гордон Камминз.
– О! – отозвался дежурный с улыбкой. – Граф!
«О, господи!» – подумала она, а вслух сказала:
– Извините?
– Да ничего, мэм – просто прозвище, которое парни дали вашему племяннику… Я не уверен, что курсант Камминз дома, мэм. Почти никого сейчас здесь нет, знаете ли. Вечер пятницы. Вы зашли в пустой дом.
– Я говорила с ним по телефону. Думаю, он меня ждет.
– Номер комнаты знаете, мэм?
– Конечно. 405.
– Тогда идите наверх, мэм.
Дежурные вернулись к картам – кажется, это была та самая новомодная игра «джин рамми», а она поехала на лифте на четвертый этаж.
Квартиры располагались одна против другой вдоль центрального коридора, на манер гостиницы. Из-за кирпичных стен и кафельного пола создавалась та же атмосфера больницы или чего-то подобного, что казалось вполне подходящим для здания, реквизированного под казарму, но наверняка угнетало бывших обитателей.