Диск должен был стать первым выпущенным группой уже в статусе суперпопулярного коллектива, поэтому работали над ним с особой ответственностью. Сочинение нового материала началось сразу после окончания летнего тура, но заняться творчеством прямо с колес получилось не у всех. «Гастроли очень сильно затягивают, – сокрушался Вадик. – Когда мы устроили перерыв в связи с записью альбома, я три недели привыкал жить по-новому». Глеб, наоборот, будто бы ждал возможности выразить в песнях все переживания последних двух лет: «Мы очень много колесили по России на автобусах. И очень часто проезжали через застывшие в веках деревеньки, леса. Возникало щемящее чувство тоски, разделённости с этим и безумное желание найти точки соприкосновения. У меня тогда в душе накопилось слишком много эмоций. Я боялся, что я разорвусь, если я не выложу их в той форме, слушая которую, я сам бы себе поверил. Я абсолютно не думал о повторении коммерческого успеха "Опиума". Я морально был не готов к этим полным залам. Гастроли способствовали дикой усталости, нервному перенапряжению и отчаянию».
Андрей Котов
Фото Владимира Фридкеса
У Андрея к тому времени тоже появился собственный материал, и он попробовал предложить его коллегам, но идею расширить композиторский состав до квартета встретили холодно: «Я спрашивал, можно ли мне писать песни. Вадик ответил, что, конечно, можно, но не факт, что они будут приняты. Отговорка была в том, что исторически сложилось, что в коллективе только три автора. "Это что, неизменная вещь?" – "Ну вот так сложилось"».
Правда, песни самого Вадика в новом альбоме не нашли места. Зато Глеб разошёлся. Он сочинил больше трёх десятков песен, из которых, как обычно, осталась треть. Эта треть несла на себе печать расстроенных нервов автора: «Когда мы писали "Ураган", у меня сносило крышу, я отчаянно цеплялся за жизнь, не понимал, ради чего мне дальше жить. Я оказывался на самой грани бытия и небытия, когда наиболее остро чувствуешь любую боль… Когда я смотрел телевизор и узнавал, что шахтёрам не выплатили зарплату, – мне хотелось выброситься из окна, потому что – нервы нараспашку. Я понял, что либо я должен выразить то, что чувствую, либо разорваться, как надутый воздушный шар. Я мучительно думал, ради чего мне жить, и нашёл выход – всё в строчки. Для меня лучший способ борьбы с внутренними демонами – выражать их в песнях. Я не знаю, как справляются с этим люди, которые не пишут песен, стихов, книжек».
Внутренние демоны и впечатления Глеба от поездок по стране наиболее причудливо переплелись в композиции «Ураган», давшей имя всему альбому. Слушатели воспринимали её как песнь о сыновней любви к маме, но автор вложил в неё более изощрённый смысл: «Песня о маме – это льстивая поблажка менталитету российскому: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Половина народа у себя в душе слушают блатные песни, а главные блатные песни – про маму. На груди у многих россиян – "Не забуду мать родную". Если добавить одну букву в слово "ураган", получится "уркаган", и текст встаёт на своё место. Типа, сбежал с зоны к маме уркаган и говорит: "Вот, мама, затравили меня собаками, задушили меня менты поганые. Приехал к тебе помирать". Как и во всех песнях этого альбома, здесь, с одной стороны, ощущение трагичности происходящего, а с другой стороны, тоска по утерянному раю, уверенность в существовании чего-то неземного и горечь из-за невозможности это уловить…»
Над новым альбомом шла самая кропотливая работа за всю историю «Агаты Кристи». Комнату Олега Зуева в пансионате переоборудовали под мини-студию, в которой записывались демо-версии песен. Новые треки по многу раз слушали всем коллективом, обдумывали, обсуждали. В этом процессе, как не странно, принимали участие даже фанатки. На дворе стоял жаркий сентябрь, окна в комнатах были открыты, и под ними кучковалась стайка МГПшниц, выползших из трансформаторной будки. Они шумно выражали свою реакцию на новые треки, и этот глас народа волей-неволей влиял на группу. Весь отобранный материал оттачивался на репетиционной базе, которая находилась в пустом офисном здании в промзоне неподалёку от пансионата.
Затем работа над отобранными композициями переместилась на профессиональную студию «Olympic Studio Moscow», принадлежавшую Аркадию Укупнику. Козлов был уверен, что на самом современном оборудовании удастся добиться самого современного звучания: «Саунд у нас делает сама группа, – в этом у нас Вадик профи, – поэтому, как будет звучать "Агата Кристи", мы решаем сами. Альбом должен делаться со звуком настоящего времени. Каждый наш альбом по звуку кардинально отличен от предыдущего. Мода на звук меняется каждые полтора-два года, и наш новый альбом будет сильно отличаться от "Опиума". Могу похвастаться, что в нём использовано много передовых технологий с точки зрения программирования, аранжировок, звукозаписи вообще».
Сашиной установке на следование модным течениям активно сопротивлялся Глеб. Для него главным была не современность звучания, а то, чтобы звук максимально соответствовал сути материала. Демоверсию «Двух кораблей» в пансионате записали на простенькой драммашине. На студии имелся гораздо более современный и качественный инструмент, но звучал он как-то не так. Глеб устроил скандал: «Характер получается не тот. Пусть качество будет хуже, но характер для этой песни мне нужен старый».
Вадим Самойлов
Фото Владимира Якубова
Таким образом, в студии постоянно пахло конфликтом. За плечами у Вадика стояли Саша и Глеб, следившие за каждым его движением. Первый бился за модный звук, а второй осуществлял авторский надзор, следя за соответствием конечного результата сути замысла. Из-за этого голосовать приходилось чуть ли не за каждую ноту. «Работа в студии во время записи альбома зачастую нас сильно ожесточает, приводит к такой границе, когда мы волками друг на друга смотрим, – говорит Козлов. – Утешаешься тем, что если твое мнение не принято, то оно не принято большинством голосов».
Кропотливый продакшн занял почти всю осень. Окончательный вариант альбома был готов к середине ноября. «Могу сказать как музыкант и саунд-продюссер, по тому, как всё получилось в итоге, мой любимый альбом, наверное, "Ураган", – подытоживал трёхмесячный труд Вадим. – По слову, по звуку, по концепту это наиболее близкая мне работа». «Наша музыка стала более жёсткой и агрессивной, но всё это искренне», – соглашался Саша.
«Агатовцы» понимали, что «Ураган» – шаг в сторону от магистральной линии «Позорной звезды» и «Опиума», и с замиранием сердца ждали, как оценит этот шаг публика. «Мы очень боялись, что попадём в категорию модных групп – то есть будет сезонный интерес, и всё, – говорил Вадик. – Нам надо было записать этот альбом, вывернув себя наизнанку – перейти из разряда модных групп в разряд постоянно вызывающих интерес. Ждём результата».
Фото из журнала «МК-бульвар», 1998
Меньше других «агатовцев» переживал за новый альбом Глеб. Причина на то у него имелась самая уважительная: 27 ноября на свет появился ещё один Глеб. Таня решила не полагаться на российскую медицину и рожала сына прямо в «Горках». Наверное, это был первый постоялец фешенебельного пансионата, заявившийся не через дверь. Таня заранее в специальном центре овладела искусством родов в воду и, позвав помощницу из этого центра, поудобнее устроилась в ванне своего номера. Она хотела, чтобы сын появился на свет непременно под звуки «Урагана», но процесс затянулся на 11 часов, так что акушерке пришлось прослушать новинку «Агаты Кристи» раз 10. Под какую именно папину песню наследник осмелился появиться на свет, история умалчивает.
Глеб никогда не считал себя хорошим семьянином. «Лично я не хочу иметь в семье никакого другого живого существа, кроме жены, разумеется, – утверждал он за год до рождения сына. – Жена – это то минимальное зло, которое может позволить себе индивидуум. Я даже к цветам тяжело отношусь, потому что я чувствую, что это совершенно другой организм и он мне враждебен». От прежних взглядов Самойлова-младшего мало что осталось, как только он узнал об обрушившемся на него счастье. Случилось это по телефону: Глеб находился на гастролях в Курске. А увидел сына он только 3 декабря. «Долго думали с женой, как его назвать. Решили: сын – свой человек, что ж его чужим именем крестить? Назвали Глебом. Будет теперь Глеб Глебович». Правда, поначалу малышу папины песни не нравились, видать, переслушал он их в первые минуты жизни. Засыпал Самойлов – самый младший исключительно под «В траве сидел кузнечик» – только эту детскую песню его мама с папой помнили до конца. «Сейчас я ощущаю, что в моей жизни появилась стабильность и большая радость. Даже не представляю, как я жил без сына. Природа берет своё», – делился с журналистами Глеб.
Вскоре после того, как на этаже «Агаты Кристи» в «Горках» появился новый постоялец, произошло ещё одно событие семейного характера: Вадик расстался с женой и дочерью. Сначала в разрыв никто не поверил – он в отличие от брата всем казался примерным семьянином и отличным отцом. «Ни с одних гастролей Самойлов не возвращался без подарка для Янки, – вспоминает Таня-старшая. – Он знал, что дочке очень нравится песенка "Jingle Bells", и в нашей комнате она играла постоянно: пусть у ребёнка всегда будет новогоднее настроение. Дочка была для него светом в окошке. Мне казалось, что ради неё он родину продаст».
Всё случилось донельзя банально: Таня каким-то женским чутьем поняла, что муж ей изменяет. Состоялся серьёзный разговор, во время которого Вадим пообещал разорвать все отношения на стороне. Когда Самойлов вышел покурить, на столе зажужжал забытый им пейджер. Бросив взгляд на экран, Таня прочитала, что именно Вадикова подружка пишет о ней. Это стало последней каплей: «Все уговаривали меня потерпеть, мол, всё наладится, но я не понимала, ради чего терпеть: прежних отношений быть не могло, а других мне не нужно. Да и человек стал совершенно другим. Мне и самой это иногда казалось диким, ведь я считала наши отношения непридуманными. Но дальнейшие события заставили меня гораздо более трезво взглянуть на нашу прошлую жизнь. Ведь он нам с Янкой сразу перестал помогать материально. Двух недель мне хватило на то, чтобы понять, что больше нам от него ничего не будет, и я начала искать работу. Нашла, но если бы не Паша Кадушин, который на первых порах помог с деньгами, нам пришлось бы совсем туго. Очень трудно было пережить это морально, потерять веру в человека. Я не понимаю, как он мог отрезать от себя и дочку тоже».