Напряжённая внутренняя работа в это время действительно кипела. Готовился к записи новый альбом, писались новые песни. Правда, отражение в текстах Глеба нашла вовсе не семейная идиллия: «Страшные сказки, страшные и печальные песни писать гораздо легче. Поэтому все, у кого не хватает таланта писать радостное и позитивное, – пишут печальное. Мне, например, приходила в голову такая чернуха, что становилось понятно, что она меня ещё больше разрушит, а в плане саморазрушительной музыки мы уже сделали всё, что могли. Но музыка не должна только веселить. Я добивался, чтобы люди не выходили из состояния депрессии. Мои стихи предназначены, чтобы люди чувствовали боль этого мира, чтобы чувствовали в себе необходимость этот мир менять. Мне не жалко ни себя, ни их».
Глеб и Татьяна Самойловы с сыном
Фото из журнала «Музобоз», 1998
После конфликта с «Райсом» «агатовцам» наверняка хотелось доказать всем, что они способны сами не только написать и записать альбом, но и самостоятельно его раскрутить. Кроме того, после записи «Урагана» прошло уже два года – стандартный срок между релизами группы. «Между нашими альбомами не такие уж и большие промежутки, – говорил Козлов. – Полтора-два года – это немного по сравнению с мировой практикой. Мы не вычисляем сроки выхода нового альбома. Вдруг внутри появляется естественное желание написать новую песню, вторую, и возникает мысль о новом альбоме. Мы начинаем делиться друг с другом новыми идеями, происходит всеобщее вовлечение в этот процесс, который уже невозможно остановить. А чтобы идеи сгенерировались, надо ещё отдохнуть от прошлой тяжёлой работы. Для нас создание альбома – довольно тяжёлый труд. И период релаксации у нас как раз составляет год-полтора». Глеб видел причину захода на новый альбом в другом: «На творчество вдохновляет неумение заниматься ничем другим, кроме творчества. Ещё вдохновляют те, кто спустя полтора года после выхода очередного альбома подходят, хлопают по плечу, и говорят: "Ну что? Не выпустить ли нам что-нибудь новенькое?" Вот такого хлопка по плечу вполне достаточно, чтобы снова начать работать. А потом сам себя стимулируешь, разжигаешь, опьяняешь, и приходит вдохновение».
В этот раз фиксировать нагрянувшее вдохновение решили в домашних условиях – прямо в пансионате, в комнате Олега Зуева, оборудовали студию. «Наш звукорежиссёр – большой мастак по всяким компьютерным делам, – рассказывал Козлов. – И он за лето набил свой компьютер всевозможными программами. Мы пришли к заключению, что можно делать хорошего качества музыку и дома».
Компьютерная техника образца 1998 года заставляла Зуева изрядно напрягаться: «Мы никогда не стремились к идеальному звуку. Его нет. Да и быть не может. Мы стремились к тому, чтобы выжать из аппаратуры максимум необходимого звучания. Глебу в некоторых песнях был нужен управляемый фильтр. Сейчас это решается в два клика, а тогда необходимо было достать из секвенсора трек, обработать его во внешнем редакторе и запихнуть обратно. Обычно не подходило. Поэтому данная операция повторялась много раз, пока не добивались нужного звука. А если честно, то все ошибки – от собственной невнимательности: сигнал пропал, значит, что-то не включили, и так далее».
Запись альбома в домашних условиях оказалась весьма хлопотным делом. «Я весело бегал по студии в "Горках" на костылях и с гипсом, – рассказывал Зуев. – Это создавало массу комичных ситуаций: то не успел добежать до компьютера, то до студии не успел. Синтезатор сломался – сами чинили. А чего стоили крики соседей, когда записывали гитару через комбик! Парни по отдельности приходили на студию и писали демо. Потом собиралось большое жюри, и отсеивалось то, что кому-то не нравилось. Это не значило, что песенка плоха, а просто не к месту. Я подготавливал предварительное сведение, выполняя или возражая против каких-либо пожеланий авторов, потом приходил Вадим, и все вместе сводили всё это дело в микс. То есть мастер-шефом был он».
Запись в «Горках» стала, по мнению Евграфовой, результатом творческих амбиций и экономических обстоятельств: «Новые технологии, позволявшие устроить студию дома, ещё больше замыкали "Агату" внутри собственной кастрюли. Это создавало дополнительный вызов для творческого человека: попробовать сделать всё без посторонних, без тех, кто не врубается в то, чего ты хочешь. Кроме того, надо иметь в виду и материальный фактор. Альбом писался во время финансового кризиса 1998 года, и лишних денег на профессиональную студию взять было негде».
Новый альбом получил название «Чудеса». В него вошли одиннадцать песен Глеба и три – Саши. «В этом альбоме все песни отсеяли сами авторы, – рассказывал Самойлов-младший. – Саша Козлов написал несколько песен и сам отрезал большую их часть. Я тоже много песен сам отсёк. Просто возникло ощущение, что это не те песни, за которые стоило бы рубиться. Вадим так и не стал выносить свои предложения. Он взял творческий отпуск на неопределённое время. Каждый художник имеет право на отдых. Ничего, Бог даст – напишет и новый мегахит, типа "Viva Kalman!" или "Чёрной луны", или что-то совсем-совсем новое…»
Глеб Самойлов
Фото Игоря Верещагина
С музыкальной точки зрения «Чудеса» оказались очередным прыжком в сторону. «Это такое декадентское ретро-техно в некоторых вещах. В других – сочетание гитарного звука с наивностью драм-машины 1980-х, европейская музыка, отсылающая, может быть, к средневековью мелодически и гармонически», – описывал музыку нового альбома Глеб. Через два года он заявлял, что «Чудеса» опередили своё время: «В 1998 году мы записали альбом, который был построен аранжировочно и по настроению на новой волне образца начала 1980-х годов. Грубо говоря, то, чем сейчас занимается вся популярная музыка, мы сделали тогда. На нас посыпались обвинения, что это старьё, что так никто не играет… Сейчас, через 2 года, выяснилось, что очень даже можно так играть».
К раскрутке нового альбома приступили ещё до того, как тираж «Чудес» появился на прилавках. Среди всех песен явно выделялся потенциальный хит – «Ковёр-вертолёт». Его мелодия принадлежала Козлову. «Первоначально она была представлена совсем в другом виде, – вспоминал Вадик. – Она была медленная такая: "тай-та-тара-та-та-та…" Сила Саши заключалась в том, что, когда мы с Глебом дрались за конечный вариант, Саня умел наши творческие энергии соединить вместе. Поэтому многие его мелодии становились хитами. Мы без предвзятости уделяли ему максимум творческой энергии. Это касается и песни "Ковёр-вертолёт". Она вроде бы совсем не агатовская изначально, в результате стала совершенно агатовской». На эту песню и решили снимать первый клип.
Сперва Владимир Месхи и режиссёр Виктор Конисевич подумывали, а не изобразить ли им под эту зажигательную мелодию гонки «агатовцев» верхом на сперматозоидах. Однако дабы не раздражать ревнителей морали, решили сделать клип в форме компьютерной игры-симулятора. «Агатовцев» снимали 3 ноября в одном из кабинетов «Райса». Коренных обитателей выгнали за стеклянную стену, а канцелярский антураж замаскировали клубами дыма. Правда, оказалось, что дым-машина плохо совместима с кубатурой обычного офиса: музыканты и съёмочная группа чуть не задохнулись в этом аквариуме.
Премьера компьютерного клипа состоялась 12 декабря в эфире недавно запустившегося канала «MTV-Россия». «В первое время на MTV работала сильнейшая команда, – вспоминает Евграфова. – У них были полностью развязаны руки – они могли поддерживать то, что им хотелось. Мы прекрасно нашли общий язык и вместе сделали много интересного. Это было безумно увлекательное сотворчество. Устроили специальный "Weekend с «Агатой Кристи»", провели автограф-сессию прямо в скверике у офиса "MTV-Russia". MTV-шники даже переделали одну из серий культового мультфильма про Бивиса и Баттхеда, где эти придурки обсуждали клип "Два корабля". Я даже не знаю, было ли это согласовано с американским руководством MTV, но получилось очень смешно и хорошо. Первую программу "Star Track" о российской группе сняли про "Агату Кристи". Это уж наверняка потребовало согласования с Америкой. Такое сотрудничество нравилось и MTV-шникам, и группе».
Буквально через день в эфире впервые прозвучали позывные «Нашего радио», организованного Михаилом Козыревым: «"Агата Кристи" с самого начала заняла у нас форматообразующую позицию. Было понятно, что когда она звучит, ни один человек не переключится на другую волну. Особо депрессивных песен я не ставил, но у "Агаты" в каждом альбоме был один-два хита, как будто специально заточенных под эфир».
Кадр из клипа «Ковёр-вертолёт»
Медиаподдержка и внимание к любым начинаниям «Агаты» были обеспечены, но братья Самойловы не очень-то ценили хорошее отношение к ним журналистов. Антон Чернин, работавший на «Нашем радио», готовил программу «Наш архив», включавшую короткую историю о создании песни плюс саму песню: «Я позвонил Глебу, представился и попросил рассказать историю песни "Я буду там". Он ответил: "Хорошо, Антон. Сейчас я расскажу вам историю создания этой песни"… Пип, и связь прервалась. Я перезвонил, и попросил продолжить. Он ответил: "К сожалению, Антон, к сказанному мне добавить нечего". Пип, и связь прервалась. Эта история долго крутилась в качестве внутристанционного анекдота».
На телеинтервью братья позволяли себе приходить с рассеянными взорами и заплетающимися языками. Но чем неразборчивей становилась дикция Вадика и Глеба, тем монументальней и философичней становились задвигаемые ими телеги. Пространным рассуждениям о глубине собственного творчества братьев мешали даже одногруппники. «Я иногда пытался шутить на интервью и иронизировать над окружающей действительностью, – вспоминает Котов. – Быстро выяснилось, что мой стёб отвлекает публику от главного, от того, как всё круто происходит у "Агаты Кристи". Это вызывало раздражение братьев, особенно у старшего: "Над этим нельзя смеяться. Это очень серьёзные вещи. Андрей позволяет себе стебаться, потому что не понимает всего пафоса". А я не знал, что делать, мне было стыдно, подобно им, говорить с умным видом вообще всё что угодно – и хорошее, и плохое, и глупое, и умное – всё в одну кучу. Я понял, что на интервью могу шуткой приземлить их звёздность, и решил на эфиры больше не ходить. Потом выяснилось, что на интервью не очень приветствуется и Саня Козлов. Он боролся, ругался и скандалил, чтобы его брали на ТВ, но тех, кто хотел вещать, и так было много – целых два».