Внизу её ждал ад. Дворик дышал раскаленным затхлым воздухом, а за глиняными зубцами в нескольких вершках виднелось небо, голубое родное небо.
Жаннат уже ничего не помнила. Тело её не чувствовало ударов о стену. Пальцы медленно-медленно перебирались по аркану вверх. Ладони с содранной кожей горели и саднили...
Радостным воем Хаджи Акбар встретил полный отчаяния крик Жаннат. Слышалось шуршание. Она падала. Хаджи Акбар поднял голову, перед ним мелькнуло белое женское тело. Он выпустил веревку и протянул руки, чтобы вцепиться в него. Но тотчас же пыль запорошила ему глаза. Отряхиваясь, он шарил руками перед собой. Отдуваясь и хрипя, он наконец смог осмотреться. Проклятие! На земле её нет. Конец веревки прыгал н дергался. С воем разочарования он глянул вверх. Да,действительно, Жаннат сорвалась, но она не выпустила аркана, а, задержавшись на узле, повисла на несколько секунд, отдышалась и начала снова проворно карабкаться вверх.
Хаджи Акбар опять схватился за конец веревки, но поздно. Руки Жаннат уцепились за гребень, обрушили столб пыли и глины на голову Хаджи Акбара. Молодая женщина перекинула ногу и села на верх стены. Теперь она могла насладиться ветром, небом и даже солнцем, которое чуть не превратилось в её убийцу. Она дышала быстро и свободно. Аркан, раскаленный двор, лапы Хаджи Акбара — всё отошло в бесконечность. Жить, жить! Она жила.
Блаженно кружилась голова, дремота сковывала члены. Жаннат забыла, где она, что с ней.
Что-то мешало ей во рту, какой-то металлический привкус. Машинально протянула руку и... охнула. Она обрезалась. Жаннат совсем забыла! Оказывается, до сих пор она держала в зубах нож.
Жаннат выхватила нож изо рта и громко рассмеялась, но какой это был счастливый смех! Она смеялась над собой. Ведь, боже мой, на ней ничего не было, куда бы она могла засунуть ножик.
Только теперь, опустив глаза, она увидела, что сидит совершенно нагая на стене. Вся побагровев, Жаннат так поспешно прикрылась руками, что чуть-чуть не сорвалась вниз. Молодая женщина оглянулась по сторонам. Хотя она сидела наверху къалы, на виду, но кругом не было ни души. Внизу у подножья холма мирно паслась лошадь Хаджи Акбара с хурджуном за седлом.
Надо быстро спуститься, поймать лошадь. Наверное, в хурджуне найдется что-нибудь из одежды. Жаннат уже спустила ногу на ступеньку и вдруг замерла.
Верёвка, обвязывающая каменный зуб стены, шевелилась и поскрипывала.
Молодая женщина заглянула вниз. На неё опять смотрели налитые кровью глаза, смотрели угрожающе, свирепо. Цепляясь за узлы, Хаджи Акбар лез вверх по аркану.
Взгляд его подействовал на Жаннат ошеломляюще. Она забыла, что сейчас уже не пленница, как несколько минут назад, не жертва, которую привели на казнь. Она забыла, что руки у неё развязаны. Под гипнотизирующим взглядом все приближающихся глаз Хаджи Акбара она дрожала и трепетала, не будучи в состоянии ни думать, ни действовать. Закрываясь от взгляда, с прижатыми к телу руками, она застыла на стене, похожая на изваяние раоыни, безропотно, безвольно отдающейся жестокому завоевателю. Из сухих до сих пор глаз Жаннат капали на колени большие слезы, всё её тело вздрагивало от истерических рыданий.
Очень медленно, но упрямо Хаджи Акбар полз вверх по верёвке.
Он был совсем уже близко. Жгучий стыд охватил Жаннат. Она опустила глаза...
И сразу наваждение кончилось. Блеск стали ножа в руке вернул способность соображать.
Она вздохнула и одним ударом перерезала аркан, на котором висел Хаджи Акбар, готовый уже протянуть руку, чтобы ухватиться за край стены.
Что-то треснуло, зашуршало. Голова с налитыми кровью глазами исчезла. Вопль прорезал воздух. Жаннат уже не слышала глухого удара человеческого тела о землю.
С ужасом смотрела Жаннат на Хаджи Акбара, распластавшегося в колючках и репейниках. Но вот он зашевелился.
Тот же валежник ослабил силу удара, и Хаджи Акбар был только ошеломлён. Он встал на четвереньки и, видимо только теперь сообразив, что с ним случилось, вдруг жалобно протянул:
— Я брошу тебе веревку... Поймай её и привяжи к зубцу стены. Я не серьёзно, жёнушка... Попугать хотел... Позабавиться. Не бойся. Пальцем тебя не трону, Жаннат. Дам тебе, что хочешь... золото дам, денег дам...
Не слушая, отчаянно цепляясь за глину, обдирая пальцы, Жаннат спускалась, нет — скатывалась по ступенькам крутой наружной лестницы, шепча, как в бреду:
— Ну нет. Лисица на дне колодца клянётся петуху не есть курятины...
Жаннат свалилась в облаке пыли и комков штукатурки на землю у подножия стены. Она свободна!
Но одежда осталась там, внизу, за стеной. Какой стыд, если кто-нибудь увидит её голой! И она старалась спрятаться в тени небольшого углубления. Отсюда она огляделась. Нет, ни на холме, ни вдали, у его подошвы, она не увидела людей. Отдышавшись, Жаннат крадучись, согнувшись стала спускаться вниз. Она без труда поймала лошадь и добралась до вожделенной перемётной сумы.
Какое счастье! Она нашла там смену белья и камзол Хаджи Акбара...
Исчезновение Хаджи Акбара не вызвало ни у кого беспокойства в кишлаке. Ну что ж, пожил человек в доме тестя и уехал.
Большое волнение вызвал рассказ пастухов о тем, что они видели на стене къалы джина. А молодой парень, сельский пастух Дивана Тохта, фыркая в рукав халата, утверждал, что это была джинья, и совсем нагая, что он хотел подойти поближе, посмотреть, но побоялся. В сказках говорится, будто джиньи пристают к молодым джигитам и могут их защекотать до смерти.
Все только пожимали плечами. Недаром прозвали пастуха Диваной — юродивым. Он всегда, с детства отличался придурью, да и что спросишь с человека с именем Тохта — то есть «стой!» Так называла в бедняцкой семье ребенка многодетная мать, замученная ежегодными родами...
Но рассказы, а также далёкие и страшные звуки, доносившиеся из Кыз-къалы в вечерней тишине, привели к тому, что народ стал ещё больше бояться таинственных развалин. Даже смельчаки-джигиты при взгляде на краснеющие на вершине холма развалины испытывали неприятное чувство озноба. Никто теперь, даже много времени спустя, когда стоны стихли, не решался не только подниматься по ступенькам на стену, но даже и ступать на подножие холма.
В ужасном смятении вернулась с наступлением темноты Жаннат домой.
Она не пыталась разобраться в своих переживаниях. И даже не картины сегодняшних событий возникали в её памяти. Нет, все слилось в багрово-оранжевый туман, в котором камежной поступью шагали гигантские красные башни с зубцами наверху. И из-за зубцов выглядывала чёрными провалами глазниц дикая голова и смотрела на неё... И в расстроенном воображении молодой женщины лицо это было не прыщавым жирным лицом Хаджи Акбара, а лицом судьбы — безносым черепом дочери владетельного князя... Всю ночь Жаннат трясла лихорадка. Она с ужасом прислушивалась, не звякнет ли затвор калитки... А каждый порыв ветра, доносивший вой шакалов, казался ей воплем Хаджи Акбара.
— Всё, что делаешь, — шептала она, — будь то добро или зло, для себя делаешь...
Мать встретила дочь в полной растерянности. Подозрительно оглядывала она мужскую одежду Жаннат. Громко вздыхая и охая, она помогла обмыть ссадины и царапины и причитала:
— Что с тобой делается?.. Где Хаджи Акбар? Что ты наделала, несчастная?.. Тебя ищут краснозвездные сарбазы. Сегодня приезжали. Тебя ищут! Зачем? Прав твой муж. Держать надо тебя под замком. Ох, ох. Вот вернётся с заимки Хакберды, задаст он тебе...
Так и не поняла Жаннат, кто её искал. Даже подумала, что мать просто сболтнула сама не знает что.
Ночью, когда луна заглянула в дверь, молодая женщина встала, прокралась к очагу и взяла нож. Не для того, чтобы защищаться, если придет Хаджи Акбар. Нет.
Жаннат решила зарезать себя. Она смерила пальцем его длину, попробовала острие. Как больно!
Вернулась в комнату, легла на постель и, положив под подушку ножик, заснула...
После перенесенных потрясений Жаннат чувствовала себя больной и разбитой. Болели руки, ладони. Ныла спина, очевидно результат падения с высоты.
Не раз в последующие дни Жаннат поглядывала, особенно по вечерам, на Кыз-каълу, чёрной башней вырисовывающуюся на красном, цвета запёкшейся крови, закатном небе. Страх, простой страх кривил губы молодой женщины. Но никто, даже самый внимательный человек, не прочел бы в её прекрасных глазах и проблеска угрызений совести.
Однажды, в день выпечки хлеба, старая Раима вытопила тандыр и дала Жаннат подушку-рафиду, на которую кладется раскатанная скалкой лепёшка. При помощи рафиду лепёшка прилепливается внутрь к раскалённой стенке тандыра.
Из отверстия печи шёл нестерпимый жар, и, прилепив очередную лепёшку, Жаннат каждый раз выдергивала руку из тандыра и отворачивала голову.
— Э, — сказала мать, — боишься, огня боишься... Ох, значит не аджина.
— Отвыкла, матушка, — смущенно проговорила Жаннат, вытаскивая вилкой уже испечённые лепёшки и бросая их на шерстяную шальчу, лежавшую на берданке.
Мать осторожно потрогала руки молодой женщины, покачала головой и пробормотала:
— Нет, не аджина.
— Какая аджина? Что ты говоришь, матушка? — удивилась Жаннат.
— А весь кишлак говорит, и больше всех имам наш говорит, что ты не женщина, а аджина, что тебя в городе съели колдуньи, а вместо тебя послали в кишлак оборотня и что ты ходишь по ночам в дома и пьёшь кровь невинных деточек.
Старушка села на корточки и заплакала.
Утешая и успокаивая мать, Жаннат из её бессвязного путаного рассказа поняла следующее: оказывается, Хаджи Акбар несколько дней назад объявил на террасе мечети в присутствии богомольцев-стариков, что его жена Жаннат оказалась развратной колдуньей и подлежит казни. Он, Хаджи Акбар, поэтому решил предать её смерти. Ишан и почетные люди кишлака одобрили решение оскорблённого мужа. Хаджи Акбар увёз Жаннат в Кабадиан, чтобы предать позорной смерти.
— О, ты знала и молчала? — спросила Жаннат.