Однажды в послеобеденное время пассажиры поняли, что нормальное течение рейса «Сандерболта» нарушено в третий раз. Сначала лодка слегка вздрогнула как бы от далекого взрыва. Через минуту старший офицер приказал разбудить дремавшего в своей тесной каюте командира. Сразу же посыпались хриплые команды. В частности, можно было разобрать команды, отдаваемые рулям глубины. Перископ, естественно, был убран, и лодка опустилась на большую глубину. Вскоре Ежи почувствовал, что в щеку хлещет тоненькая струйка воды. По всей вероятности, они достигли уже значительной глубины, и некоторые стыки и щели не выдерживали сильного давления. Пробегавший из центральной рубки в торпедное отделение матрос коротко информировал их об атаке с воздуха.
— Это наверняка итальянские бомбардировщики, — добавил он.
Атака продолжалась около пятнадцати минут. Сначала бомбы ложились вблизи подводной лодки. Знакомые с подобными делами греческие морские офицеры шепотом пояснили, что итальянцы, заметив перископ, сбросили в этом месте пустые канистры из-под бензина либо какие-нибудь другие плавающие предметы, а теперь, летая по кругу, сбрасывают бомбы прямо на обозначенную цель. Все же усилия Кроуча сводятся к быстрому, но незаметному удалению от района бомбежки. Теперь все зависит от того, удастся ли итальянцам обнаружить или просто угадать направление бегства «Сандерболта». Во всяком случае, только один взрыв сильно тряхнул лодку, швырнув людей друг на друга, разбив посуду и вызвав неожиданное повреждение в электросети.
После короткого замешательства, когда вновь вспыхнул свет, Ежи Иванов с удивлением заметил, что у него ранен подбородок и разбит локоть. Последующие взрывы становились все слабее и слабее, и настроение у всех моментально улучшилось. Над синяками и шишками весело подшучивали, но наверняка каждому вспомнилась судьба моряков «Сетиса», которым суждено было задохнуться в этом стальном гробу.
Командор Кроуч нашел все-таки минутку, чтобы согласно с полученным от начальства приказанием выделить как-нибудь самого важного из своих пассажиров. Во время традиционной раздачи команде рома, призванного улучшить процесс пищеварения, он милостиво обратился к агенту № 1:
— Любите ром, а?
— Не очень, сэр, — ответил тот.
— Да неужто! — воскликнул Кроуч, пораженный таким ответом, и потом, после долгого раздумья, продолжил: — Вы иностранец, не так ли?
Агент № 1 невольно усмехнулся, поскольку в водах Эгейского моря он никак не чувствовал себя иностранцем.
— Нет, сэр, — ответил он, — в этих местах я чувствую себя по-домашнему, почти как дома…
Кроуч еще с минуту помолчал, так ничего и не поняв, затем отошел. Больше вопросов он не задавал, но несколько раз, оказываясь рядом с этим странным человеком, настоятельно подчеркивал пользу от потребления рома. На этом, собственно, и закончилось их общение.
В понедельник 13 октября перед рассветом «Сандерболт» находился в морских глубинах где-то на широте Марафона. Выход на поверхность здесь был невозможен, так как немцы расставили вдоль берега артиллерийские батареи. Командор подозвал к перископу Абадиса, который лучше всех был знаком с очертаниями побережья. Оба долго обсуждали положение и, наконец, приняли решение высадить всю группу к югу от небольшого залива Марафон, на мысе Рафина, между Св. Андреа и Неа-Маркос.
Вечером под прикрытием дождя и тумана лодка всплыла на поверхность. На палубу сразу же вынесли две надувные лодки и, накачав, спустили на воду. Потом вызвали пассажиров. В 20 часов 30 минут четверо смельчаков собрались на палубе «Сандерболта». Скоро им предстояло рассчитывать только исключительно на свой опыт и мужество.
Берег еле проступал вдали. Там царило полнейшее спокойствие. Агент № 1 судорожно сжимал в коленях консервную банку, в которую был вмонтирован его радиопередатчик. Других пакетов у него не было, разве что из карманов торчали толстые пачки денег. Гребя укороченным веслом, он с наслаждением вдыхал свежий бодрящий воздух, с отвращением вспоминая недельное пребывание среди тяжких ароматов подводного корабля. Плыли они вместе с Абадисом и сопровождавшим их матросом из команды «Сандерболта», который после первой высадки должен был вернуться за следующей партией, если только на берегу не поднимут тревогу.
Переправа тянулась долго и проходила в глубокой темноте. Лил дождь. Два смельчака выскочили на берег, отпустили матроса и, увязая в грязи, направились к близлежащим деревцам. Началось долгое и томительное ожидание. Позвякивая зубами от холода и волнения, они делились одолевавшими их сомнениями — не заблудится ли матрос, сумеет ли он добраться до лодки, высадится ли следующая группа в том же самом месте?
Высадка остальных закончилась только в четвертом часу утра, когда на небе уже появился месяц, молодые рожки которого, к счастью, не разогнали густого мрака. Еще раз пересчитав друг друга, пассажиры «Сандерболта» взяли свои пакеты и двинулись в путь…
Тогда еще никому не приходило в голову, что место для высадки было выбрано неудачно. Окрестности, на первый взгляд покрытые лесом и совершенно безлюдные, а согласно имевшимся сведениям абсолютно безопасные, на деле оказались местом размещения двух воинских частей — немецкой и итальянской. Однако при этом неудачном выборе места высадки десантникам повезло хотя бы в том, что они оказались как раз на стыке двух воинских частей. К разграничительной линии патрульные обеих сторон приближались с неохотой, опасаясь по ошибке затеять перестрелку.
Перед самым рассветом не подозревающая обо всех этих опасностях группа двинулась в путь, на запад, к шоссе, ведущему из Марафона в Афины. Шли по бездорожью. Иногда приходилось переползать по грязи, и вскоре все успели промокнуть до нитки. На пересеченной местности трое греков быстро запыхались, и только у агента № 1 дыхание оставалось по-прежнему ровным. Не выпуская из рук консервной банки с радиопередатчиком, он быстро и бесшумно шагал или переползал, как бы радуясь любому физическому напряжению. Так добрались до группки низкорослых сосен, где решили упрятать свой багаж. Выкопали несколько ямок, положили в них вещи, засыпали и тщательно замаскировали землей. Затем разделились на две группы. Договорились встретиться в Национальном музее в Афинах. Агент № 1 и Абадис остались вместе. Переждав несколько минут, они тронулись в путь.
Не успели пройти и сотни шагов, как перед ними возник вражеский патруль, пересекавший дорогу. Они распознали итальянцев, которые вполголоса кляли собачью погоду. Держа пистолеты наготове, посланцы Александрии с облегчением убедились, что неровности почвы скрывают их от вражеских глаз. Агент № 1 кивнул на пистолет и предупредил Абадиса, чтобы тот случайно не выпалил, так как звук выстрела наверняка бы мог привлечь другие патрули и обречь экспедицию на провал. После того как итальянцы прошли, они облегченно перевели дух и начали осторожно продвигаться дальше.
Рассвело. На дороге слышались голоса, иногда немецкие, чаще итальянские. Изменив направление, они взяли севернее, держась подальше от шоссе, торопливо пересекая пригорки и лощины. Свободнее вздохнули, только добравшись до Пикерми — местности, хорошо знакомой Абадису, — и затаились в полуразрушенной церквушке. Решили спрятать здесь оружие. Общими усилиями приподняли одну из каменных плит и уложили под нее пистолеты. Место можно было легко запомнить.
— Смотри, как получается, — говорил суеверный Абадис, — вчера, тринадцатого числа, нас высадили с лодки, сегодня мы приступаем к выполнению нашего задания, и надо же так случиться, что сегодня вторник, а вторник, должен тебе сказать, у нас в Греции считается несчастливым днем…
Затем прошли мимо Ставроса, где дорога разветвляется на Марафон и Сунион. Здесь путники притаились и стали наблюдать за движением на шоссе, к тому же им нужно было выждать какое-то время, чтобы успела просохнуть одежда. Проезжающие автомашины останавливались и брали попутчиков, не требуя у них никаких документов. Не обнаружили они на шоссе и какого-либо контроля со стороны оккупантов. Пронаблюдав так несколько часов, кое-как приведя в порядок одежду и убедившись лишний раз, что они ничем не отличаются от остальных, путешественники смело вышли на шоссе. Был уже обеденный час, когда их догнал грузовик и без каких-либо затруднений повез обоих в Афины. Не успели они оглянуться, как уже сидели в маленьком уютном кафе у площади, затерявшись среди полутора десятков таких же, как и они, скромно одетых мужчин.
Первый этап задания был выполнен.
Рядом с ними потягивал кофе какой-то симпатичный средних лет человек. Приглядевшись к нему повнимательнее, друзья решили рискнуть.
— Мы из Патр, приехали сюда без пропусков, — обратился к нему Абадис. — Как здесь? Спрашивают ли документы?
— Часто бывает, что приходится и предъявлять, — ответил незнакомец. — Если все в порядке, то отпускают, а если нет, то забирают в полицию. А там…
И он многозначительно махнул рукой. По их просьбе он показал свое удостоверение. Сравнив его документ со своими, они быстро убедились в том, что сфабрикованные в Каире «удостоверения личности» никуда не годятся. Таким образом, центр «004» подвергал своих людей огромной опасности. Ведь оба они, доверившись «умникам» из греческой и английской разведок, могли выдать себя при первой же проверке.
— Через два дня у нас будут документы, — пообещал Абадис. — Но тебе придется назвать свое имя…
— Зовусь я Николаосом Тсеноглу. Скажем, с Крита… — ответил Ежи.
— Правильно, этим можно будет и объяснить твой акцент, — согласился Абадис.
Договорились о встрече через два дня, в то же самое время и в том же самом кафе. Агент № 1 достал пятидолларовую банкноту, разорвал ее и половинку протянул товарищу.
— Если кто-нибудь из нас не сможет прийти, то пусть вышлет человека, который будет вертеть в пальцах свою половинку…
IIСЫН И МАТЬ
Кем же был агент № 1?
Отвечая командору Кроучу, что в Эгейском море он чувствует себя почти как дома, он ничуть не лгал. У этого человека с русской фамилией, которая в Греции звучала еще и как болгарская, был здесь свой родной дом. В доме жила его мать — единственный в мире человек, к которому он питал безграничную любовь. Для этого был целый ряд причин, главная из них — ранняя потеря отца. С младенческих лет Георгий Иванов-Шайнович знал, что, кроме матери, у него почти никого нет в целом свете…