Припадая на правую ногу и зажав рану на простреленном бедре, Георгий сделал несколько шагов в сторону стены, но там силы оставили его и он упал на землю…
На выстрелы прибежал офицер, который минуту до этого спокойно сидел в машине и курил, не интересуясь расстрелом.
— В чем дело, что случилось? — крикнул он.
— Бежал. Теперь, пожалуй, придется отвезти его в тюремную больницу…
— Нет, приказано расстрелять. И приказ должен быть выполнен! Даже если бы он был мертвым, мы должны были бы расстрелять и мертвого!
Георгия притащили назад и теперь уже привязали к врытому у стены столбу. Раненый не сопротивлялся, все оставшиеся силы он направил на то, чтобы совладать с болью. Офицер подошел к жертве, чтобы завязать ей глаза. У присутствующих сохранилось в памяти то неописуемое выражение ненависти и презрения, с которым Иванов смотрел на фашистов. К столбу подбежал старик ксендз.
— То, что вы хотите совершить, — кричал он офицеру, — является нарушением международного права… Нельзя расстреливать раненого…
Он убеждал, уговаривал, наконец, просил, но немцы продолжали свое дело, не обращая на старика ни малейшего внимания.
— Я уловил момент, — рассказывал позднее священник, — и благословил раненого. В то время Иванов уже пришел в себя…
После того как Георгия привязали к столбу, немец зачитал решение суда. Георгий слушал без малейшего интереса, только глаза его смотрели на врагов с безграничным презрением. Кровь ручьем хлестала из его ран. Когда Иванова спросили, не хочет ли он что-либо сказать ксендзу, тот коротко ответил: «Нет». Раздался залп, и голова героя упала на грудь.
6 января 1943 года греческие газеты опубликовали сообщение о приговоре и о казни группы Иванова-Шайновича. Тела жертв были похоронены на кладбище в Неа-Коккинья, а допуск к их могилам был запрещен. Однако, как рассказывал кладбищенский сторож, на могилу Георгия Иванова приходила какая-то дама, одетая в черное, и приносила цветы.
Говорят, что в день казни, 4 января 1943 года, афиняне слышали, как лондонское радио, по-видимому обеспокоенное афинскими событиями, повествовало о том, что греки являются героическим народом, ибо умеют мужественно умирать.
— Но не жалейте об этом, — успокаивала Би-Би-Си, — в мире гибнут миллионы таких отважных людей…
О том же, что Георгия Иванова и его товарищей можно было спасти ценой освобождения одного из гитлеровских генералов, конечно же, не было сказано ни слова. Посланный в Грецию агент сделал свое дело, и теперь о нем можно было забыть.
Шеф немецкого полевого суда в северной Греции приказал направить матери Иванова оставшиеся вещи казненного — две папиросы, небольшой запас белья и другие мелочи. Только после окончания войны к Яну Ламбрианидису пришла очень молодая девушка — во время оккупации она должна была еще бегать с косичками. Не говоря ни слова, она выложила на стол несколько принадлежавших Георгию предметов и заплакала.
— Я много раз носила для него различные вещи… В корзине с овощами… В кастрюльках с обедом на работу… Я одна знала о месте его радиостанции…
Ничего больше рассказывать она не захотела, и, прежде чем Ламбрианидис разобрался что к чему, девушка ушла.
Георгия Иванова уже не было в живых, когда уничтоженная благодаря переданной им информации радиометеостанция была отстроена и снова начала обслуживать люфтваффе.
— Сегодня мы начинаем мстить за Иванова, — сказала в один из январских дней студентка Минопулу, помогавшая Георгию в работе на радиопередатчике. Оставшаяся в ее руках рация агента № 1 целый день слала в эфир старательно зашифрованные тексты. Девушка сообщила центру «004» о совершенной казни и попросила заново уничтожить отстроенную немцами метеостанцию…
Ночью маленькая подпольная группка студентов не спала.
— Эпетихе! Получилось! Эпетихе! Экдикиси! — выкрикивали они, когда далекий гул оповестил о приближающихся бомбардировщиках. К полудню стало известно, что метеостанция вновь прекратила свое существование.
Однако вскоре после этого в руки гестаповцев попала и сама Минопулу, потом и легендарная Лена Караиани. Выдал ее схваченный немцами и подвергнутый пыткам англичанин Джон Аткинсон. Вместе с Караиани в тюрьму пошло около полусотни жителей Афин. Судили их за оказание помощи пленным, за сбор сведений военного порядка. Сама Лена Караиани была казнена под конец войны. Согласно своему обещанию она так и не дала врагам ни одного показания.
А что же произошло с предателем Пандосом?
После неудачной экспедиции в Салоники Тинос Пандос почувствовал себя в Греции неуютно. Георгия он прекрасно знал и понимал, что на пощаду ему нечего рассчитывать. Грозила ему смерть и со стороны других подпольщиков, поэтому он с превеликим бы удовольствием бежал и забился в какую-нибудь щель, например в нейтральную Испанию, а еще лучше — в Аргентину или Чили. Однако ему приходилось из шкуры лезть — разыгрывать перед итальянцами и немцами их преданного союзника, а они, в свою очередь, отнюдь не собирались отказываться от услуг добровольного агента. В конце концов Пандос нашел себе что-то вроде временного пристанища в немецкой разведывательной школе под Веной. Поэтому-то его и не смогли найти в Афинах. После прохождения учебного курса он был направлен абвером на «работу» в Египет, где англичане готовились к новому большому наступлению на Роммеля.
Пандос, конечно же, не избавился от склонности к расчетам. От того, кто выиграет войну, зависела и его собственная судьба. В конце концов уже к началу 1943 года он пришел к неприятному для себя выводу, что поставил не на ту карту. Поэтому для него оставался один выход: предательство. «Спустя какое-то время после того, как я окажусь в Египте, — прикидывал он, — я обращусь к этим болванам англичанам и выложу им все, что я знаю о немецкой разведке и диверсионной деятельности… Наверняка сумею понадобиться и им… И тогда я не только смогу уцелеть, но и к концу войны неплохо заработаю. Но если немцы и в самом деле придумают свое новое оружие, тогда я еще подожду…»
Итак, полагаясь на свою изворотливость, предатель собирался теперь уже предать немцев и итальянцев, если они окажутся слабыми. Трудность заключалась в том, чтобы принять нужное решение в соответствующий момент, поскольку за малейшую ошибку придется расплачиваться головой. После семи месяцев обучения Пандос попросил, чтобы его немедленно направили на Средний Восток, мотивируя это необходимостью скрыться из Афин, а также стремлением расшифровать разведывательную организацию, в которой состоял Георгий Иванов. Однако сразу же по прибытии в Палестину предатель обратился к британским властям, выдал им привезенный с собой радиопередатчик вместе с шифрами и объявил, что он, по сути дела, давно хотел служить англичанам, одновременно давая понять, что на Иванова им особенно полагаться не следует. Услуги, которые Пандос оказал британской разведке и контрразведке, спасли ему жизнь, но после войны по требованию греческой общественности британским властям пришлось его выдать. Суд над ним состоялся в Афинах только в июне 1946 года. За измену своему народу, за предательство друга он был приговорен к смертной казни, но благодаря стараниям семьи приговор был заменен заключением в тюрьму строгого режима, там, где немцы последнее время содержали доктора Янатоса. На суде Пандос отказывался от знакомства с Георгием Ивановым, доказывал даже, что зовут его Константиносом, а не Тиносом.
До этого июньского суда 1946 года, во второй половине октября 1945 года, проходил процесс виновников второго и окончательного предательства группы Иванова. Панделиса Лабринопулоса уже не было в живых; брат его признался, что действительно Панделис из «страха и нужды» вошел в сношения с гестаповцами и предал Георгия Иванова. Ввиду смерти предателя и отсутствия сколько-нибудь существенных улик против второго из братьев, который, кстати сказать, и так умирал от туберкулеза, процесс не дал каких-либо реальных результатов, но все же помог узнать часть правды. Только более поздние сообщения, появившиеся в печати, представили доказательства морального падения обоих бывших сотрудников Георгия Иванова.
Что же касается варшавянки Марианны Янату, она тоже погибла, но смерть ее наступила только 28 декабря 1943 года в Бухенвальде, куда она была отправлена немцами. По крайней мере так сообщала об этом греческая пресса, когда дело Иванова получило широкую огласку и газетные страницы были открыты для любого из его участников или свидетелей.
И наконец наступил заключительный акт военной драмы в Греции.
…В начале октября 1944 года в Греции начали высаживаться, объединяясь с партизанами, английские войска. Немцы отступили сначала с Патр, потом с Коринфа, предавая огню десятки и сотни греческих деревень. Преследующие противника отряды Греческой народно-освободительной армии (ЭЛАС) расправлялись с полицией, сотрудничавшей с оккупантами, с предателями и коллаборационистами всех мастей, но уже в те дни эласовцы наталкивались на упорное противодействие англичан.
12 октября 1944 года немцы бежали из Афин, и город заняли части народно-освободительной армии, они спасли от уничтожения афинскую электростанцию и марафонские водохранилища. 14 октября жители Афин с энтузиазмом приветствовали первую британскую военную колонну, но уже в последующие дни, когда выяснилось, что англичане собираются посадить здесь эмигрантское правительство Цудероса, начались демонстрации и волнения, которые затем привели к трехлетней гражданской войне и кровавым расправам со всеми левыми силами. Прежние оппортунисты и коллаборационисты, торжествуя, возвращались на свои посты. В тех же самых камерах, где содержались Иванов и его товарищи, сидели в застенке другие герои Сопротивления — члены Греческой коммунистической партии.
Однако среди всех этих драматических событий не затерялись образы таких героических людей, как Георгий Иванов и его товарищи. Выцветшими от слез глазами смотрела пани Леонардия на первые автомашины англичан, когда те, наконец, добрались до Салоник. В глубине души мать все еще таила надежду, что, может быть, сын ее уцелел и что вести о его гибели окажутся ложными. Однако появился командор Болби и подтвердил трагическое известие…