При прочих равных Абвер отдавал предпочтение агентам, успешно осваивавшим радиосвязь как средство доставки нужной информации.
Серьезное внимание в школе уделялось и идеологической работе с курсантами. Ею занимался некий доктор Циммерман. Внешности был неприметной, щуплый, в очках и всегда в гражданском костюме с золотым партийным значком НСДАП[67] на лацкане пиджака. Каждое воскресенье, считавшееся выходным, после завтрака он устраивал в клубе просмотры кинороликов «Die Deutsche Wochenschau» (Немецкое еженедельное обозрение) о положении на фронтах и решающих победах третьего Рейха на земле, воде и воздухе над русскими, англичанами и американцами. Германские «люфтваффе» сметали бомбовыми ударами с лица земли советские города, танковая армия Роммеля успешно развивала наступление в Северной Африке, славные «кригсмарине» топили флот союзников на морском театре. Все это сопровождалось бравурной музыкой и восторженными комментариями за кадром, призванными возбуждать у зрителей патриотические настроения.
Помимо названного, доктор Циммерман организовывал выезды курсантов в одно из подразделений минского гестапо[68], где демонстрировалась практика ведения допросов, а еще на места проведения казней. Этим достигалось две цели — возбуждалась ненависть к врагам Рейха и демонстрировалась неотвратимость возмездия в случае измены.
На одном таком выезде Циммерман предложил курсантам поучаствовать в акции, и курсант Лютый хладнокровно выбил табуретку из-под ног приговоренного к виселице партизана. Остальные, в том числе Демьянов, беспристрастно за этим наблюдали.
После таких вояжей и просмотров в курилке происходило обсуждение увиденного. Все сходились во мнении, что стоит ждать скорой победы Германии в войне и строили планы на будущее. Оно представлялось радужным: получить за выполнение заданий награды и отпуска, а с наступлением мира вернуться домой в качестве новых хозяев.
— Тогда я развернусь, — дымя эрзац-сигаретой щурил глаза Скиф. — Истребую всё, что отобрали у папаши большевики, ну и заодно посчитаюсь с их семьями.
— А я стану бургомистром или старостой, — чмокал толстыми губами курсант Ткач, — буду учить тварей немецкому порядку.
Демьянов в подобных разговорах участия не принимал, ограничиваясь одобрительными репликами. При этом внимательно слушал других, вычленяя нужное о каждом.
Зрительные портреты своих «коллег» наряду с наставниками он уже врубил в память и теперь по мере сил дополнял психологическими.
Вот как запечатлелся начальник школы Вольф: лет сорока-сорока пяти, среднего роста, глаза выпуклые карие, волосы светлые с пробором. Нос длинный, прямой, губы тонкие, уши малые, контур треугольный. В разговоре часто дергает шеей (возможно, следствие ранения), походка нервная и порывистая.
Или доктор Циммерман: возраст за пятьдесят, низкорослый, лысый, близорук, носит очки. Нос с горбинкой, вислый, нижняя губа оттопырена, уши лопушистые. При ходьбе сутулится, стопы носками внутрь.
В аналогичном объеме «Гейне» держал в голове сведения и о других инструкторах школы, у которых обучался. Информация же о курсантах его группы была более предметной.
Например, о Скифе (у них завязалось нечто вроде дружбы) он знал, что тот в прошлом старшина, сын репрессированного в тридцать седьмом ученого-геолога, родом из Ленинграда, где осталась мать, особая примета — коронка желтого металла на верхней челюсти справа. Язык общения литературный, без жаргона, высокий интеллект и знание немецкого языка, люто ненавидит советскую власть.
Вызвавшийся казнить партизана Лютый по национальности крымский татарин, бывший младший лейтенант, в плен сдался, притащив раненного политрука, о чем как-то обмолвился в разговоре, имеет ярко выраженные монголоидные черты лица и внешностью напоминает Мусу из известного фильма «Путевка в жизнь».
Курсант Ворон, худосочный блондин, в прошлом военфельдшер, имеет выраженную косолапость, характерную для прибалта речь и привычку спать с открытыми глазами.
По ночам, когда барак засыпал и из отсеков доносился разноголосый храп, Демьянов анализировал почерпнутое за сутки, оставляя в памяти нужное и стирая наносное. А затем проваливался в сон, чуткий и неглубокий. Когда Циммерман устраивал очередной сеанс нацистской хроники или проводил идеологическую беседу, Александр отключал внимание и вспоминал жену Татьяну. С ней он познакомился два года назад при выполнении очередного задания.
Тогда для общения с иностранным дипломатом им поручили сыграть супружескую пару. Общение оказалось плодотворным, дипломата завербовали, а их знакомство продолжалось, завершившись счастливым браком.
А ещё Александр вспоминал, как стал чекистом. В их семье всегда царил культ служения отечеству, примером которого был пращур, казачий атаман Головатый. Отец считал, что Родина превыше всего и ее следует защищать от врагов, главными из которых признавал немцев. В войне с ними он и погиб, а потом свершилась революция. Александру тогда было всего семь лет, и их с матерью жизнь круто изменилась.
Исчезли гувернантка с горничной, а Демьяновых уплотнили, заселив в их квартиру на Литейном еще две семьи. Начался голод и борьба за выживание, они справились. Александр стал работать и поступил в Политехнический институт. Однако оттуда спустя два года он был отчислен как «социально чуждый элемент», а в 1929-м по доносу арестован за хранение оружия и «антисоветскую пропаганду».
На одном из допросов занимавшийся его делом следователь предложил в обмен на свободу стать секретным сотрудником ОГПУ, и Александр согласился. Сначала в душе была обида (пистолет подбросили, а пропаганду он не вел), но постепенно всё забылось, а новая работа пришлась по душе.
В последних числах февраля Скиф неожиданно исчез (все поняли, его отправили на задание), а в начале марта, после завтрака Демьянова вызвали к начальнику школы.
— Курсант Макс по вашему приказанию прибыл! — щелкнул он каблуками, войдя после стука в начальственный кабинет. Помимо Вольфа там присутствовал его заместитель, гауптман Хартманн, постоянно находившийся в разъездах.
— Присаживайтесь, — кивнул майор на стул сбоку от стола. Демьянов, сняв кепи, сел, выжидательно уставившись на майора.
— Итак, ваше обучение закончилось, — положил на подлокотники кресла руки Вольф, — пора переходить к делу.
— Я готов, герр майор, — последовал ответ.
— Людвиг, изложите курсанту его задание.
Стоявший у окна гауптман уселся напротив и сообщил, что через сутки, ночью курсант Макс вместе с радистом и связником будет самолетом заброшен за линию фронта в районе Наро-Фоминска.
— Далее вам надлежит пробраться в Москву, где необходимо связаться с людьми из «Престола». Они должны предоставить группе убежище, после чего займетесь сбором и передачей сведений военного характера. Интересует режим охраны русской столицы, насыщенность ее войсками, расположение штабов и объектов обороны. Дополнительные указания будете получать по рации. Это понятно? — пытливо взглянул на Макса Хартманн.
— Понятно, герр гауптман.
— Теперь о легенде, — повертел тот пальцами. — Все трое добираетесь в Москву из Смоленска, чтобы устроиться на работу, познакомились в дороге. Экипировка гражданская, документы подготовлены, рация с питанием тоже. Вопросы?
— Я обучен работе на ключе. Для чего в группе радист?
— Для большей мобильности. Сбор информации на вас и членах подпольной организации, связник — почтовый ящик, радист — средство передачи.
— Остальные члены группы знают о месте выполнения задания и его сути?
— Первое да, остальное в общих чертах.
— В таком случае вопросов больше не имею, герр гауптман, — привстал со стула агент.
— Ну, вот и отлично, — сказал все это время молчавший майор и снял трубку внутреннего телефона: — Крюгер, зайдите ко мне.
Через пару минут внутренняя дверь тамбура отворилась, на пороге возник молодцеватый обер-лейтенант, в приветствии «Хайль Гитлер!» выбросил вперед руку.
— Хайль, — приподняв свою, кивнул Вольф на Демьянова: — Займитесь.
— На выход, — отошел чуть в сторону обер-лейтенант, и они вместе покинули кабинет. Чем занимается Крюгер, Демьянов не знал, с курсантами тот не общался, на учебной территории появлялся редко.
Пройдя пустым коридором, оба поднялись по ступенькам на второй этаж и остановились на лестничной площадке с решетчатой стальной дверью. Обер-лейтенант набрал код, щелкнул замок, они вошли в небольшой холл с еще двумя, обитыми железом дверьми, нажал ручку левой.
Внутри вдоль стен стояли стеллажи с выдвижными ящиками, за столом междуними сидел преклонных лет человек с бородкой, в теплой шерстяной куртке и просматривал стопку каких-то папок с синими штампами на обложках.
— Господин Лемке, документы курсанта Макса, — обратился к нему Крюгер, указав агенту на стул.
Лемке оставил свое занятие, встав, прошел к стеллажам и через минуту вернулся с серым плотным конвертом в руке.
— Ознакомьтесь и забирайте, — вручил Демьянову.
Внутри был советский паспорт с его фотографией на имя Гаврилова Юрия Ивановича, 1912 года рождения, уроженца Рославля Смоленской области, русского, из рабочих, военнообязанного, со штампом прописки; диплом об окончании Одесского института инженеров связи и потрепанная трудовая книжка.
— Почти как настоящие, — внимательно просмотрел все Демьянов.
— Они и есть настоящие — заявил оберлейтенант. — Можете не сомневаться.
Агент сунул документы в карман мундира, оба оставили спецчасть и, спустившись вниз, вышли из здания черным ходом. Там Крюгер сел за руль стоявшего рядом легкового «опеля» и отвез обоих в режимную зону. Так назывался охраняемый участок территории за глухим, со спиралью «Бруно»[69] поверху забором, куда не допускался переменный контингент.
Внутри, меж разлапистых сосен находились два заглубленных в землю склада, а за ними — бревенчатый, с двухскатной черепичной крышей дом, из трубы которого в небо поднималась белесая струйка дыма.