Обер-лейтенант остановил машину у первого, оказавшегося вещевым склада, где толстый каптенармус[70], приказав агенту раздеться наголо, выдал ему пару нательного белья, мятый гражданский костюм с рубахой, свитер, кирзовые сапоги с носками и портянками, а в дополнение — старый полушубок, рукавицы и ватную ушанку.
— Гут, — оглядел Макса обер-лейтенант, — следуйте за мной.
Покинув склад, проскрипели по снегу к дому, поднялись на крыльцо, вошли внутрь. Дом был обычный, из двух комнат с кухней, в которой потрескивала печь. За дощатым столом в горнице сидели двое в гражданской одежде. Один лет тридцати, кряжистый и чубатый, второй моложе — худой, с русыми волосами. При виде немца оба вскочили с лавки, вытянулись.
— Знакомьтесь, ваш старший Гаврилов, — Крюгер представил Макса.
— Краснов, — сказал первый.
— Яшкин, — добавил второй.
Краснова Демьянов немного знал, встречались в столовой, второго видел впервые.
— Пока можете общаться, — взглянул на наручные часы Крюгер, — я буду через семь минут.
Когда прикрыв дверь, обер-лейтенант вышел, Александр, снял полушубок с шапкой, повесил их на гвоздь и, пригладив волосы, уселся за стол напротив членов его группы.
— Кто из вас радист? — обвел пару глазами.
— Я, — ответил Краснов.
— Сколько знаков выбиваешь?
— Если пугаюсь, до трехсот в минуту, — тряхнул тот чубом.
— И часто пугаешься?
— Бывает.
— Понял, учту на будущее. А ты, получается, мой связник? — перевел взгляд на Яшкина.
— Ну да, — кивнул тот. — Вообще-то я актер. Закончил перед войной театральное училище.
— Где?
— В Питере.
— Много болтаешь, — нахмурился Краснов. Все замолчали. Спустя назначенное время вернулся Крюгер, общение продолжилось вчетвером.
До самой выброски в казармы они больше не возвращались, изучая под руководством обер-лейтенанта свои, отпечатанные на машинке автобиографии, общую легенду, маршрут движения после приземления, читали свежие советские газеты.
Из них узнали, что советские войска отбросили немцев от Москвы на триста километров и развивают успех. На что внимательно наблюдавший за реакцией подопечных Крюгер заявил, что успехи большевиков временные, германские войска взяли в блокаду Ленинград и окончательный разгром Красной Армии не за горами.
— Поэтому обольщаться не советую, — заявил, покуривая сигарету. — Вы должны быть счастливы, находясь в рядах победоносного вермахта. Не слышу! — повысил голос, не получив ответа.
— Так точно, господин обер-лейтенант! — вскочив, рявкнули в три глотки.
— Садитесь, — презрительно скривил губы Крюгер, не иначе подумав про себя:
«Русские свиньи».
Поздним вечером следующего дня, выстроив одетую и с вещмешками группу, Крюгер еще раз провел короткий инструктаж и вывел всех на улицу. У дома стоял грузовик с тентом и солдатом за рулем. Погрузились в кузов, офицер сел в кабину, хлопнула дверца, тронулись.
— М-да, — поставил мешок с рацией на колени Краснов. — Доставят, как говорят, с комфортом.
— Заботятся о нас, — дурашливо гоготнул Яшкин.
Вскоре машина выехала из леса на трассу, под колесами монотонно загудел асфальт. Спустя полчаса свернули на подтаявшую грунтовку и остановились у КПП с шлагбаумом. Там Крюгер предъявил пропуск, а еще через километр въехали на территорию военного аэродрома, освещенного прожекторами, там подвернули к одному из металлических ангаров.
В ангаре группа получила парашюты и проследовала за обер-лейтенантом к взлетной полосе, на которой стоял «юнкерс» с уже запущенными моторами, погрузилась в грузовой отсек, уселась на одну из дюралевых скамеек вдоль борта, воздушный стрелок задраил входную дверь и исчез в полусфере с пулеметом наверху.
Рев усилился, машина тронулась с места и стала набирать ход. Через минуту тряска прекратилась, моторы заработали тише, начался полет.
Поддернув рукав полушубка, Демьянов взглянул на выданные Крюгером наручные часы «ЗИФ»[71]. Стрелки показывали половину первого. Александр знал расстояние от Минска до места выброски, а также крейсерскую скорость данного типа самолета, время в пути должно составить примерно три часа.
Неужели он скоро снова будет у своих, и весь этот кошмар кончится? Покосился на сидящих сбоку (те дремали или делали вид), тоже закрыл глаза.
В памяти возникли лица близких и картины мирной жизни, которая так внезапно оборвалась. А потом другие — те, которые так тщательно запоминал в школе: предателей и врагов. Монотонно гудели моторы «юнкерса», пахло керосином, от борта тянуло холодом.
Демьянов повернул голову к иллюминатору. За ним в просветах облаков, справа плыла желтая луна, далеко внизу белела заснеженная земля. «Да, не самая лучшая ночь для выброски», — подумал он, впадая в дрему.
Из нее вывел толчок. «Ауфштейн[72]», — пробурчал стоявший рядом стрелок в меховом комбинезоне и пошагал к входной двери. В иллюминаторе напротив плыла луна, ровно гудели двигатели.
— Шнель, шнель! — помахал от двери немец, отдраил на ней клинкет[73], и в отсеке засвистел ледяной ветер.
Один за другим группа вывалилась в темноту, на четвертой секунде Александр рванул кольцо. Над головой хлопнуло, и он закачался на стропах.
Приземлились они на широком заснеженном поле, в свете мерцающих звезд вдали просматривалась дорога, а с другой стороны зубчато темнел лес.
— Туда, — быстро свернув в охапку скользкий парашют, приказал Демьянов, и группа, тяжело дыша, порысила по хрусткому насту в нужном направлении.
Когда до опушки оставалась сотня метров, оттуда взлетела ракета и, лопнув в вышине, осветила мертвенным светом всех троих.
— Стоять! Руки вверх! — донеслась хриплая команда.
Бросив парашюты, ломанулись назад, из кустов ударил пулемет, трассеры с визгом прошли впритирку над головами.
— Не уйти, — просипел Краснов, останавливаясь и первым поднимая руки. То же сделали напарники. А к ним уже подбегало отделение русских в ватниках и с винтовками в руках: «Попались, гады!»
Последним подошел командир в белом полушубке, коротко приказал: «Обыскать!» и сунул в кобуру на поясе ТТ.
Бойцы обшмонали всех троих, отобрав личные вещи, а затем принялись за вещмешки. В одном обнаружили рацию.
— Диверсанты, твари, — ухмыльнулся командир. — Всех в машину.
Чуть позже под охраной солдат все трое тряслись в кузове полуторки. Край неба серел, звезды одна за другой гасли, на душе противно скребли кошки.
Минут через десять свернули с грейдера. Натужно завывая движком, грузовик запрыгал туда-сюда по колдобинам. Показалась околица деревни с постом на въезде. Миновав десяток изб с темными окнами, остановились на площади у небольшой церкви.
Хлопнула дверцы кабины. «С машины!», — ступив на землю, приказал старший. Два бойца, ловко выпрыгнув, открыли задний борт, остальные столкнули вниз пленных и, прихватив вещмешки с парашютами, погнали к церкви.
Отворив массивную дверь, втолкнули внутрь, позади ржаво лязгнул засов. Наощупь прошли вперед, под ногами зашуршала солома, сели.
— Да, влипли по самое мама не горюй, — тоскливо протянул Краснов.
— Нашли, где сбросить, суки, — плаксиво добавил Яшкин.
Демьянов молчал, осознавая всё случившееся.
Впрочем, думать долго не пришлось, снаружи забубнили голоса, брякнул засов, внутрь ударил тонкий луч электрического света. Поплясав по скрюченным фигурам, задержался на Яшкине.
— Выходи, — простужено сказал кто-то.
Яшкин встал и, ссутулившись, пошаркал к двери. Спустя полчаса подобным образом увели Краснова. Демьянов остался один. В Москве его инструктировали, что в подобном случае на допросе необходимо потребовать встречи с сотрудником Особого отдела и сообщить тому московский номер телефона, а еще пароль — «Вам привет от Гейне». Но что-то в их захвате было не так. Что — Александр не понимал и мучился раздумьями.
Наконец явились за ним.
— На выход, — махнул в проеме автоматом старший в маскхалате.
Демьянов тяжело поднялся, исполнил команду, шагнул через порог. Светало, над деревней слался легкий туман. Повели к ближайшей избе желтевшей двумя окнами. У нее стояла полуторка и мотоцикл с коляской.
Один из конвойных потянул на себя дверь, они вошли в темные с запахом дыма сени, а оттуда — в комнату с низким потолком. В дальнем левом углу, на стуле, дрожа пальцами, Яшкин жадно сосал окурок, за столом с керосиновой лампой сидел капитан с пехотными петлицами, сбоку, у завешенного плащ-палаткой окна стоял молодой, лет двадцати пяти лейтенант.
— Сесть, — подойдя вплотную, лейтенант показал на табуретку в центре.
Александр опустился на сидение, капитан взглянул на Яшкина и тот шустро встал:
— Это наш старший, товарищ капитан, кличка Макс, ему известна суть задания.
— Ну, что скажешь? — наклонился к нему лейтенант. В глаза бросилась медаль «ХХ лет РККА» на выцветшей гимнастерке. Такой награждались армейские командиры с выслугой не менее двадцати лет или участники Гражданской войны. И тут Демьянов понял, что не так: луна по разные стороны борта, а теперь вот медаль.
— Не слышу! — рявкнул из-за стола капитан. — Отвечать, быстро!
— Да пошел ты, — мотнул головой Саша и покатился по полу от удара в ухо.
— Встать, — прошипел лейтенант, — на место!
Пленный, кряхтя, встал, подошел к опрокинутому табурету, сунул пальцы в вырез сидения, и в следующий миг расколол им лейтенанту голову.
— Конвой! — шарахнулся от стола капитан, в дверь вломилась охрана. Демьянова сбили с ног и, скрутив руки, поволокли наружу.
— Твари, — утер разбитую губу Александр, когда снова оказался в церкви.
Сквозь дырявый свод внутрь приникали узкие лучи солнца, на стропилах чирикала стайка воробьев, из пролома к ним кралась кошка.