— Бом-м!.. — разнесся по окрестностям колокол Успенского собора[90], созывая прихожан к заутрене. Теперь их шло много больше, чем прошлой осенью, состав тот же — женщины, старики и дети. Миновав арку ворот, Демьянов перекрестился на золоченые купола собора и пошагал по мокрой брусчатке знакомой дорогой.
Свернув в боковой проход, спустился по ступеням в притвор Красной церкви, звеня подковками по истертым плитам сводчатого, давно не беленого коридора. В конце остановился у нужной двери обитой мешковиной, постучал в лутку[91] и потянул за кованую ручку на себя.
Внутри помещения в неярком свете потолочной лампочки на шнуре Садовской с Глебовым играли за столом в шахматы, на стене, водя по сторонам кошачьими глазами, тихо стучали ходики.
При виде гостя у поэта отвисла челюсть, а князь выронил на доску белого ферзя. Садовский за зиму похудел и осунулся, Глебов же выглядел бодрым и здоровым.
— Здравствуйте, господа, — плотно прикрыл за собой дверь Демьянов. — Не ждали?
И пройдя к столу, пожал обоим руки.
— Э-э-э, — протянул поэт, князь же шустро пробежав к входу, тихо задвинул засов, вернулся и прошептал с видом заговорщика: — Вы с той стороны?
— Оттуда, — кивнул гость, поставив на пол портфель. — А где же Надежда Ивановна?
— Уехала отоварить карточки, вернётся часа через два, — нервно разгладил на коленях шерстяной плед Садовской.
— Да вы раздевайтесь и присаживайтесь за стол, — суетился Глебов. — Мы уж думали, больше не свидимся.
— Типун вам на язык, Юрий Петрович, что вы такое говорите, — пожурил приятеля хозяин.
Чуть позже, подавшись вперед и затаив дыхание, оба слушали усевшегося напротив Демьянова. Тот сообщил, что прибыл в столицу по заданию немецкой разведки и по легенде долечивает в одном из госпиталей последствия контузии.
— А это вам, — достав из портсигара папиросу, вынул из мундштука и передал Глебову бумажный цилиндрик.
Тот развернул чуть дрожавшими пальцами, близоруко щурясь, прочитал и молча передал Садовскому.
В послании, отпечатанном мелким шрифтом, значилось: «Германское командование выражает вам признательность в деле борьбы с большевизмом и приказывает:
— активизировать антисоветскую пропаганду среди населения, всячески восхваляя гитлеровскую Германию и новый европейский порядок;
— вести агитацию за немедленное окончание войны;
— развернуть диверсионную и саботажническую деятельность;
— приступить к созданию подпольных ячеек в промышленных и областных городах СССР».
— Наконец-то, — вернул записку Демьянову поэт и перекрестился. Александр шагнул к печке, открыв топку, бросил листок в огонь, наблюдая, как тот становится пеплом.
— Теперь, господа, дальше, — закрыв, снова присел к столу. — Ваша задача вести пропаганду с агитацией только среди лиц, которых хорошо знаете и доверяете. Это ясно?
— Ясно, как божий день, — согласно кивнули подпольщики.
— Диверсиями, а также саботажем буду заниматься я со своими людьми, прошедшими специальную подготовку.
— Получается, вы вернулись не один? — оживились собеседники.
— Не один, и мне нужно поселить в обители связника. Место здесь отдаленное от центра, народ тихий, короче, самое подходящее.
— Что же, попробуем, — тут же согласился Львов.
— Да, через нашего общего знакомого, — добавил Садовской.
— Это который реставратор?
— Совершенно верно, Александр Петрович. Это надежный и проверенный человек.
— В таком случае через сутки мой связник зайдет к вам. Пароль «Пути Господни неисповедимы», надеюсь, не забыли?
— Как же, как же, — качнул головой князь.
— И последнее, заходить к вам часто не буду, дабы не примелькаться, все вопросы через связника.
— Ясно, — переглянулись собеседники.
После этого, щелкнув замками, гость выложил из портфеля на стол всё, что купил на рынке, со словами «Это вам гостинец», выразил сожаление, что не увидел Надежду Ивановну, и попросил передать ей привет. После чего Львов, тихонько отодвинув засов, выпустил его из кельи.
Спустя еще час Александр стоял на лестничной площадке дома в Оружейном переулке, у двери явочной квартиры. Трижды нажал кнопку звонка, дверь приоткрылась, и он, шагнулза порог.
— Ну как? — запирая дверь, щелкнул замком Маклярский.
— Всё нормально, — Демьянов повесил на крючок шапку, стал расстегивать пуговицы шинели.
Из прихожей прошли в зал, там сидел человек лет пятидесяти, в пенсне, с бородкой клинышком, чем-то похожий на доктора. Это был агент «Старик» — реставратор Исторического музея.
— Здравствуйте, уважаемый, — подойдя ближе, приветствовал его Демьянов.
— Рад снова видеть, Александр Петрович, — встав, мягко пожал тот гостю руку.
— Для вас, Леонид Николаевич, имеется задание, — сказал Маклярский, когда оба присели за стол.
— Внимательно слушаю, — последовал ответ.
— На днях к вам обратятся Садовской или Львов по поводу поселения в обители человека, — продолжил Демьянов. — Нужно обязательно им помочь.
— Хорошо, я поговорю с директором, нам как раз нужен истопник, прежний уволился, — согласно кивнул Старик.
— Ну, вот и отлично, — резюмировал Маклярский, — теперь перейдем к следующему вопросу.
Вопрос касался обстановки на объекте, бытующих там настроений и мнений. А еще старший лейтенант выплатил агенту вознаграждение в сумме пятисот рублей. По информации Старика был выявлен и арестован «сигнальщик», пускавший ракеты во время налетов немецкой авиации с крыши высотного жилого дома.
Спустя еще час осведомитель конспиративно покинул квартиру, а туда после звонка на Лубянку приехал Судоплатов, которому доложили о результатах встречи.
— Неплохая работа, — сказал он, внимательно выслушав подчиненных, — подготовку мы завершили, начинаем действовать.
Через двое суток в монастыре появился новый истопник (то был Краснов), а ночью третьих суток в радиоцентр Абвера под Смоленском ушла первая шифровка: «Прибыл на место, легализовался. Устроился на железную дорогу, приступаю к работе». В ответ поступила встречная шифровка: «Ждем результатов, удачи».
…За окном, мерцая звездами, синела апрельская ночь. Маклярский с Демьяновым сидели в кабинете начальника Горьковского управления НКВД майора госбезопасности Рясного. Это был высокого роста крепкий человек, с жесткой густой шевелюрой и квадратным подбородком.
— Ну что, будем начинать, Василий Степанович? — взглянул Маклярский на наручные часы (стрелки показывали без пяти три).
— Пора, — снял тот трубку телефона. — Ковальцов, у тебя всё готово? Ясно. Тогда начинай, а мы понаблюдаем, — опустил на рычаг.
Затем, пригласив следовать за собой, открыл балконную дверь, все вышли на свежий воздух. Отсюда открывался вид на затемненный город: с массивами жилых домов, цехами фабрик и заводов, с блестящей под луной и с уже свободной ото льда Волгой.
На второй минуте у горизонта на западе полыхнуло (донесся едва слышный взрыв), и на том месте возникло зарево, окрасившее небо в причудливые краски.
— Что и требовалось доказать, — подмигнул Демьянову Маклярский.
Сутки до этого они вместе с Рясным готовили ложную диверсию на участке железной дороге Горький — Жолнино. Задача облегчалась тем, что в первый год войны немецкие «люфтваффе»[92] разбомбили там состав с нефтью и несколько покореженных цистерн с ее остатками до сих пор ржавели под откосом. Их и решено было подорвать, заложив взрывчатку.
— Впечатляющая картина, — обернулся назад Рясной. — Сейчас рота НКВД по охране тыла на пару дней оцепит тот участок, чтобы мышь не проскочила, а утром будет сообщение в городской газете, ну и запустим через агентуру механизм слухов[93].
Этим же днем отдельская «эмка» ровно гудела мотором по трассе в сторону Москвы. За рулем сидел Демьянов, рядом читал свежий номер «Горьковской коммуны» Маклярский. На первой полосе после сводок с фронта имелась заметка о ночном взрыве на железнодорожном перегоне Горький — Жолнино, призывающая граждан быть бдительными. А на местных базарах, вокзале и в порту люди перешептывались о проведенной вредителями диверсии.
В мае Демьянов с Маклярским выехали на Урал, где на одном из военных авиазаводов была организована вторая подобная «диверсия» — со сливом информации о ней местными чекистами находящемуся в разработке немецкому агенту-информатору.
После очередной шифровки, переданной Красновым за линию фронта о проделанной работе, Абвер выразил группе удовлетворение, предложив наращивать результаты. Когда же курирующий операцию Судоплатов в очередной раз докладывал о ней наркому, тот высказал мнение подключить к ней военную разведку РККА.
— В этом случае у нас появляется возможность более широкой дезинформации противника, вплоть до стратегической.
— У меня такое же мнение, — согласился старший майор. — Но оно требует согласования с Генеральным штабом.
— Это я беру на себя, — заявил Берия.
Спустя пару дней нарком снова вызвал его к себе:
— Вопрос решен с маршалом Шапошниковым[94]. А участвовать в работе по их линии будет полковник Штеменко. Так что договоритесь с ним о встрече.
— Разрешите идти?
Берия молча кивнул. Судоплатов, захватив папку, вышел из кабинета.
Штеменко он знал давно, приходилось пересекаться по службе на Западной Украине. Тогда, в 1939-м, полковник в числе других командиров РККА проводил там войсковую операцию по возврату в состав СССР этих исконно русских территорий, а Судоплатов организовывал работу по борьбе с националистическим подпольем.
В настоящее время Штеменко являлся заместителем начальника оперативного управления Генерального штаба, курируя Юго-Западный и Западный фронты. Созвонившись с ним, Судоплатов выехал на встречу в во