— Щас, — донеслось изнутри, послышались шаги, звякнул запор. На пороге стоял заросший бородой Краснов в черной рубахе навыпуск, таких же штанах и заскорузлых кирзачах[104].
— Узнал? — прищурился Скиф.
— Узнал, — кивнул тот, — заходи.
Краснов запер дверь, и они спустились по каменным ступеням в кочегарку с каменным сводом, освещенную тускло горящей на потолке лампой. Миновав котел с хитросплетением труб, арматуры и кучей угля рядом с топкой, прошли в находящуюся рядом подсобку. Там стоял колченогий стол, у стены топчан, застеленный ватным одеялом и две табуретки.
— С чем пришел? — хмуро спросил Краснов, усаживаясь на одну. — Свалился как снег на голову.
— С тем, о чем просили, — опустив на пол вещмешок, присел гость на вторую.
— Здесь? — кивнул истопник на сидор.
— Нет, в камере хранения на вокзале. Квитанцию отдал Максу.
— Получается, и у него уже был?
— Там остановился.
— Денег привез? — буркнул Краснов. — У меня зарплата с гулькин нос. И для дела надо.
— Не беспокойся, привез, оставил твоему старшему.
Они поговорили еще немного, выкурили по цигарке, а потом Скиф распрощался и ушел, не отметив ничего подозрительного. Не желая больше испытывать судьбу, назад отправился тем же путем, рассматривая город, проезжавший военный транспорт и его жителей.
Тревоги или уныния на их лицах не было. Жизнь в столице шла своим чередом.
«Оправились от испуга, твари, — подумал про себя. — Ну да ничего, ещё не вечер». Скиф хронически ненавидел всё советское. Лишившись в годы репрессий отца и будучи исключен из физкультурного института как сын врага народа[105], после призыва в армию он в первом же бою сдался немцам, выразив желание служить Рейху. С отличием закончив разведшколу, успешно выполнил ряд заданий за линией фронта, проявив недюжинную смекалку и инициативу. В том, что выполнит и это задание, не сомневался, поскольку трудным его не считал.
В коммерческом магазине на Арбате, удивившем разнообразием товаров, Скиф купил бутылку армянского коньяка, еды и две плитки шоколада, сунул всё в вещмешок, после чего дворами вернулся на квартиру Макса. Там принял двести грамм, закусил шпротами и краковской колбасой с белым хлебом, а затем завалился спать до прихода хозяина.
Около десяти вечера, когда, попивая крепкий чай, он листал на кухне «Огонек», во дворе послышался стрекот мотора, а через несколько минут в двери тихо провернулся ключ.
— Хорошо служишь большевикам, — встретил кривой улыбкой коллегу.
— Как положено, так и служу, — заперев дверь, повесил тот на крючок фуражку. — Ну как, повидался?
— Повидался, всё в порядке. Только твой радист почему-то смурной. В глазах не увидел радости.
— А чему радоваться? Твоей протокольной роже? — парировал хозяин. — Ладно, щас будем ужинать, — включив свет, прошел в умывальник.
— Теперь угощаю я, — сказал Скиф, когда появился на кухне.
— Откуда? — увидев коньяк с деликатесами, вскинул брови Макс.
— Купил на свои «командировочные», присаживайся, — вынув пробку, разлил остатки. Не чокаясь, выпили, принялись есть.
— А это деньги, пять тысяч, — достав из кармана пачку, положил на стол. — Забыл сразу отдать.
— Я так и подумал, — сказал Демьянов. — Когда возвращаешься обратно?
— Утром уйду.
— Если есть желание, могу помочь.
— Это как? — перестал жевать Скиф.
— Завтра отвожу пакет в одну из прифронтовых дивизий, могу захватить с собой.
— Это было бы здорово, — оживился тот. — Не всё пехом топать. Я согласен.
— Кстати, там лесной массив и старицы[106] до немецких позиций, удобно перейти, сейчас покажу, где именно.
Встав, ушел в прихожую и вернулся с планшеткой. Оба быстро убрали со стола, Макс отщелкнул кнопки и развернул на нем карту.
— Теперь смотри, — вынул из гнезда карандаш. — Здесь, в сторону Ржева, штаб дивизии, куда повезу пакет, — уткнул острие.
— А вот тут левее массив, — обвел, — и прерывистая линия обороны. Сплошной нету, так что можно просочиться.
— И сколько до немецких позиций?
— Если напрямую, километров шестьдесят, но так, сам понимаешь, не получится.
— Заметано, — поднял голову от карты Скиф. — Когда выезжаем?
— В шесть утра заберу пакет, потом вернусь за тобой и вперед, — свернул карту Демьянов. — Кстати, у тебя оружие есть?
— Нет, я же фланер. Но зато вот, — тронул отложной ворот гимнастерки. — Тут ампула с цианистым калием.
На следующее утро с восходом солнца по шоссе на запад рокотал «цундап». За рулем в плащ-палатке и фуражке с опущенным ремешком сидел Демьянов, в коляске, прикрывшись фартуком, с ППШ на груди — Скиф. В лица упруго бил прохладный ветер, рубчатые колеса уверенно пожирали километры. При выезде из Красногорска их остановили на стационарном КПП, где Демьянов предъявил именной пропуск и, набирая скорость, мотоцикл помчался дальше. Стрелка спидометра дрожала на цифре шестьдесят, под колеса катилась серая лента асфальта.
Вскоре обогнали идущую к фронту вереницу тяжело груженых полуторок, навстречу изредка гремели пустые. По обеим сторонам дороги и в полях, густо покрытых воронками, ржавела разбитая немецкая техника, змеились окопы, наносило сладковатым душком смерти. Спустя еще час миновали Волоколамск (процедура с КПП повторилась) и вырвались на оперативный простор. До горизонта засинели густые леса, в полях темнели сожженные деревеньки.
Еще через десяток километров у одного из верстовых столбов мотоцикл сбавил ход, съехал с шоссе влево и запрыгал по колдобистой, дороге. Миновав остатки разрушенной фермы с березовой, посеченной осколками рощей, нырнул в густой осинник и запетлял по тропе, идущей рядом с поросшей камышом речкой.
Через пару сотен метров впереди показался деревянный мост, на котором стояли два военных.
— Твою мать, — сбавив газ, въехал на настил Демьянов.
Один из бойцов, с петлицами сержанта и наганом в кобуре, махнул рукой — стой!
— Документы, — первый подошел к мотоциклу, второй, с карабином на плече, остался на месте.
Александр, достав пропуск, протянул:
— Я офицер связи.
Тот, внимательно прочитав, вернул и взглянул на пассажира:
— Ваш тоже.
— Это со мной, охранник.
— Ничего не знаю, — обойдя «цундап», подошел к коляске.
В ту же секунду хлопнули два выстрела (сержант, обливаясь кровью, покатился под откос), а второй, вскрикнув, через перила рухнул в реку.
Сунув дымящийся пистолет в карман, Демьянов дал газу, мотоцикл прогремел по настилу и скрылся в зеленевшем за мостом ельнике. Через километр остановился на лесной дороге.
— Давай быстро! — приказал Скифу.
— Да, опередил ты меня, — выбрался тот из коляски.
— А ППШ здесь оставь, он на мне числится. Ну, бывай, — выжав сцепление, дал газу и погнал мотоцикл дальше.
Когда маршрутник исчез в лесу, а звук мотора стих, из-под моста, чертыхаясь, выбрался сержант, это был Маклярский.
Для начала, вынув из-за пазухи, швырнул в траву лопнувший пузырь с красной тушью, а потом негромко крикнул:
— Эй, Серега, ты там как, не утоп?
— Не, — донеслось из камышей, и оттуда выбрел второй, стягивая мокрую гимнастерку.
Это был оперуполномоченный Особого отдела старший лейтенант Вихров, привлеченный к участию в операции.
— Всё разыграли как по нотам, — выкрутил из гимнастерки воду. — А вот твоей хана, — ткнул пальцем в грудь коллеги.
— Ничего, это дело наживное, — расстегнул на рукавах пуговицы начальник отделения.
Между тем Скиф быстро скользил по негустому лесу, стремясь отойти как можно дальше от места боестолкновения. На секунду остановился, вынул из кармана галифе кисет и присыпал след щепотью махорки, перемешанной с кайенским перцем[107].
Затянув шнурок, вернул кисет обратно, прислушиваясь к лесным шорохам, ходко пошел дальше. Спустя час вышел к лесному роднику у мшаного болотца и, посчитав, что отошел достаточно, устроил короткий привал.
Напившись студеной воды и ополоснув лицо, довольно крякнул, раздернул горловину сидора, извлек оттуда плитку шоколада, отломив, сжевав половину. Пять минут перекурил, сунул окурок под мох, вскинул мешок на плечо и так же быстро пошагал дальше.
Километров через десять с запада стала глухо доноситься канонада, лес стал гуще и непроходимей, Скиф сбавил ход. На вечерней заре вышел к небольшому озерцу, там заночевал в старом охотничьем шалаше, проснулся на восходе солнца. На завтрак сжевал кусок хлеба с тушенкой, запил озерной водой, пошагал дальше.
Начинались места, где уже шли бои. В лесу встречались разрушенные блиндажи, воронки от снарядов с бомбами, сожженная и разбитая техника. На одной из полян набрел на пять разложившихся трупов в немецкой униформе среди россыпей позеленевших гильз. К вечеру вышел к советским позициям с тыла. Укрывшись в сгоревшей на опушке самоходке[108], принялся наблюдать.
Сплошной линии обороны впереди действительно не было, велись земляные работы, голые по пояс бойцы копали траншеи. Правее самоходки со склона вниз желтела промоина, переходившая в поросший осинником и кустами овраг. За ним расстилалось заросшее бурьяном поле, а вдали туманился край леса, откуда изредка постреливал МГ-34.
«Там немцы», — услужливо выдал мозг. Скиф перевел взгляд на овраг. Траншея доходила только до его западного склона, удобное место для перехода. Если, конечно, не заминировано. В полдень туда, где копали, подъехала упряжка с полевой кухней, началась раздача пищи.
Когда край солнца повис над дальним лесом, Скиф выбрался из покореженного железа и пополз к промоине, а оттуда в овраг. Там, внимательно осматриваясь перед собой, обнаружил и снял три противопехотных мины натяжного действия, а потом затаился в кустах на кромке. Спустя час по ней прошел сержант с двумя автоматчиками, минут через пятнадцать вернулся еще с двумя, но уже другими.