— Мой гость вернётся позже.
Он снова выводит меня на золотую ковровую дорожку и предлагает сесть в поджидающий нас «мерседес».
— Отец просит, чтобы вы не светились, — обращается он ко мне.
За нами следует вторая машина, видны только передние фары. Я обещаю ему не светиться.
Мы едем среди холмов тридцать шесть минут, если верить часам на приборной доске. Дорога пошла круто вверх и запетляла. Спустя некоторое время Дмитрий начинает меня допрашивать:
— Сэр, вы знали моего отца несколько лет.
— Да, довольно долго.
— В это время он служил в органах?
Я добродушно смеюсь:
— Мне было известно только одно: что он дипломат и любит бадминтон.
— А вы? Кем были вы тогда?
— Тоже дипломатом. По торговой части.
— Вы встречались в Триесте?
— И в других местах. Там, где могли найти подходящий корт.
— Но последние пять лет вы с ним не играли?
— Нет, не играли.
— А теперь вы вместе занимаетесь бизнесом. Вы оба бизнесмены.
— Это строго конфиденциальная информация, Дмитрий, — предупреждаю я его, уже догадавшись, что имею дело с легендой, придуманной Аркадием для сына. И спрашиваю в свою очередь, чем занимается он.
— Скоро я отправлюсь в Стэнфордский университет в Калифорнии.
— И что будете там изучать?
— Морскую биологию. Я уже изучал этот предмет в Московском университете и в Безансоне.
— А раньше где учились?
— Отец хотел отправить меня в Итонский колледж, но ему не понравилась их система безопасности. Поэтому я ходил в швейцарскую гимназию, где с этим делом всё хорошо. Вы человек необычный, мистер Холлидей.
— Это почему?
— Мой отец вас очень уважает. Большая редкость. А ещё вы отлично говорите по-русски, но этого не показываете.
— Но вы же, Дмитрий, хотите попрактиковаться в английском! — отшучиваюсь я и почему-то вспоминаю Стеф в защитных очках, едущую рядом со мной на подъёмнике.
Контрольно-пропускной пункт. Двое мужчин машут нам, чтобы мы остановились, проверяют документы и дают добро. Стволов не видно. Карловарские россияне — граждане законопослушные и оружие умеют прятать. Мы подъезжаем к каменным воротным столбам в стиле модерн, ещё с немецких времён. Включаются прожектора, камеры слежения начеку. Из сторожки выходят двое и направляют на нас явно избыточные фонарики, но потом машут руками: проезжайте.
— Вас надёжно охраняют, — говорю я Дмитрию.
— А куда денешься, — отвечает он. — Мой отец любит мирную жизнь, но не всегда ему отвечают взаимностью.
Слева и справа высокие заборы с колючей проволокой скрываются за деревьями. Проезд внезапно перегородил испуганный олень. Дмитрий посигналил, и тот отпрыгнул в темноту. Впереди вырастает вилла с башенками, похожая то ли на охотничий домик, то ли на баварскую железнодорожную станцию. Через незанавешенные окна первого этажа видно, как там ходят солидные люди. Но Дмитрий не едет к вилле. Он свернул на лесную дорогу. Мы минуем домики для персонала и въезжаем на ферму. Двор вымощен булыжником; по одну сторону конюшня, по другую обшитый чёрным сайдингом сарай без окон. Аркадий останавливается и, потянувшись через меня, открывает мне дверцу:
— Поиграйте в своё удовольствие, мистер Холлидей.
Он уезжает. Я стою один посреди двора. Над кронами деревьев показалась половинка луны. Она помогает мне разглядеть двух мужчин, стоящих перед сараем. Дверь открывают изнутри. Мощный луч электрического фонаря на мгновение ослепляет меня, а из темноты раздаётся мягкий голос, обращающийся ко мне по-русски с грузинской интонацией:
— Зайдёшь помахать ракеткой или мне тебя отметелить прямо во дворе?
Я делаю шаг навстречу. Двое мужчин, вежливо улыбнувшись, расступаются и пропускают меня. Дверь за мной закрывается. Я стою один в белом коридорчике. За второй открытой дверью я вижу корт с искусственным газоном. Там стоит щеголеватый поджарый шестидесятилетний мужчина, мой бывший агент Аркадий, кодовая кличка Дятел, в спортивном костюме. Ноги расставлены, руки поднял перед собой и слегка подался вперёд. То ли моряк, то ли боксёр. Коротко стриженные волосы поседели и поредели. Тот же настороженный взгляд и сомкнутые челюсти, горькие морщинки на щеках залегают глубже. Та же сдержанная, нечитаемая улыбочка, что и десять лет назад, когда я к нему подошёл на консульской коктейль-вечеринке в Триесте и предложил сразиться со мной на корте.
Коротким кивком он приглашает меня следовать за собой, бойцовской походкой пересекает корт и начинает подниматься по деревянной лестнице. И вот мы на балконе для зрителей. Он отпирает дверь, пропускает меня вперёд и снова её запирает. По второй деревянной лестнице мы поднимаемся на вытянутый чердак, в конце которого застеклённая дверь. Он отпирает её, и мы выходим на балкон, увитый плющом. Заперев дверь, он коротко говорит в смартфон по-русски:
— Все свободны.
Два деревянных стула, столик, бутылка водки, стаканы, тарелка с чёрным хлебом, и всё это освещено половинкой луны. За кронами проглядывает вилла с башенками. По ярко освещённой лужайке прохаживаются поодиночке мужчины в костюмах. На пруду, увенчанном каменными нимфами, бьют фонтаны. Аркадий точными движениями наливает две порции водки, подаёт мне стакан и показывает на чёрный хлеб. Мы усаживаемся.
— Тебя послал Интерпол? — спрашивает он на своём быстром грузинско-русском.
— Нет.
— Приехал меня шантажировать? Сдашь меня Путину, если я не соглашусь снова сотрудничать с Лондоном?
— Нет.
— Почему нет? Ситуация самая подходящая. Половина моих сотрудников стучат на меня путинскому двору.
— Боюсь, Лондон больше не доверяет твоим сведениям.
Только теперь он поднимает стакан в молчаливом тосте. Я делаю то же самое, а про себя думаю, что ещё никогда за всё время наших взлётов и падений не видел его на таком взводе.
— А как же твоя любимая Россия? — осторожно спрашиваю я. — Мне казалось, ты всегда мечтал о простой даче среди берёзок. Или уж вернуться в Грузию. Что пошло не так?
— Ничего. У меня есть дома в Петербурге и в Тбилиси. Но как интернационалист я больше всего люблю Карловы Вары. Здесь есть православный собор. Набожные русские аферисты молятся там раз в неделю. Когда умру, я к ним присоединюсь. У меня есть номинальная молоденькая жена, которую все мои друзья хотят отыметь, но она по большей части им отказывает. Что ещё мне надо от жизни? — спрашивает он меня тихим голосом.
— А как Людмила?
— Умерла.
— Соболезную. От чего?
— Нервно-паралитический боевой яд высочайшего разряда, именуемый раком. Четыре года назад. Два года я носил траур. А дальше какой смысл?
Никто из наших в Лондоне не был знаком с Людмилой. По словам Аркадия, она была юристом, как моя Прю, и работала в Москве.
— А Дмитрий её сын?
— Понравился?
— Хороший мальчик. Кажется, у него отличное будущее.
— Его нет ни у кого.
Он бьёт себя кулачком по губам — этот его жест всегда был знаком растущего напряжения. Потом переводит взгляд поверх деревьев на свою виллу и ярко освещённую лужайку.
— Лондон знает, что ты здесь?
— Я решил, что сообщу им потом. Сначала поговорю с тобой.
— Ты фрилансер?
— Нет.
— Националист?
— Нет.
— Тогда кто?
— Патриот, я бы сказал.
— Патриот чего? Фейсбука? Гугла? Глобального потепления? Корпораций, которые способны одним махом проглотить вашу сломленную маленькую страну? Кто тебе платит?
— Контора, я надеюсь. Когда вернусь.
— Что надо?
— Несколько ответов. По старой памяти. Если смогу их из тебя вытянуть. Подтверждение, скажем так.
— Ты мне никогда не врал? — Прозвучало как обвинение.
— Пару раз. В силу обстоятельств.
— А сейчас?
— Нет. И ты, Аркадий, мне не ври. Последний раз, когда ты это сделал, ты, чёрт подери, едва не погубил мою прекрасную карьеру.
— Жесть.
Какое-то время мы наслаждаемся ночным пейзажем.
— Скажи-ка мне вот что. — Он отпивает. — Какую хрень вы, британцы, нынче втюхиваете предателям вроде меня? Либеральную демократию как спасение человечества? Почему я повёлся на эту фигню?
— Может, тебе хотелось.
— Вы покидаете Европу с высоко задранными носами. «Мы особенные. Мы британцы. Мы не нуждаемся в Европе. Мы в одиночку выиграли все войны. Ни американцев, ни русских, больше никого. Мы — супермены». Я слышал, великий свободолюб Дональд Трамп собирается спасать вашу экономическую задницу. Вы знаете, кто такой Трамп?
— Расскажи.
— Путинский говночист. Он делает всё, что Володя сам не может сделать: кладёт на Европейский союз, на права человека, на НАТО. Убеждает нас в том, что Крым и Украина принадлежат Священной Российской империи, Ближний Восток принадлежит евреям и саудитам, и плевать на мировой порядок. А что делаете вы, британцы? Вы у него отсасываете и приглашаете на чай к королеве. Вы принимаете наши чёрные деньги и отмываете их для нас. Вы распахиваете перед нами двери, если мы солидные воры в законе. Вы продаёте нам половину Лондона. Вы заламываете руки, когда мы травим наших предателей на вашей земле, и умоляете: «Дорогие русские, вы только торгуйте с нами и дальше, плиз, плиз!» И ради этого я рисковал своей жизнью? Вот уж нет. Вы, британцы, сбыли мне телегу, полную лицемерного говна. И не говори, будто приехал мне напомнить о моём либеральном сознании, и моих христианских ценностях, и моей любви к вашей великой Британской империи. Не совершай ошибку. Я понятно объясняю?
— Закончил?
— Нет.
— Я не считаю, что ты когда-либо работал на мою страну, Аркадий. Ты работал на собственную страну, а она тебя подвела.
— Срать я хотел на то, что ты там считаешь. Я спросил, за каким хреном ты сюда припёрся.
— Всё за тем же. Ты встречаешься со старыми товарищами? Посиделки, вручение медалей. Праздники в честь славного прошлого. Похороны праведников. Ты же заслуженный ветеран, куда ж без тебя.