Я рисую сложную конструкцию. Никогда не обещай того, что потом нельзя забрать назад. Афоризм Брина.
— Если он её заслужит, и мы решим, что он её заслужил, и министр внутренних дел всё подпишет, то да, скорее всего, он получит амнистию.
— И что тогда? Он будет рисковать головой бесплатно? А я? Как насчёт небольшой компенсации за риски?
Ну всё, хватит. Мы оба выдохлись. Пора давать занавес.
— Флоренс, прежде чем с вами встретиться, мы прошли долгий путь. Нам необходимо безусловное согласие. Ваше и Эда. В ответ мы предлагаем оперативное сопровождение на высшем уровне и полную поддержку. Брину нужен ясный ответ. Не завтра. Сейчас. Или: да, Брин, я готова. Или: нет, Брин, и будь что будет. Итак?
— Сначала я должна выйти замуж за Эда, — говорит она, не поднимая головы. — До этого — ничего.
— Но вы ему сообщите до этого, о чём мы с вами сегодня договорились?
— После.
— Когда вы ему скажете?
— После Торки.
— Торки?
— Мы едем туда на два дня в гребаное свадебное путешествие, — огрызается она, подпустив гневных паров.
Мы погружаемся в хорошо оркестрованную паузу.
— Мы ведь друзья, Флоренс? — Я прерываю молчание. — По-моему, да.
Я протягиваю руку. По-прежнему не поднимая головы, она её пожимает, сначала неуверенно, но потом крепко, и я про себя поздравляю Флоренс с её лучшей актёрской работой.
Глава 21
Два с половиной дня ожидания показались мне доброй сотней, и в моей памяти сохранился каждый час. Как бы далеко ни заходила Флоренс со своими колкостями в мой адрес, они были продиктованы самой жизнью, и в те редкие моменты, когда я отвлекался от анализа всех сложностей предстоящей операции, на ум лезли её обвинения в грехах, часть коих я не совершал, но изрядную часть — совершал ещё как.
С тех пор как Прю объявила мне о своей солидарности, она ни единым намёком не сдавала назад. Не припомнила мне горьким словом интрижку с Рени. Для неё все подобные истории давно ушли в прошлое, которого не исправишь. А когда я рискнул ей напомнить об опасности для её юридической карьеры, последовал суховатый ответ: спасибо, знаю. Однажды я поинтересовался у неё, есть ли для британского судьи разница между передачей секретов немцам и русским, и она с мрачным смешком ответила, что в глазах многих наших дорогих судей немцы даже хуже. И всё это время Прю, опытная жена шпиона, как бы она сей факт ни отрицала, безупречно выполняла свои тайные обязанности, а я тактично принимал это как данность.
В профессиональной жизни она пользовалась своей девичьей фамилией Стоунвей, которую и пустила в ход, поручив помощнице взять ей автомобиль напрокат. Если потребуют данные водительского удостоверения, то она их предоставит, когда будет забирать машину.
По моей просьбе она дважды позвонила Флоренс. Первый раз, чтобы спросить, между ними, девочками, в каком отеле в Торки остановятся молодожёны; она горит желанием прислать туда цветы, а Нат намерен отправить Эду бутылку шампанского. Ответ был такой: отель «Империал», мистеру и миссис Шэннон. По словам Прю, Флоренс казалась собранной и успешно изображала предсвадебный мандраж для сидящих на прослушке агентов Перси Прайса. Прю послала цветы, я — шампанское. И то и другое мы заказали онлайн в расчёте на бдительность команды Перси.
Второй раз Прю позвонила Флоренс, чтобы спросить, не нужна ли её помощь в организации весёлой вечеринки в пабе после регистрации, а то она как раз работает неподалёку. Флоренс ответила, что уже арендовала большой отдельный зал, где, правда, попахивает мочой. Прю ей пообещала предварительно туда заглянуть, но согласилась, что менять уже поздно. Перси, ты слушаешь?
Пользуясь ноутбуком и банковской карточкой Прю вместо моих, мы просматриваем рейсы в разные европейские города и выясняем, что, несмотря на высокий сезон, мест бизнес-класса на регулярных авиалиниях предостаточно. В тени яблони мы ещё раз проверяем все детали нашего оперативного плана. Не пропустил ли я какого-то важного звена? Неужели, посвятив всю жизнь секретной службе, я могу споткнуться на последнем шаге? Прю говорит, нет. Она проанализировала всю диспозицию и не нашла никаких огрехов. Хватит уже попусту себя грызть, не пора ли позвонить Эду и пригласить его на ланч? Что без лишних уговоров шафер в моём лице и делает за сутки до бракосочетания.
Я звоню Эду.
Он в восторге. Отличная идея, Нат! У него обеденный перерыв всего час, но, может, получится немного продлить. Как насчёт бара «Пёс и козёл», ровно в час?
Хорошо, говорю. Увидимся на месте. В 13.00.
Бар забит чиновниками, что неудивительно, ведь он находится в каких-то пятистах имперских ярдах от Даунинг-стрит, Форин-офиса и Казначейства. Многие из чиновников в возрасте Эда, и мне странно видеть, что он продирается ко мне сквозь толпу ровесников накануне своей свадьбы, но никто не обращает на него внимания, никто его не признаёт.
Свободного столика не видно, но Эд, поработав локтями, уносит из-под стойки бара два табурета. Мне тоже удаётся продраться к бару, где я покупаю две кружки (не ледяного, но почти) разливного пива и две порции «завтрака пахаря»: чеддер, маринованный лук, хрустящие хлебцы. Заказ мне передают по цепочке, как пожарные.
Добыв себе пропитание, мы кое-как пристраиваемся в хорошо просматриваемом уголке и пытаемся перекрикивать общий шум. Очень хочется верить, что это доходит до ушей Перси, так как каждое слово Эда льётся бальзамом на мои истерзанные нервы.
— У неё просто снесло крышу, Нат! Я про Фло! Наприглашала в паб всех своих шикарных дружков! С детьми и всё такое! А ещё забронировала номер не где-нибудь, а в охренительном отеле в Торки с бассейном и массажным салоном! Хотите знать правду?
— Какую?
— Мы банкроты, Нат! Ни гроша! Всё ушло на ремонт! Ага! После брачной ночи нам придётся самим мыть посуду!
Ему пора возвращаться в Уайтхолл — уж не знаю, в какой тёмный карцер его там определили. Бар пустеет, словно по мановению руки, а мы с ним уже стоим на мостовой в относительной тишине, только транспорт шумит.
— Вообще-то я хотел устроить мальчишник. Вы и я, типа того. — Эд слегка мнётся. — Но Фло прикрыла лавочку. Это, говорит, всё мужские глупости.
— Флоренс права.
— Я забрал у неё обручальное кольцо. Сказал, что она его получит назад, когда станет моей женой.
— Хорошая мысль.
— Своё я не снимаю, чтобы не потерять.
— Если хотите, могу подержать его у себя до завтра.
— Да нет, не надо. Классный бадминтон, Нат. Лучше не бывает.
— Ещё наиграемся, когда вы вернётесь из Торки.
— Здорово. Ага. Тогда до завтра?
На мостовой Уайтхолла не принято обниматься, хотя ему, похоже, хочется. Вместо этого мы обмениваемся двойным рукопожатием: он обхватывает мою ладонь обеими руками и пару раз сильно встряхивает.
Время бежит. Вот уже ранний вечер. Мы с Прю снова сидим под яблоней: она с айпадом, я с экологической книжкой о грядущем апокалипсисе, которую Стеф попросила меня прочитать. Я повесил пиджак на спинку стула и, по-видимому, задремал, ибо не сразу понимаю, что попискивает мой смартфон от Брина Джордана. На этот раз я слишком нерасторопен. Прю уже выудила телефон из моего кармана и приложила к уху.
— Нет, Брин. Его жена, — отвечает она отрывисто. — Голос из прошлого. Как ваши дела? Отлично. А семья? Прекрасно. К сожалению, он в постели. Неважно себя чувствует. И весь район вместе с ним. Чем могу помочь? От этого ему наверняка сразу станет лучше. Скажу ему, как только проснётся. И вам того же, Брин. Нет, ещё не получили, наша почта — это какой-то кошмар. Конечно, придём, если сможем. Она большая молодец. Я тоже однажды попробовала маслом, но без толку. Спокойной ночи, Брин, где бы вы ни находились.
Она отключается.
— Он шлёт тебе поздравления. И приглашает на выставку А Чань на Корк-стрит. Боюсь, что у нас не получится.
Утро давно наступило. На лесистом холме в Карловых Варах; на промокшем от дождя склоне в Йоркшире; на «Территории Бета» и над экранами-близнецами в оперативной комнате; на Примроуз-хилл, в Гавани, на первом корте в Атлетическом клубе. Я заварил чай, выжал апельсиновый сок и вернулся в постель. Лучшее время для принятия решений, чем мы займёмся на выходных или куда махнём на праздники.
Но сегодня мы говорим исключительно о том, что наденем по случаю такого важного события, и как всё пройдёт, и что идея отправить их в Торки гениальна, поскольку дети не способны самостоятельно придумать что-то толковое… Детьми мы называем Эда и Флоренс, а сам этот разговор невольно возвращает нас к суровым московским дням, так как сейчас мы имеем дело с Перси Прайсом, а когда у тебя телефонный аппарат возле кровати, то дружба дружбой, а табачок врозь.
До вчерашнего дня я считал, что браки заключаются на первом этаже, но реальность внесла свои коррективы: возвращаясь из бара, я незаметно пофотографировал целевой объект и выяснил, что бюро записей актов гражданского состояния находится аж на шестом этаже. Только поэтому Эду и Флоренс удалось записаться на столь близкую дату. Чтобы добраться до ресепшн, надо одолеть восемь крутых пролётов каменной лестницы, а затем ещё один короткий пролёт до пещеристой комнаты ожидания со сводчатым потолком, что-то вроде театрального зала, но без сцены: плюшевые сиденья, играет тихая музыка, бродят туда-сюда беспокойные группки, а в дальнем конце блестит чёрная лакированная дверь с табличкой «Только врачующиеся». Есть крошечный лифт, но он для инвалидов.
В процессе рекогносцировки я также установил, что весь четвёртый этаж отдан аудиторской фирме и оттуда есть выход на навесной пешеходный мостик в венецианском стиле, ведущий через улицу в похожее здание; ещё лучше, там есть винтовая лестница, как в маяке, позволяющая спуститься прямо к подземной парковке. В этом антисанитарном чреве лестница доступна любому дураку, желающему подняться наверх. А вот спуститься вниз через мостик на четвёртом этаже не может никто, кроме резидентов жилого комплекса, недаром на крепких электронных дверях висит зловещая табличка: «ЗАКРЫТО ДЛЯ ПУБЛИКИ». На медной табличке при входе в аудиторскую фирму перечислены шесть партнёров. И первым упоминает