Конечно, сержант мог бы отказаться от выполнения поручений лагерного начальства, но это было бы равносильно тому, чтобы добровольно накинуть себе петлю на шею. Регистраторы пленных хлеб получали каждый день и питались на кухне охраны лагеря-тюрьмы. Все регистраторы, кроме Гавриила Тихоновича, были перебежчиками, воспользовавшимися листовками-пропусками, то бишь сдавшимися немцам в плен сознательно и добровольно. Немцы делали из них полицаев и формировали особые воинские команды, зондеркоманды, и заключенным в тюрьме военнопленным это было хорошо известно.
С вербовкой сержанта лагерное начальство не торопилось. После назначения регистратором военнопленных Гавриил Тихонович несколько раз получал приказания доставить к коменданту лагеря того или иного пленного, после чего эти пленные уже не возвращались. Гадать, куда они подевались, не было никакого смысла: конечно, были расстреляны. А кто увел их на расстрел? Правильно: Гавриил Тихонович.
Однажды сержанта вызвал к себе комендант лагеря. В кабинете, кроме него самого, находился мужчина в возрасте, которого комендант называл господин Шенборн. На чистом русском языке с московским выговором господин Шенборн предложил сержанту сотрудничать с немецкой разведкой.
– Все равно вы, сержант, уже достаточно скомпрометировали себя перед остальными военнопленными их регистрацией, что и отражено в документах лагеря, – заметил господин Шенборн. – Кроме того, именно вы приводили указанных вам пленных, которые через несколько минут были расстреляны, что также зафиксировано в лагерных документах. В глазах ваших товарищей вы – настоящий предатель. А то, что вы стали им по независящим от вас причинам, – это никому не интересно…
Сказанное господином Шенборном было чистой правдой. На размышление господин Шенборн дал ему пять минут, объявив, что у бывшего сержанта Красной армии всего два пути: расстрел перед строем военнопленных за саботаж или служба в диверсионной школе. Гавриил Тихонович выбрал второе. После недельного карантина он попал в Полтавскую диверсионную школу и окончательно сделался пособником немцев.
Курсант Сыч одним из первых овладел боевыми приемами самбо, быстро разобравшись, что все приемы самозащиты делятся на удары, рычаги, дожимы и выверты, и каждая из этих групп имеет всего лишь один-два базовых приема. Их и следовало изучить и довести их применение до автоматизма. Все остальные приемы были лишь вариациями приемов базовых, что возникают в процессе схватки…
На втором месяце обучения начались практические занятия по переходу предполагаемой линии фронта и поведению в тылу. Курсантов учили, как правильно вести себя на допросах и в местах заключения. Допускалось признание в причастности к немецкой разведке в случае предложения о перевербовке. Предложение это надлежало принять, а после возвращения из-за линии фронта немедленно доложить об этом руководству абверкоманды. Курсанты, готовящиеся в радисты, помимо прочего изучали радиодело, работу на ключе, методы шифровки и дешифровки радиограмм. Обучение их было более длительным, нежели у рядовых диверсантов.
Из школы в город не отпускали: курсанты жили в бывших монастырских кельях, питались в бывшей трапезной и имели досуг только в пределах монастырской ограды.
Через два месяца с небольшим курс диверсионной школы был пройден. Из первого потока был отчислен всего один человек, да и то по физическим показателям. Выпускники школы, намеченные к переброске за линию фронта, были разбиты на группы по два-три человека. Сыч и еще трое выпускников остались пока при школе и были задействованы на хозяйственных работах: школа ждала нового пополнения, и не двадцать человек, как было, а уже две группы по двадцать.
Все шесть групп, сформированные в школе, были направлены в распоряжение абверкоманды-2 «Юг» майора Зелигера, которая была придана армейской группировке «Зюд» и размещалась в Полтаве на улице Монастырской. В распоряжении абверкоманды-2 находилось четыре фронтовые абвергруппы-филиала, куда в течение последующих полутора недель и были отправлены новоиспеченные агенты.
Через три недели – предельный срок для выполнения конкретного диверсионного задания – из шести засланных групп в абверкоманду «Юг» вернулась только одна: бывший следователь административного отдела городской полиции Анисим Немчин и бывший электромонтер Коля Макаров, радист и подрывник в одном лице. Поначалу, как и было заведено, несколько дней они пробыли на карантине, где подробно, не упуская малейших деталей, писали отчет о состоявшейся «командировке», дважды их допрашивали следователи абвера, и единожды состоялась беседа с командиром абверкоманды, а когда все неточности были выявлены, им дали увольнительную на день.
Еще через несколько дней оба знакомца Сыча получили по медали «За военные заслуги», которые им вручили перед строем, а бывший следователь полиции еще и звание унтер-офицера немецкой армии. В качестве почетных гостей они приезжали в школу, и их с большой помпой чествовали как героев и показывали новым курсантам. После десятидневного отпуска на Средиземное море они вернулись загоревшими и очень довольными. Со смехом рассказывали о том, что руководство школы поощрило их еще и тремя талонами в публичный дом для сержантского состава, так что свободное время они проводили весьма весело. Известие о том, что его знакомые успешно выполнили задание и вернулись благополучно, Сыч встретил равнодушно. К прежним довоенным знакомым он не чувствовал ни холода, ни расположения, и чужая судьба его не интересовала.
В мае сорок второго года пришел черед и Сыча. Группа его состояла из двух человек: его самого и только что выпущенного из школы радиста по кличке «Зотов». Их прикомандировали к одному из филиалов абверкоманды-2 – абвергруппе-206 при четвертой танковой армии генерал-полковника Германа Гота.
Абвергруппу-206 возглавлял немец в чине майора, уже в возрасте, лысоватый, похожий на чудаковатого профессора. Как оказалось, это и был настоящий профессор, доктор Ганс Кох, бывший викарий (это стало позывным профессора), востоковед, богослов, доверенное лицо рейхсминистра восточных оккупированных территорий обергруппенфюрера Альфреда Розенберга на Украине. Майор Кох родился и вырос во Львове, службу проходил в Украинской Галицкой армии и прекрасно говорил как на русском, так и на украинском языках.
Именно Кох руководил переброской с полтавского аэродрома группы Сыча за линию фронта в район Барвенковского плацдарма, в тыл Юго-Западного фронта РККА. Задачей стояло выведение из строя железнодорожных путей в направлении Лозовой, куда во вторую декаду мая еще можно было эвакуироваться частям 6-й, 9-й и 57-й армий из устроенной немцами Барвенковской западни.
Их сбросили ночью с транспортного самолета «Ju-52». Ветра не было, так что приземлились они недалеко друг от друга и на место сбора пришли почти одновременно: Сыч – в форме капитана с петлицами сапера, в защитного цвета телогрейке и армейским вещмешком за плечами, и Зотов – в форме сержанта Красной армии, телогрейке, с саперной лопаткой и тощим вещмешком. За хилым лесочком на заросшем сорной травой поле нашли третий парашют с брезентовым тюком, в котором находились хорошо упакованная рация и взрывчатка. Парашют, как и предыдущие два, закопали вместе с десантными шлемами. Тротиловую взрывчатку в виде брикетов пищевых концентратов сухого пайка Сыч аккуратно и даже бережно сложил в свой вещмешок, хотя о безопасности в данном случае беспокоиться было излишне: прессованные тротиловые шашки-брикеты не взорвались бы и от выстрела, не говоря уж о незначительном ударе, но так положено по инструкции, а ее следовало чтить. Зотов засунул в свой вещмешок рацию «Телефункен» в сером металлическом корпусе.
Скоро рассвело. Сыч достал из нагрудного кармана крупномасштабную карту Барвенковского района, определил свое местонахождение и наметил маршрут движения. Зотов молчал: старший в их группе Сыч, ему и принимать решения…
Полем вышли к селу Подоловка, но само село решили обойти. Документы хоть и были надежными – сотрудник Полтавской диверсионной школы и одновременно абверкоманды-2 Алексей Литвин по кличке «Майборода» из бывших бирочников[3] делал фальшивые документы, как самые что ни на есть настоящие, – да береженого Бог бережет.
Перешли по узенькому мосту реку Сухой Торец, вышли на левый берег. Железная дорога проходила совсем недалеко: прямо за лесочком в шести километрах от Барвенково стояло сельцо Языково, где имелась железнодорожная станция. До следующей станции меж селами Червоная Заря и Григоровка было по карте почти четыре километра. И никаких дорог поблизости. Где-то метров через восемьсот от станции Языково железная дорога делала крутой поворот в виде полупетли, изгибом почти примыкая к поросшему кустами и осокой болотцу недалеко от берега Сухого Торца. В этом месте Сыч и решил рвать «железку». Дальше железнодорожный путь до самой Гавриловки шел прямиком через равнину, где было не спрятаться, да еще смыкался с автомобильным шоссе, днем и ночью полном машин и людей.
Заряд решили закладывать поздно ночью. Оно как-то понадежнее.
Нашли посередине болотца сухое место, скрытое со стороны железнодорожной насыпи кустами и зарослями высоченной крапивы. Здесь собирались отсидеться до ночи, а ночью заложить заряд, рвануть рельсовые пути и – марш-бросок до прифронтовой деревни Лиговки. Там свой человек, который переведет за линию фронта…
Говорили мало. Да и о чем? Сыч, по своему обыкновению, молчал и, если Зотов спрашивал его о чем-то, отвечал односложно: «да», «нет».
О человеке в Лиговке Зотову знать было не положено. И уже ближе к вечеру, терзаемый сомнениями, он спросил:
– Как потом на ту сторону переходить будем?
– Перейдем, – только и ответил Сыч.
До ночи решили поспать по паре часов, поскольку потом спать будет некогда. Первым лег Зотов. И тотчас заснул сном праведника. Через два часа Сыч разбудил его и лег сам, пристроив под голову вещмешок со взрывчаткой…