«Коронеру.
Ваша информация представляет большой интерес. Постарайтесь как можно скорее узнать о точных сроках русского наступления.
Сыч записал текст ответа на бумажный клочок и, сложив его пополам, вложил в коробок.
Бессонная ночь давала о себе знать. Он протяжно зевнул, положил коробок в карман, решив, что сделает закладку в дупло старой сосны сегодня вечером, и отправился в «спальную комнату». Лег на топчан, растянулся и почти тотчас уснул. Спокойно, без какого-либо беспокойства, волнений и тревожных снов. Как человек, качественно выполнивший серьезную и нужную работу…
Глава 9Где правда?
Выехать к начальнику дивизионного отдела контрразведки «СМЕРШ» майору Стрельцову Егора Ивашова вынудили два обстоятельства.
Первое – это (большое личное желание плюс служебная необходимость) ознакомиться со следственными материалами по делу гибели старшего лейтенанта Хромченко.
Второе – выяснить, не интересовался ли Хромченко помначштаба полка капитаном Олейниковым и не посылал ли он касательно его персоны каких-либо запросов, чего не мог не знать майор Стрельцов.
С Ивашовым вызвался ехать сержант Масленников.
– Вдвоем сподручнее как-то будет, – веско высказался он, имея в виду обстрел в лесу младшего лейтенанта. Спорить со своим помощником Егор не стал.
Сержант раздобыл для поездки в дивизию потрепанную «полуторку», которую ранним утром подогнали к дому Авдотьи Степановны.
Выехали в дивизию где-то в половине девятого, а к девяти, миновав два КПП с проверкой документов, подъехали к дворцу Лещинских в Кияницах. В девять ноль-пять Ивашов уже входил в кабинет майора Стрельцова.
– С чем прибыл, Егор Фомич? – дружески поинтересовался майор, пожимая ему руку.
– С двумя просьбами, – ответил Ивашов.
– Личными или служебными?
– Служебными, конечно.
– Выкладывай!
– Меня интересуют результаты запросов старшего лейтенанта Хромченко касательно помощника начальника штаба по личному составу 520-го стрелкового полка капитана Олейникова Павла Степановича, – начал Егор. – Василий Иванович Хромченко проявлял определенный оперативный интерес к капитану Олейникову, и мне думается, что через вас он неоднократно посылал служебные запросы относительно личности капитана и его биографических данных…
– Правильно думается, младший лейтенант, – согласился Стрельцов. – Значит, тебя интересует личное дело капитана Олейникова со всеми дополнительными материалами? Получается, ты принял дела покойного Хромченко?
– Можно и так сказать, – ответил Ивашов.
– Мне доподлинно известно, что помначштаба вашего полка капитан Павел Степанович Олейников находился в оперативной разработке у оперуполномоченного Хромченко, – произнес Георгий Фомич тоном наставника, не очень довольного своим учеником. – Тебе просто нужно найти нужную папку, и ты все сам узнаешь. Странно, почему ты пришел ко мне, не удосужившись сначала ознакомиться с формулярным делом капитана Олейникова.
– Я попросту не мог этого сделать, – невозмутимо ответил Егор, не показывая, что последние слова майора Стрельцова его неприятно задели.
– Почему? – полюбопытствовал Стрельцов.
– Потому что этой папки среди формулярных дел старшего лейтенанта Хромченко нет…
– Как это нет? – вскинул брови Георгий Фомич.
– Папка пропала… Во время смерти Хромченко или после нее…
Какое-то время майор молча разглядывал Егора, думая о своем. Потом спросил:
– Пропала во время смерти – это как? Ты имеешь в виду, что Хромченко могли убить?
– Это одна из моих версий, – ответил Ивашов. – Вторая версия… Папка могла пропасть уже после смерти старшего лейтенанта Хромченко. Просто кто-то воспользовался случаем и изъял из сейфа особо секретные папки. Их, по словам сержанта Масленникова, было две. Возможно, убийца Хромченко не имел возможности изъять опасные для него материалы из сейфа во время убийства и пришел за ними позже.
– А если папки пропали до гибели Хромченко? И он, обнаружив пропажу секретных формуляров, которые, скорее всего, попали в руки врага, застрелился? Такое ты допускаешь?
– Допускаю. Но факт пропажи папок остается в любом случае. Это значит, надо возобновлять следствие по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко в связи с исчезновением секретных папок… – Ивашов немного помедлил, затем продолжил: – Кроме того, у старшего лейтенанта Хромченко имелась вполне реальная возможность восстановить пропавшие материалы, что сейчас пытаюсь сделать я. Для меня это сложно. Не думаю, что это было бы так же сложно для него. Кроме того, враг, который изъял папки, ничего нового не узнал, поскольку о себе он знает все… Ведь папки были личными делами, а не секретными сведениями о нашей обороне или планах Ставки Верховного главнокомандования. И зачем тогда, обнаружив пропажу папок, старшему лейтенанту стреляться? А еще пропажа папок с секретными делами подтверждала подозрения Хромченко касательно тех лиц, на кого были заведены эти дела…
– Значит, ты склоняешься к версии, что гибель Хромченко вовсе не несчастный случай и даже не самоубийство, а убийство с целью изъятия секретных папок? – покачал головой майор.
– Да. И с целью уничтожения обладателя опасной информации, – добавил Егор.
– Я тебя понял, – задумчиво проговорил Стрельцов. – Что ж, твои доводы вполне убедительны. Только расследование по факту гибели Хромченко и исчезновению секретных папок ты возобнови по собственной инициативе. Ведь военная прокуратура закрыла дело Хромченко. А у тебя есть право провести по линии «СМЕРШа» в связи с вновь открывшимися обстоятельствами новое собственное расследование и вообще «проводить любые специальные мероприятия, направленные к выявлению преступной деятельности агентуры иностранных разведок и антисоветских элементов», – процитировал Георгий Фомич один из пунктов положения о правах и обязанностях служащих органов «СМЕРШ». – И допрашивать ты имеешь право любого военнослужащего, хоть командира полка…
– Я знаю, товарищ майор… А прежнее следственное дело…
– А прежнее следственное дело по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко, – не дал договорить Егору Стрельцов, – лежит в военной прокуратуре. И взять его оттуда будет проблематично…
– Но мне необходимо с ним ознакомиться. Увидеть описание картины преступления, почитать показания свидетелей, медицинское заключение…
– Следствие по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко вел наш «смершевский» следователь Кожевников, – многозначительно улыбнулся майор, – поэтому все материалы по этому делу у нас имеются. Копии, конечно.
– Вы очень предусмотрительны, – улыбнулся в ответ Ивашов.
– Работа у нас такая, – заметил Георгий Фомич. – А предусмотрительности меня научили в МУРе…
– Вы работали в Московском уголовном розыске? – удивился Егор.
– Служил. Начинал агентом уголовного розыска третьей категории, так в двадцатых годах назывались оперуполномоченные «угро». Дослужился до инспектора… – Георгий Фомич вдруг помрачнел и нахмурился. – У меня все родные погибли. Бомбой накрыло. Написал рапорт о переводе в действующую армию. Знаешь, чтобы попасть на фронт из МУРа, требовались очень веские причины. Просто так не отпускали, поскольку работы с началом войны в уголовном розыске прибавилось многократно. На первый раз мне отказали. А вот второй рапорт удовлетворили, признав гибель родных веским основанием. Так я и попал на фронт. Но с учетом имеющейся профессии был назначен начальником отдела контрразведки НКВД бригады, потом 167-й дивизии. Когда «особые» отделы были преобразованы в отделы контрразведки НКО «СМЕРШ», стал начальником дивизионного отдела… Да, – перевел разговор в другое русло Георгий Фомич. – Копию следственного дела о гибели старшего лейтенанта Хромченко я тебе дам. И имеющиеся материалы на капитана Олейникова тоже. Под расписку, конечно. Поработаешь с ними и вернешь…
Он поднял телефонную трубку и вызвал к себе следователя Кожевникова с нужными материалами. Тот через минуту вошел в кабинет и передал две папки Ивашову, взяв с него расписку.
– Держите меня в курсе вашего расследования, – сказал Георгий Фомич на прощание. – И желаю удачи.
– Спасибо, – совсем по-граждански ответил Егор, пожимая Стрельцову руку.
В расположение полка добрались быстро. Почему-то обратная дорога всегда бывает короче…
Знакомство с двумя папками, привезенными из дивизии, Ивашов начал с материалов, касающихся помощника начальника штаба полка по личному составу капитана Олейникова.
Как уже было ему известно, Павел Степанович Олейников, русский, двадцати семи лет, был родом из города Суджа. Там у него жили отец с матерью. К ним он и ездил, привозя продукты и деньги, которые получал у полкового кассира полевого отделения Госбанка. Так что частые отлучки капитана Олейникова, в общем, были понятны и где-то даже оправданы. Однако несколько фактов вызывали определенную настороженность.
Отец капитана Олейникова, Степан Александрович Олейников, в империалистическую войну был пехотным прапорщиком, награжден Георгиевским крестом, а при немцах работал техником-механиком на городской электростанции, то есть как было сказано в коротеньком анонимном письме, поступившем в Суджанский горотдел НКВД, «работал на немцев». Мать Павла Олейникова, Вероника Владимировна, работала акушеркой в больнице, две трети которой заняли под жилье рота солдат вермахта и взвод итальянцев. Вероника Владимировна, получалось, тоже «работала на немцев», хотя принимала роды у суджанок.
И Степана Александровича, и Веронику Владимировну не единожды вызывали в «компетентные органы», заваленные доносами жителей Суджи друг на друга. Получалось, что две трети жителей города практически работали на немцев, поскольку в Судже в период оккупации функционировали маслозавод, один из двух кирпичных заводов, магазины, аптеки, рынки, мастерские, городская управа с отделами и даже местный драмтеатр, который при отступлении немцев поджег карательный отряд из полицаев. По сути, эти две трети жителей Суджи, которые попросту хотели выжить, надлежало объявить предателями Родины со всеми вытекающими репрессивными последствиями. И таких небольших городков и скромных поселений, как Суджа, немцами было оккупировано сотни, если не тысячи. Так что же тогда получается? Всех жителей оккупированных территорий, не успевших или не пожелавших эвакуироваться, записать в предатели? И сослать в исправительно-трудовые лагеря?