[2]. А однажды отписала даже товарищу Сталину.
Немчин, увидев Липского, отвернулся и сделал вид, что никогда в жизни с ним не встречался.
Остальной контингент подготовительного отделения будущей диверсионной школы был весьма разношерстным: человек десять такие же, как Виктор, штатские, с глубокой обидой за душой на советскую власть, готовые против нее бороться и мстить. И семь человек – военнопленные из концентрационных лагерей: четверо из полтавского, что находился на окраине города в районе Берековки, двое – из харьковского, устроенного немцами в тюрьме на Холодной Горе по Полтавскому шляху, и один из концлагеря под Славянском. Всех их можно было распознать по изнуренному виду и затравленному взгляду, а бывший военнопленный из лагеря под Славянском не спускал взора с Немчина, одетого в полицейскую форму. Верно, досталось ему от сослуживцев Немчина с верхом…
Первым делом на каждого будущего агента заполнялась анкета. Немцы порядок любили и чтили, к тому же надо знать, с кем имеешь дело. Сразу начались занятия, пока теоретические, – вводили в курс разведывательного и диверсионного мероприятий. Проводил их уже известный многим слушателям курсов Роман Антонович «Черный» (здесь никто никого не называл по настоящим фамилиям) и бывший старший лейтенант Красной армии «Попов», уже дважды побывавший с заданиями за линией фронта и успешно их выполнивший.
Имелся в расписании занятий и политчас. Политзанятия проводили зондерфюрер Нибор, представившийся будущим курсантам диверсионной школы Германом Яковлевичем, и бывший харьковский профессор Борис Петрович Михайлов, отбывший шесть лет в исправительно-трудовых лагерях за принадлежность к эсеровской контрреволюционной организации, руководимой заграничным центром Украинской партии социалистов-революционеров.
Политзанятия, собственно, сводились к идеологической обработке будущих курсантов. Оба преподавателя вполне искренне, веря в то, что они говорили, внушали вполне взрослым людям, что большевистский режим держался только насилием и произволом, включая убийства, прикрываемые политическими мотивами. Что Красная армия терпит поражение по всем фронтам, поскольку ее солдатам не за что воевать: у них нет ничего в собственности, поэтому понятие «Родина» расплывчато и аморфно, а воевать за Сталина солдаты не хотят, поскольку для многих из них Сталин – тиран и деспот, держит в лагерях и тюрьмах кого-либо из их близких. Что германский солдат воюет не против народа, а против жидо-коммунистического правительства, несущего народам Советского Союза лишь горе и несчастья. И что помогать немецким солдатам освобождать порабощенные большевистским режимом земли и нести освобожденным от сталинской тирании народам свободу и справедливость – и почетно, и выгодно, поскольку германские власти умеют быть благодарными и никогда не забывают заслуг тех, кто им помогает в их борьбе против гидры большевизма.
Кто-то слушал эти лекции вполуха, как привык это делать раньше, при советской власти, кто-то задумывался над сказанным, кто-то начинал этому верить. Когда день за днем втемяшивают в голову одно и то же, поневоле станешь верить в сказанное. Верили же люди в советскую пропаганду. Например, в то, что «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней». А что на поверку оказалось?
Часто на таких занятиях присутствовал начальник подготовительного отделения зондерфюрер Грайф. Немец, он вряд ли понимал то, что говорилось на политчасе. Однако, наблюдая за лицами будущих курсантов, Грайф мог в какой-то степени оценивать эффективность таких занятий.
В город из подготовительного отделения не отпускали, разве что вывозили в свободное время на территорию бывшего мужского монастыря на хозработы. Ведь диверсионная школа должна была разместиться именно здесь, в стенах и на территории монастыря.
На занятия в подготовительное отделение несколько раз приходил еще один немец в чине капитана. Звали его доктор Франц Лун. В каких науках он преуспел, получив такую степень или звание, курсантам было неизвестно, да и не положено знать. Доктора Луна, сними он военный мундир, вполне можно было принять за университетского преподавателя или даже школьного учителя. Он был полноват, имел благодушное выражение лица, и если бы не глаза, которые иногда смотрели остро и холодно, его можно было принять за добряка, которого по случаю войны оторвали от педагогических занятий и обрядили в военную форму.
По-русски Франц Лун понимал и неплохо изъяснялся. Случалось, он беседовал один на один с кем-либо из будущих курсантов школы, решая, очевидно, быть тому действительно курсантом или нет. Капитан Лун имел на такие беседы полное право, поскольку скоро выяснилось, что именно он получил назначение на должность начальника Полтавской диверсионной школы. На третьей неделе обучения на подготовительном отделении побеседовал доктор Лун и с Виктором Липским. Именно капитан Франц Лун дал Липскому кличку, под которой тот стал числиться в школе, – «Анахорет». И произошло это отнюдь не случайно, поскольку за время обучения в отделении Виктор ни с кем не сошелся и компаний ни с кем не водил. Даже со своим знакомым Колей Макаровым он держал дистанцию и отличался от других обучающихся в отделении крайним немногословием и нелюдимостью. За это в отделении его прозвали Сычом. С этими двумя кличками – «Сыч» и «Анахорет» – Виктор Липский и был зачислен в диверсионную школу.
Курсант Сыч был крайне прилежен. Не потому, что боялся отчисления, после чего наверняка бы последовала отправка на работу в Германию. (Больше всего боялись отчисления курсанты из военнопленных, поскольку их отправили бы обратно в концентрационный лагерь.) Сычу было интересно. Специфические военные знания, приобретенные в разведывательно-диверсионной школе, о которых он раньше даже не подозревал, давали ему преимущество перед остальными людьми. В какой-то степени они даже делали его человеком исключительным и необычным. Виктор Липский чувствовал, что стал куда значительнее и увереннее, чем в прежние годы, хотя внешне его внутреннее состояние никоим образом не проявлялось. В отличие от большинства слушателей, учеба давалась ему легко, полученные знания он запоминал быстро и основательно и прекрасно осознавал, что в любой момент способен применить их с пользой, а еще для того, чтобы уничтожить противника и выжить.
Преподавателями и инструкторами в разведывательно-диверсионной школе были преимущественно русские из бывших офицеров Красной армии, проверенных в качестве агентов и выполнивших задания за линией фронта или в глубоком тылу. Имелись преподаватели и из белоэмигрантов, которые много знали и умели, но в качестве агентов не использовались: в большинстве своем они скверно ориентировались в советской действительности и совершенно ее не знали.
Занятия разделялись на теоретические и практические.
Теоретические занятия по изучению свойств зажигательных и взрывчатых веществ и правилам обращения с ними, включая закладку под намеченный объект и самостоятельное их изготовление, вели бывший старший лейтенант Красной армии, которого все звали просто «Попов» и обер-лейтенант Александр Павлович Дынкель, у которого фамилия была, естественно, вымышленной, как и вторая фамилия «Морозов». В школе он проходил под кличкой «Кватерник». Он же преподавал топографию и материальную часть оружия. Говаривали в школе, что в Советский Союз Дынкель-Морозов-Кватерник был заслан еще в сороковом году, считался ценнейшим работником из русских, имел несколько наград и осенью сорок первого года получил чин немецкого обер-лейтенанта. Это был живой пример для всех курсантов, чего можно добиться, честно служа фюреру и рейху.
Морозов-Кватерник был молчалив, серьезен, свое дело знал досконально, с курсантами в обращении суров и являлся одним из немногих служащих в школе русских, которых немцы-офицеры принимали за ровню.
Прикладные лекции по различным видам оружия вел бывший лейтенант Красной армии Иван Боков, у которого и имя, и фамилия были также вымышленными. Он же вел практические занятия по стрельбам из всех видов стрелкового оружия. Стрелял он очень метко, и курсанты за глаза прозывали его «Ворошиловским стрелком».
Теоретические знания по зажигательным и взрывчатым веществам закреплялись на практических занятиях, которые проводились в недовырубленном немцами еще в годы гражданской войны дубовом леске под монастырской горой. Руководили этими занятиями прибалтийский немец обер-лейтенант Генрих Кондлер и унтер-офицер из Баварии Фрейзе, которого курсанты прозвали «Фрезой».
Были занятия по незаметному проникновению к объекту диверсии. Такими объектами часто служили мост через реку Коломак и заброшенная железнодорожная ветка близ села Терешки. Здесь нужно было уметь неслышно ходить, по возможности не оставляя следов, и маскироваться так, что обнаружить диверсанта можно было, только споткнувшись о него.
А еще два раза в неделю курсанты совершали марш-броски. В понедельник на пятнадцать километров, в четверг на тридцать. «Дыхалка» у Сыча была хорошая, но броски на тридцать километров практически без остановок выматывали совершенно…
Где-то недели через две после начала занятий в школе капитан Лун принес в школу книгу:
«Волков В.П.
Курс самозащиты без оружия – самбо.
Под редакцией Зобова Н.С. и Станкевича А.Л.
Учебное пособие для школ НКВД».
– Это будет новый обязательный предмет, – объявил капитан Лун, подтвердив этими словами наличие преподавательской практики в своей биографии. – Двухчасовые занятия каждый день… Плюс обязательные тренировки в личное время.
Руководить практическими занятиями по самбо взялся старшина школы, усатый крепыш, бывший сержант Красной армии, которого все курсанты уважительно звали Гавриил Тихонович. В прошлом он занимался борьбой и боксом, служил в погранвойсках, попал в плен под Днепропетровском, был помещен в днепропетровскую тюрьму, превращенную немцами в концлагерь, где даже в одиночных камерах находилось с десяток военнопленных. Когда через несколько дней началась поголовная регистрация военнопленных, Гавриил Тихонович был, по непонятным причинам, назначен регистратором, то есть лицом, пользующимся у немцев доверием. Немцы, выбрав интересующий их «объект», иногда, помимо кнута и пряника, при вербовке военнопленных использовали такой прием: освобождали кого-либо из пленных от работ, неплохо кормили и давали различные поручения, компрометирующие пленного в глазах товарищей. Одно поручение, другое, третье… Выполнение поручений поощрялось лагерным руководством ослаблением режима, улучшением питания и прочими поблажками. В конечном итоге избранный для вербовки «объект» становился в глазах товарищей прислужником немцев и, стало быть, предателем, после чего, при надлежащей его обработке, он таковым и становился. Часто неожиданно для себя самого…