Та объяснила ему, что для Марьяны это смертельный риск: Ахмед-Гамди, узнай, с кем она встретилась, убьет ее. Да и для Фаврикодорова риск не меньше.
— Со смертью я встречался, — Константин усмехнулся и показал на шрам. — Она прошла рядом. А Марьянке только скажите: Костя в Габрово. Пусть сама решает.
— Хорошо, — сказала подруга Марьяны. — Если ей удастся вырваться из дому, то встретиться она сможет разве только на базаре.
— Пусть она зайдет к моим старикам. Хотя бы на минуту…
— Вряд ли зайдет… А там — воля Господа.
Женщина взглядом простилась и тут же слилась с базарной толпой.
Константин решил каждый день приходить на место, где стояли крестьянские телеги с нехитрым габровским товаром. Как долго он останется не опознанным жандармами, об этом он думал меньше всего.
В голове роились всякие мысли, и главная: во что бы то ни стало увидеть Марьянку, потом — хоть смерть. Эта мысль пьянила, притупляла опасность. Но внутренний голос осуждающе предостерегал: ты забыл, что на тебя надеется капитан Артамонов? Ты не имеешь права рисковать собой, не совершив главного дела своей жизни — освобождение родины от турецкой неволи. Россия вам, болгарам, протягивает руку помощи.
Три дня он ходил по базару. На него уже стали обращать внимание: что нужно этому турку? Ни к чему не приценивается, ничего не покупает. Базар постепенно редеет, и он незаметно уходит.
Родители догадывались: болит у него душа по Марьянке. Она не виновата, что родилась красивой. Потому и приглянулась старому полковнику.
Родители Кости жалели невестку. Но не могла она вырваться из цепких лап жестокого турка. Бежать, да еще с двумя малышами, которых она родила в первый год жизни в заточении, не могла.
Много лет назад подобная судьба ждала турчанку Зайди-ну, мать Константина. За нее отдал калым богатый сирийский купец, он годился ей в дедушки. Она схитрила, сказала родителям, что согласна пойти в гарем к сирийскому купцу.
Купец должен был заявиться утром, а она майской ночью сбежала из дому, ушла в горы, где чабаны-болгары пасли овец, попросила спрятать ее от ищеек престарелого жениха. Чабаны ее надежно спрятали в пещере. В пещере она пребывала до осени. Еду ей носил молодой чабан Никола. Они полюбили друг друга.
Весной у них родился первенец. Родители Зайдины купцу вернули калым. От дочки-беглянки отказались. Николу и Зайдину обвенчали в церкви. У Кости были братья, но они умерли в раннем детстве.
В девять лет Костя пошел в школу. Особенно легко ему давались языки. К двенадцати годам он бойко говорил и читал по-турецки. Учитель турецкого языка предложил ему заработок: посещать дома богатых турок и читать им стамбульские газеты. Многие турки хотя и купались в роскоши, владели виноградниками и ореховыми рощами, а писать и читать не умели. За чтение газет платили гроши, но для мальчика это были деньги. И родители гордились, что их Костик уже не пропадет, сумеет пробить себе дорогу.
У родителей была тайная мечта — после начальной школы отправить мальчика в Стамбул, чтоб там он выучился на механика. У землевладельцев уже появлялись паровые локомотивы. Их покупали в Англии.
Но в Стамбул Косте дорога оказалась закрытой: у него была не чистая турецкая кровь. И он поселился в Габрово, работал на виноградниках. Там он и встретил Марьянку, оставшуюся без родителей, на попечении бабушки. Бабушка умерла, когда Марьянке едва исполнилось пятнадцать лет. К шестнадцати годам молодых обвенчали в церкви. Но счастье обошло их стороной. Турок отнял у Кости Марьянку.
Так и не увидевшись с Марьянкой, Константин вернулся к своим друзьям-геодезистам.
Плевна. 1869. 15 августа
Под Габрово экспедиция задержалась надолго. Было несколько причин задержки — и одна из них, невозвращение Фаврикодорова.
Николай Дмитриевич уже испытывал тревогу: не схватила ли проводника полиция? У проводника российское подданство. Но подданство подданством, а, если человек совершил преступление против Порты, к тому же не является турком, наказание не заставит себя долго ждать: виселицы есть на всех рынках во всех городах Европейской Турции. Казнят обычно по праздникам, когда горожане имеют возможность, не отвлекаясь от повседневных забот, своими глазами видеть работу палача. Пусть дрожат славяне. Пять столетий им рубят головы, а они все не желают покориться воле турецкого мусульманина.
Волновались и остальные члены экспедиции. Но вслух о своих предположениях пытались не распространяться. Каждый был занят своим делом. За эти дни геодезисты нанесли на карту дорогу, которая значилась как проселочная, а на самом деле была с твердым покрытием, пролегала от Тырново до Шипки. На север от Тырново, в направлении Систово, велись земляные работы. Через год-два и там будет проложена дорога с твердым покрытием.
Все эти изменения на местности скрупулезно наносились на карту. «Нет, — рассуждал Николай Дмитриевич, — турки время не теряют, готовятся к войне основательно, ждут неприятеля с севера». А вот болгары ждут с севера освободителей. Это даже чувствовалось по отношению болгар к русским геодезистам.
Болгары приносили слухи, что западнее, вокруг Плевны, трудятся тысячи землекопов, строятся какие-то укрепления. Работами руководят английские инженеры.
Все эти слухи предстояло проверить. Способ проверки один — топографическая съемка местности. А вот почему в Турции усердствуют англичане, тут одних наблюдений, пусть даже с помощью буссоли, мало. Тут уже область политики. Англия, несомненно, заинтересована, чтобы Турция воевала с Россией.
И не только Англия. Не случайно же полковник Скобелев попросил добыть для изучения образцы нового оружия. Это оружие изготавливают за океаном. Новое оружие турецкая армия уже осваивает.
Не дождавшись возвращения Фаврикодорова, капитан Артамонов отдал приказ свернуть работы в районе Тырново и утром, когда еще солнце за горизонтом, начать движение в направлении Плевны.
На окраине селения Гривицы их встретил Фаврикодоров. Целый день, взяв у знакомого крестьянина лошадь, в палящий зной он мчался по пыльному проселку наперерез экспедиции. Константин был не один, его сопровождал вихрастый мальчишка лет десяти, сын крестьянина. Мальчишке велел отец забрать у дяди Кости лошадь и засветло вернуться домой.
Но оба — и Константин, и мальчишка — понимали, что засветло вернуться не успеть. Оранжевое от зноя солнце касалось скрытых вечерней дымкой холмов Янык-Баира.
Конечно, Константин отпустил бы сопровождающего и раньше, до захода солнца, но мальчишка горел страстным желанием своими глазами увидеть русских. В селе давно говорили, что русские придут из-за Дуная, придут освобождать болгар. И учитель не скрывал, что бородатый дед Иван прогонит ненавистного турка, что он сильней всех янычар и башибузуков, умеющих разве что рубить головы безоружным болгарам.
— Вот они, русские! — Константин показал на две пароконные кибитки.
Кибитки двигались по дороге на Плевну. Двух верховых люди в кибитках увидели издали. Ездовые радостно закричали, замахали кнутовищами. Лошади перешли на иноходь.
Мальчишка был несколько разочарован. Он ждал встретить бородатых стариков с огромными ножами за поясом (ведь у янычар и башибузуков были ятаганы). А из кибиток выскочили молодые безбородые ребята. Правда, у всех были усы, лихо закрученные кверху. Лишь у одного, с лучистыми улыбчивыми глазами под парусиновой фуражкой, была короткая русая бородка. Наверное, людей с такими ликами чеканят на монетах. К нему и обратился дядя Костя, приложив руку к выгоревшей феске.
Человек в парусиновой фуражке спрыгнул с передка, как равный равному подал руку сначала Константину, затем мальчишке. Мальчишка не удержался, спросил:
— А кто из вас русские?
— Мы все русские, — ответили ему, улыбаясь.
— А где ваш дед Иван?
Дедом Иваном интересуются везде. Кто-то из числа болгар еще в Шумле, помнится, удачно высказался: «Дед Иван, видимо, вездесущ. Как Иисус Христос».
Но так мальчишке не ответишь. Ему покажи деда Ивана, чтобы дома рассказать своим сверстникам, какой он из себя. Ведь его ждали еще их деды. Ждали не одно столетие.
Мальчишку наградили серебряным крестиком, и тот, счастливый, что увидел русских, простился с ними, как со старыми друзьями, приложив руку к сердцу.
— Ночью не побоишься?
— Теперь — нет!
И он уехал, когда солнце в последний раз осветило лесистые склоны Янык-Баира. С этих холмов Плевна, говорят, как на ладони.
У мелководного ручья Гривица разбили бивак. Солдаты поили и купали лошадей, повар Хоменко разжег костер из сухих веток боярышника, достал с подводы казан, принялся творить казацкую кашу.
Пока готовился ужин, Николай Дмитриевич и Константин Фаврикодоров уединились, и отпускник рассказал, что видел и кого встретил в Габрово. Он не стал скрывать, что его сына Гочо турки отобрали у матери и увезли в школу военных воспитанников.
— Давно?
— Девять лет назад, когда я в Греческом легионе оборонял Севастополь. За все эти годы они могли моего Гочо превратить в янычара.
— Султан отменил янычарство. Вам это известно?
— Да и мне так толковал мой друг Атанас Манолов, но сам же он утверждал, что этот указ султана не выполняется.
Порте нужны каратели. Я поклялся родителям найти сына и вернуть его домой.
— Мать вашего сына знает, что он в школе военных воспитанников?
— Хотел спросить, да не смог с ней встретиться. Четыре дня выслеживал, но в условленном месте она так и не появилась. Или подруга ее не передала мою просьбу, или же не было возможности на какое-то время оставить дом. Это все равно, что оставить гарем. Турки-повелители таких женщин убивают. Но я украду мою Марьянку. Тогда я не смог, не сумел. С тех пор жизнь меня научила бороться за свое счастье.
Константин изливал свою душу человеку, который его понимал с полуслова. Капитан Артамонов не упрекнул проводника, почему тот задержался в городе. Причина была немаловажная. Шестнадцать лет человек не видел своих родных, не знал, что с ними, а когда узнал, на душе стало еще тяжелее. Он готов был к любым испытаниям, лишь бы месть достигла цели.