— Сама Труди жила так в течение четырех или более лет. Тысячи других все еще так живут и будет жить до конца своей жизни".
"Я знаю", — сказала женщина; — "Но есть большая разница, когда вы знаете людей". Как женщине, ей хотелось знать, что происходит в душе мужчин, и добавила: "Скажите мне, как вы это выдерживаете, Ланни".
— Ну, вы научитесь выдерживать, когда это станет необходимо. В моем случае это не так трудно, потому что я делаю работу Труди, и у меня есть ощущение, что она всегда со мной. Я точно знаю, что она скажет на то, что происходит, и когда я даю деньги на дело, я чувствую ее удовлетворение.
Нина знала, что это не так. И она больше не будет докучать вопросами, чтобы не бередить рану, которую он хотел заживить. Как тело сопротивляется посторонним предметам, попавшим под кожу, так и душа сопротивляется страданиям. Так думала эта добрая женщина, и Ланни, старый друг, понимал смысл ее молчания.
"Нашу совместную жизнь трудно понять", — сказал он ей. — "Немногие возлюбленные когда-либо были настолько холодны. Труди была полностью поглощена своим делом, что, казалось, как будто у нее не было никакой жизни вне этого дела. Я видел, как она тихо сидит, и знал, что ее мысли были о товарищах в концентрационных лагерях, или о тех, кто рисковал своей жизнью, распространяя нашу литературу. Я попытался развлечь ее, и иногда добивался успеха, но не часто. Всегда возникали новые проблемы, и это постоянно давило на неё".
— Это же бесчеловечно жить так, Ланни!
— Конечно, это бесчеловечно. Но таковы нацисты, и мы должны бороться с ними так же.
— Что это будет означать в будущем?
— Пусть проблемы будущего решает само будущее. Дело в том, что теперь, когда мы в состоянии войны, мы должны чувствовать по-военному и жертвовать по-военному. Нацистов можно победить только людям, таким же безжалостным, как они, и даже больше. У нас должно быть много антинацистских фанатиков, и некоторые из них будут женщины, которые думают больше о спасении своих товарищей, чем о том, чтобы их мужья были счастливы. Разве это не так, Рик?
— Так!
"Я ещё твёрдо не решил, верю ли я в бессмертие", — сказал Ланни, — "но я знаю, что дух Труди живет во мне, я думаю о ней все время. Я полагаю, что это то, что религиозные люди называют 'общением'. Когда мне удаётся сделать что-то против нацистов, я слышу, как она говорит: 'Хорошо! ' И всегда: 'А что дальше?' Нацистский террор продолжается, и наше сопротивление не может ослабевать. Я полагаю, что я тоже стал одним из фанатиков".
Нина хотела воскликнуть: "О, нет", но она боялась, что это будет невежливо. Вместо этого она спросила: "Предположим, вы узнаете, что они убили ее. Будете вы в трауре по ней, или вы найдете другую любовь?"
— Прекрасный шанс, если я смогу сделать женщину счастливой, или открыть для себя ту, кто будет жить моей жизнью! Ланни улыбнулся, он редко говорил долго, не находя повода для улыбки. — "Вы когда-нибудь читали Песню изгоя Вальтера Скотта?" Он процитировал:
"О дева! друг недобрый я! Глухих пустынь жилец;
Безвестна будет жизнь моя, Безвестен мой конец!"[76]
Ланни телеграфировал Рудольфу Гессу, спрашивая, насколько ему будет удобна встреча с Прёфеником. Ответ пришел быстро, назначив встречу через два дня с этой даты. Так агент на автомобиле добрался до канала и еще раз пересёк его в штормовую погоду в начале марта. Он прибыл в Кале, город, чье имя напоминало ему трагедию семьи Робинов. Метель не по сезону не позволила ему воспользоваться автомобилем. Он оставил свою машину на хранение и сел на поезд, чтобы не пропустить назначенную встречу.
Он был приглашен быть гостем заместителя, но подумал, что тактичнее поселиться в Адлоне, а не путаться под ногами. Он знал из газет, что они оба, Ади и его самый верный сторонник, были поглощены тем, что практически было войной с Австрией, которая велась внутри этой несчастной страны Зейс-Инквартом и другими нацистами, введенными в правительство. Её, возможно, можно было считать комедийной войной, если бы она не имела такого мрачного смысла для будущего. Австрийский министр внутренних дел и общественной безопасности предоставил нацистам Штирии право носить свастику и кричать "Хайль Гитлер!" А затем Кабинет, членом которого он был, приказ отменил. Тогда министр отправился в Грац и устроил смотр пятнадцати тысячам нацистов, многим из них в военной форме. Все они отдавали нацистское приветствие. Это был незаконный парад. Никто не сомневался, что это значит.
Ланни нашёл берлинские газеты, полные шума по поводу плохого обращения с немцами в Австрии. Эти ненавистные нацистские газеты, полные лжи и насилия! Такая вещь, как фактическая информация была совершенно неизвестна в Гитлерлэнде. Все это было ядовитой пропагандой кривого карлика "Юппхена", который, по мнению Ланни, был самым отвратительным человеком, с которым он когда-либо здоровался за руку. Одного взгляда на любую первую страницу в Берлине было достаточно, чтобы узнать, куда пойдёт нацистская машина. Кто станет её следующими жертвами: евреи, австрийцы, чехи, поляки, большевики. Ну и внутренние враги, спекулянты, деятели черного рынка, отказники Зимней помощи, сомневающиеся в мудрости фюрера, а потом пацифисты, католики, протестанты, масоны, и, конечно, евреи и Красные всюду. И все сначала.
Ланни сообщил о своем присутствии в городе и подтвердил встречу. Гесс пригласил его в тот же вечер. Кроме того, Ланни позвонил в офис Геринга и сообщил гауптману Фуртвэнглеру, что он получил заказы на две картины, которые фельдмаршал поручил ему продать. Это всегда было приятной новостью. Der Dicke стал самым богатым человеком в Германии. "Но никто никогда не имеет достаточно денег", — заметил Ланни, и офицер СС одобрительно усмехнулся. Он, без сомнения, имел возможность в этом убедиться.
У заместителя фюрера Гесса не было шестиколесной колесницы, покрытой голубой эмалью. Он ездил в черном лимузине с красным штандартом впереди и золотой свастикой на дверях. За рулём был старший сержант и рядом с ним эсэсовец охранник. Вероятно, окна были из пуленепробиваемого стекла. Ланни не возражал против этого особенно ночью. Пока они ехали, Гесс говорил об австрийской запутанной ситуации, конечно, обвиняя Шушнига. Ведь каков был смысл назначения министра общественной безопасности, а затем сделать его небезопасным? Это просто означает, не отвечать за свои слова. А фюрер не любит иметь дело с людьми, которые не держат своё слово. Австрийское правительство собираются опять перетряхнуть. На этот раз двурушников выбросят вон.
Они поговорили о Прёфенике, и Гесс сказал, что старик имел достаточно времени, чтобы подготовиться и, несомненно, покажет им хорошее шоу. Трудно найти честных и компетентных медиумов. Почему они должны быть поляками и низкого происхождения? Ланни сказал, что он не знает, но это факт, что многие из них выходцы из этих центрально-европейских стран. Но наиболее точными и надежными исследователями оказались немцы. Ланни назвал Дриша, Шренк-Нотцинга и Тишнера. Гесс принял к сведению эти имена, и Ланни спросил, получат ли они награды и не возглавят ли они Научно-исследовательский институт парапсихологии.
Перед тем как они вошли в здание Ланни сказал: "Я хочу, чтобы вы знали, что я не общался с Прёфеником, и ничего не рассказывал ему о вас".
Заместитель фюрер ответил: "Он обо мне знает много и может узнать ещё больше. Но, черт побери, если он попытается со мной мошенничать, я сдеру с него шкуру живьём!"
В этом доме чудес ничего не изменилось. Одетый в черное слуга взял их шляпы и пальто, а пожилой джентльмен в китайском одеянии встретил их с добродушной вежливостью и сопроводил в тускло освещенную комнату. Он спросил, как их здоровье и здоровье фюрера, и сказал: "Мы являемся свидетелями великих событий. Я снова получил гороскоп фюрера, и этот месяц принадлежит ему". Гесс сухо ответил: "Он тоже так думает".
Ланни, внимательно наблюдая чародея, отметил, что его глаза с опаской перебегали с одного гостя на другого. "Господа", — внезапно сказал он, — "вы пришли за советом, и предзнаменования благоприятны. Перейдем к работе, прежде, чем, что-то может повлиять на неземные силы".
Это устроило гостей, и без лишних слов старик вошел в шкаф и задёрнул шторы. Они подождали и вскоре услышали стоны и своего рода слабый храп. И вдруг послышался бас "контроля", который назвал себя королём Оттокаром I. Говоря по-немецки, он заявил: "Здесь пожилой джентльмен с белыми бакенбардами и выбритым подбородком, он носит суконный мундир кремового цвета с большой золотой звездой на груди. Он утверждает, что он великий правитель, и называет себя Францем-Иосифом. Знаете ли вы такого человека?"
"Я слышал о нем", — не слишком радушно ответил Гесс.
— Он недоволен, он говорит, что в его прекрасном городе приходят ужасные вещи. Пруссаки опять наступают на Австрию. Он говорит: 'Я не против, если вы убьёте кое-кого, там всегда был избыток людей. Но пощадите мои дворцы, потому что они были построены на века'.
— Скажите ему, что никто не хочет обидеть его дворцы.
Был пауза, которая длилась, предположительно, пока говорил старый император. Потом голос сказал: 'Он говорит, что если человеку было бы суждено летать, то они должны были бы иметь крылья за плечами'.
"Скажи ему", — сказал заместитель, — "что если бы людям было бы суждено жить во дворцах, то они должны были бы их носить на спине, как улитки".
Снова пауза, а затем: "Он заявляет, что нельзя так говорить с Majestät, и вы должны быть почтительны, если вы желаете иметь честь общаться с ним".
"Прошу прощения", — сказал нацист. Ланни подействовал на него, объяснив, что духам надо быть потакать. — "Спросите Его величество, может ли он сказать нам, что грядёт в его стране".
— Он говорит, что будет много скорби перед радостями, но, в конце концов, имя