"Tisket, A Tasket[82]". Он понял значение в ней пары слов, но не смог найти другие в словаре.
Робби Бэдд был отчасти виноват в этих условиях в Ньюкасле, создав новую отрасль промышленности в городе со старыми узкими и извилистыми улочками. Старшие Бэдды, а их было великое множество, считали, что он должен был спросить их совета. Они по-прежнему смотрели на него как на упрямого и опасного человека, и были рады, что они не вложили ничего из своих денег в эти сумасшедшие хитрые штуки, летающие по воздуху. Сейчас там был резкий спад, и все эти семидесяти и восьмидесятилетние и два девяностолетних заявили: "Мы же говорили". Мужчины среди них до сих пор называли Ланни "ублюдком Робби" и смотрели на него, как на молодого пройдоху. Но всем им было интересно послушать его рассказы о греховности Парижа, Лондона и Берлина.
Робби играл в покер со своими дружками каждую субботу вечером и выходил вместе со своей женой "один раз в сто лет", как он выражался, но в остальном у него не было никакой жизни за пределами его бизнеса. Современная конкуренция требовала этого, и Робби прославлял конкуренцию и гордился своей способностью выдержать темп. У него были способные молодые ребята, в том числе два его младших сына, которых он жестоко тренировал, заставляя их знать каждую деталь того, что они делают. Завод Бэдда был их страной, и их Богом. А это доказывал тот факт, что ВЕ P12A был теперь самым быстрым и маневренным истребителем на рынке. Что стало темой песни, которую сочинила девочка стенографистка и которую пели на банкетах, пикниках и на других мероприятиях компании.
Робби никогда не отказывался от мечты, что у Ланни когда-нибудь возникнет этот энтузиазм. Всякий раз, когда он приезжал, отец заражал его энтузиазмом и следил, как глубоко проникла эта зараза. Никогда его надежды не были так близки к свершению, как сейчас, потому что розовый сленг полностью исчез из лексикона его первенца, и он демонстрировал реальное понимание места военной авиации в конкурентном мире. Конечно, Робби хотел знать все о его беседах с Герингом, Шнейдером и другими деловыми людьми. Что касается Ади Шикльгрубера, само посещение логова этого людоеда и продажа ему картин и покупка других картин для него в Вене были темой настоящей захватывающей истории, которую Робби рассказывал всему городу. В результате чего все хотели её услышать из первых уст, и Ланни стал социальной знаменитостью во второй раз, побывав в первый, когда появился с новобрачной стоимостью в двадцать три миллиона долларов.
Люди хотели устроить ему обеды в своих домах или в загородном клубе. Его не просили встать и выступить с речью, но разрешали ему говорить, и тогда остальная часть стола умолкала, но вопросы задавали. Леди находили его привлекательным и были готовы влюбиться в него, и не только не состоящие в браке. Это был серьезный вопрос в эти современные дни. Это уже были не жеманные взгляды и вздохи. Они были эмансипированны настолько, что получали, что они хотели. Они будут слишком близко прижиматься к нему во время танца и уводить его к одному из этих укромных мест, которые заботливо предоставил архитектор. А если он показал бы малейший интерес, то они могли бы придумать какой-нибудь предлог, чтобы взять его в машину. Каждая из них имела ее собственную, а потом что-нибудь может случиться и с обескураживающей внезапностью.
Эстер Бэдд, дочь пуритан, теперь уже несколько раз бабушка, знала все о своем родном городе и была вынуждена приспособиться к происходящим изменениям. В молодости Ланни, она относилась к нему с подозрением, как к продукту Берега удовольствий, но теперь она решила, что он оказался намного лучше её подозрений, и она приняла его в "семью" с хорошей репутацией. Она знала, как относится её муж к своему первенцу, и хотела играть свою трудную роль мачехи с благородством и изяществом. К этому времени Ланни находился в положении соломенного вдовца более двух лет, достаточное время для всех приличий и даже для опасностей. Эстер решила, что было бы разумно убедить его жениться в Ньюкасле и осесть. Он приезжал сюда два или три раза в год, и, казалось, мог свободно продлить свое пребывание здесь.
Эстер Ремсен Бэдд была опорой общества в этом городе, который оставался небольшим городком по своему разумению. Ее отец был президентом Первого Национального банка, а ее брат недавно сменил его на этой должности. Она была неутомимой в церковной работе и в том, что можно назвать "добрыми делами". Она была воспитана в вере, что место женщины дом, но так как женщины были втянуты в политику и были вынуждены голосовать, то пусть они лучше голосуют хорошо, чем плохо. Так Эстер вошла в женский клуб и вдохновила его занять позицию за чистое правительство, которое серьёзно угрожало привести её в конфликт с деловыми интересами её мужа.
Они выработали компромисс, который вылился в довольно странный результат, что эта высокая седая, величавая и сдержанная пуританская дама стала как бы политическим боссом своего города. Когда пришло время для выдвижения кандидатур, и местные руководители партии принесли Робби предложенный список кандидатов, то он отдал его своей жене. Она будет добросовестно расследовать подноготную каждого кандидата, и если кто-либо из них окажется "слишком сырым", то на нём будет поставлен крест. Конечно, такой секрет, как этот, не упрячешь, и такую власть, как эту, нельзя удержать без тяжёлой и напряженной работы и беспокойства. Приходили депутации по тем или иным поводам, и кандидаты, чтобы показать свою квалификацию. А потом шашлыки и политические пикники! "Ты просила об этом!" — сказал бы Робби с ехидной ухмылкой. Но улицы держали чистыми, и никто, запускавший руку в общественную казну или пренебрегавший своей женой и детьми, не мог подняться до политического Олимпа в Ньюкасле, штат Коннектикут.
Эстер не собиралась поговорить по душам с Ланни, как это сделала Нина Помрой-Нилсон. В её мире эти вопросы решались с тщательно подготовленной случайностью. Эстер попыталась представить себе, какой тип молодой женщины подошёл бы к ее трудному пасынку, и пригласила бы пробный экземпляр на обед и проследила бы за признаками контакта. Если контакта не произойдёт, то она подождёт два или три дня и попробует другой, возможно, на ужине, чтобы сделать всё менее очевидным. Она как бы случайно заметит, давая Ланни знать, кто придет с указанием её связей и характеристики. Существует поговорка, что в Бостоне спрашивают, что вы знаете, в Филадельфии, кто ваши предки, а в Нью-Йорке, сколько у вас денег. Ньюкасл находится между Бостоном и Нью-Йорком, но Эстер была ближе идея Бостона, и она никогда не говорила о деньгах. Тем не менее, можно быть уверенным, что она никогда не впустит кандидата, который не имел бы приличной суммы.
Так Ланни имел все возможности ознакомиться, какую красоту, дух и талант могла ему предложить земля его предков. Милые девушки и яркие девушки, некоторые из них разделяли его музыкальные и художественные вкусы, а некоторые были удивительно зрелыми и хорошо информированными. Одна из самых красивых, как ни странно, была дочерью той Аделаиды Хичкок, которую Ланни в его неискушённой юности лишил роли в спектакле загородного клуба Сон в летнюю ночь. Он назвал ее "вялой" и предложил роль Филлис Грэсин, ставший вскоре звездой на Бродвее и теперь играющей материнской роли в Голливуде. Это социальная грубая ошибка была ему прощена. А теперь время, Без ног и без крыльев оно, Быстро летит, не догонишь его! Здесь была дочь Аделаиды в начале цветения, с большими карими глазами своей матери, и живостью, которой, к сожалению, не хватало её матери. Она была родственницей Эстер, и будет обладать кучей денег, а когда Ланни говорил о светской жизни на Ривьере, она заворожено слушала. Её готовили тратить деньги, главным образом, на одежду, чтобы носить её на балах и приёмах, и ее молодое сердце стучало при мысли о начале такой жизни.
Что мог бы Ланни делать с такой женой? Оставить ее здесь, пока он будет геройствовать по всей Европе? Или взять ее в дом своей матери и оставить ее там? Держать свои взгляды при себе, или же опять тревожить и напугать ее, как он сделал это с Ирмой? Конечно, он не мог рассказать ей о своей новой профессии. А когда он попадёт в беду, что рано или поздно случится, что станет с ней тогда?
Это была чертовщина, он ничего не мог рассказать ни девушке, ни своей доброй мачехе, он не мог даже придумать им оправданий, которые использовал для старой испорченной Европы. Он должен быть любезным, но сдержанным, что делало его только более загадочным и привлекательным. Старший сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт стал предметом тревожных разговоров во многих будуарах в Ньюкасле и близлежащих городов. У него полностью отсутствует человеческие чувства? Или же его ждет какая-то герцогиня в Париже? Или он опять ищет еще двадцать три миллиона?
А потом с Ланни произошёл случай, который бывает с холостяками даже в Земле гордости паломника. Он обедал у одного из старших Бэддов, дяди своего отца. Официальный визит, чтобы снискать себе расположение Эстер. Еду подали рано, чтобы угодить старому джентльмену и его младшей по возрасту, но отнюдь не молодой жене. Скромная пища, "Вареный ужин Новой Англии" был подан на древнем серебряном блюде в столовой, где стояли клипер с полным парусным вооружением под большим стеклянным колпаком и трофеи, привезенные из всех портов китайских морей. Ланни выслушал старые семейные истории, необходимые для своего воспитания. А потом, рано следуя домой, ожидая с нетерпением тихого чтения, подошел к центральной площади, которую можно было бы назвать Старым Ньюкаслом. На углу стояла публичная библиотека, квадратное кирпичное здание, давняя гордость города, а теперь вызывающее его смущение. Эстер была одним из членов правления, и он знал, как она старалась получить ассигнования на новое и более просторное здание.