Ведущим мозговым трестом этой компании был уроженец Джорджии в Америке, а не Грузии в России, тёмноволосый и кудрявый выпускник Гарвардского университета и сотрудник Государственного департамента в счастливые дни до Нового курса. Лоуренс Деннис написал три книги, пропагандирующие и прогнозирующие фашизм для своей страны. Теперь он издавал в деловой части города бюллетень под названием Weekly Foreign Letter. Он был готов везде защищать тезис, что "демократия" была вредной мечтой, что массы никогда не были способны к самоуправлению и никогда не будут. Он был ревностным защитником Франко, и в этом был поддержан двумя другими гостями. Элегантным старым джентльменом, мистером Кастлом, который был заместителем госсекретаря при Гувере, и проницательным и влиятельным мистером Хартом. Ему, как сказали Ланни, некие крупные корпорации платили десять тысяч долларов в год, чтобы противостоять любой форме социального законодательства, которую можно было придумать.
Армия была представлена на этой встрече генерал-майором Мозли, к которому все относились с большим уважением. Будущая партия "Националист" рассматривала его кандидатом на пост президента. Он предложил идею стерилизовать беженцев из Европы. Военно-морской флот представлял лейтенант-коммандер Спаффорд, который, в соответствии с традициями военно-морского флота, помалкивал. Пресса была представлена маленькой газетой города с самым большим тиражом.
Одна из женщин гостей этого самого высокого класса социального мероприятия довезла Ланни до его отеля, а по дороге заметила, что если посчитать богатство представленных там гостей, то сумма составила бы пару миллиардов долларов. Ланни лег спать в состоянии глубокой депрессии. На следующее утро, чтобы подбодрить себя и умиротворить Труди-призрака, он вложил банкноту в тысячу долларов в конверт вместе с отпечатанной, но не подписанной запиской: "Для борьбы с антисемитизмом в Нью-Йорке". Он отправил письмо либеральному священнослужителю города, тому же, кому, больше года назад, он доверил прибыль от продажи картины Гойи. Перед отплытием в Европу, секретный агент написал рапорт своему начальнику, заключив его такими словами: "У Америки есть все, что было у Германии, когда гитлеризм был в яйце".
Глава двадцать пятаяПращи и Стрелы[84]
Ланни добрался пароходом в Гавр, а затем на очень медленном поезде в Кале, где он оставил свой автомобиль. Он прибыл в Париж, где встретил Золтана, только что вернувшегося из Лондона с новостями о продажах в салоне Кристи и о других вопросах искусства. Они вместе посетили весенний салон в поисках новых талантов, но нашли в основном банальности потому, что эти двое были чрезвычайно привередливыми джентльменами. Когда они будут слишком удручённы окружающим их миром, они отправятся в Лувр или в Пти-Пале и будут общаться со старыми мастерами, которые действительно умели рисовать, или так думали эти эксперты. Они отобедали вместе в открытом кафе на Ронд-Пуант. Весеннее солнце было восхитительно, кругом беззаботные толпы, а пыльца цветов каштана попадала на их стол, добавляя в их пищу витамин А. Они говорили о проведённых сделках и о планируемых, и жизнь казалась удивительной, если думать только о своих личных делах.
Политическая ситуация действительно удручала любого социалиста. Армии Франко вышли к Средиземному морю, таким образом, разделив силы лоялистов на две части. Все согласились, что позиция правительства была безнадежна. То есть все, кроме испанского народа, которые отказывался понимать, что они должны стать рабами. Несмотря на постоянные бомбардировки городов и убийства тысяч гражданских лиц, жители Валенсии и Мадрида продолжали отчаянно сражаться на своей территории, а барселонцы на своей. Это считалось иррациональным и раздражало всех членов правящих классов Европы. Англичане и итальянцы пришли к дружескому соглашению по разным вопросам и оказали давление на французов, вынудив их закрыть границы еще раз. Красная Каталония будет голодать, пока не прислушается к своему разуму или, вернее, к британскому и итальянскому.
Было достигнуто соглашение по Абиссинии. Триумф Муссолини должен был быть легализован. Сто первый Совет Лиги Наций приступил к тому, что было в действительности актом самоубийства, отказом от своей последней надежды предотвратить войну. В гармонии с лицемерием времени, он будет делать это во имя мира, и ультра-благочестивый лорд Галифакс был выбран человеком для этой работы. "Величайшей из целей", — заявил он, — "для которых существует Лига Наций, это дело мира". Его белой светлости ответил хрупкий маленький черный человек, который выглядел странно, как еврей, Хайле Селассие, Негус Абиссинии: "Эфиопский народ, которому была отказана вся помощь, продолжит в одиночку свой путь восхождения на Голгофу". Дела во Франции гляделись мошенничеством. Правительство Шотана было смещено, потому что социалисты отказались голосовать за его "особые полномочия". В тот день, когда Гитлер вторгся в Австрию, la grande nation была без правительства. Затем Блюм сформировал правительство, которое просуществовало менее месяца. Теперь Франция имела то, что называется "анти-красным" кабинетом во главе с Даладье. Министром иностранных дел был политик по имени Боннэ, тощий и болезненный, с лысой головой и одним из тех крючковатых носов, которые вынюхивают деньги. Ланни задавался вопросом, были ли там нацистские деньги? Жена министра была одним из приближенных Курта Мейснера, а Лили Молдау была ее постоянной компаньонкой.
Партия этих людей называла себя "радикал-социалистами", но уже давно стала партией взяточников и взяткодателей. "Конверты" было вежливым словом. Их передавали журналистам, издателям, политическим манипуляторам, дамам, которые имели какое-то влияние. В них всегда будет правильное количество банкнот, и никогда чеков, которые могли бы служить в качестве доказательства. Боннэ имел большую банковскую фирму за собой, и когда ему для его целей не хватало государственных средств, то банк выделит недостающее.
Вот так управлялась Франция в настоящее время, и если послушать внутренние разговоры, то можно потерять всю надежду в республике. Там оставались патриотические и честные люди, но они были вне власти, и их протесты стали избитыми. Публике, которая жаждала новинок, они надоели. Блюм был евреем, что было его проклятием. Его партия поссорились с коммунистами, которые следовали русским формулам и призывали к русским методам, в условиях очевидного факта, что их классовые враги имели оружие, самолеты, бомбы и отравляющие газы. При любой попытке восстания победили бы фашисты, а не коммунисты. Масса людей читает большую прессу, не имея ни малейшего представления о том, что содержание этих работ было оплачено самой высокой ценой во многих случаях агентами фашистского и нацистского правительств.
Ланни получил заказы от клиентов из Нью-Йорка и его окрестностей и уже планировал отбыть ещё раз в Германию. Но что-то смешало все его планы в течение нескольких минут. Он, по своему обыкновению, передвигался пешком от одного фешенебельного продавца картин к другому, глядя на то, что они могли бы предложить. Это было важно, поскольку цены менялись в зависимости от времени и от места. А успех Ланни зависел отчасти от знания этого. Было не достаточно сказать: "Это подлинный Моне, достойный образец его искусства''. Надо бы добавить: "Я видел одну из его работ, предлагаемую в Париже в прошлом месяце за четыреста тысяч франков". Сейчас франк снизился до тридцати четырех по отношению к доллару, и это сделало Париж великолепным местом покупки предметов искусства.
Все продавцы картин знали сына владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и спешили показать ему самое лучшее. Один из них заметил: "У меня есть то, что может заинтересовать вас, мсьё Бэдд. Очень хороший морской пейзаж Дэтаза".
"В самом деле?" — сказал Ланни, удивляясь. Эти картины не часто попадали на рынок. — "Я хотел бы увидеть его".
Он был еще более удивлен, когда он осмотрел картину. Он знал все их наизусть. Каждый мазок кисти, которые он видел, как они наносились много тысяч раз. Он был совершенно уверен, что держал именно этот морской пейзаж в своих руках во время своего последнего визита в Бьенвеню.
"Мсьё Брюге", — сказал он, — "Я в замешательстве и должен просить отложить эту картину в сторону и не продавать её, пока я не изучу этот вопрос. Я практически уверен, что она была в хранилище моей матери меньше, чем два месяца назад, а она никогда не продает картин, не посоветовавшись со мной".
— Mon dieu, M. Budd! Вы считаете, что она была украдена?
— Я ничего не хочу говорить, пока я не сделаю запроса. Вам не трудно рассказать мне, где вы получили картину?
— Конечно, нет. Я купил его у дилера Агриколи в Ницце. Я думал, что это естественное место, где можно найти Дэтаза.
— У него были ещё такие картины, кроме этой?
— Он сказал, что у него было три, но осталась только эта.
— Не могли бы вы показать мне обратную сторону картины?
Человек поспешил открутить заднюю часть рамы. И на холсте, в дополнение к подписи Марселя, который всегда ставил её как на лицевой, так и на обратной сторонах, был нанесён светлой краской номер 94. "Это номер по моему каталогу", — объяснил Ланни. — "У меня есть каталог в Жуане с данными о каждой работе Дэтаза, о которой я что-либо знал. Я уверен, что я держал её в руках во время моего последнего визита в хранилище, потому что я отобрал её среди прочих для продажи в Германию".
"Я очень обеспокоен, мсьё Бэдд", — заявил человек. — "Я надеюсь, вы понимаете, что у меня не было возможности узнать об этом, и не было оснований подозревать ничего плохого".
— Конечно. Такое и не могло прийти мне в голову. Вы не позволите мне позвонить домой моей матери и оплатить вызов. Тогда я смог бы сразу получить какую-то информацию.
Ланни заказал вызов. Так как служба междугородних переговоров никогда быстротой не отличалась, он осмотрел другие картины, пока не был вызван и не услышал голос матери. Он спросил: "Ты продала что-нибудь из произведений Марселя после того, как я последний раз был дома?" Когда она ответила — "Нет", он спросил, знает ли она, что кто-либо другой продал что-нибудь. Когда она ответила отрицательно, он попросил: "Пожалуйста, никому ничего не говори об этом разговоре до моего приезда. Я буду дома поздно вечером".