"Дайте нам еще два года, чтобы подготовиться", — посетовал глава ВВС — "и мы будем вне опасности. Но нет, мы не можем ждать! Риббентроп, как Мефистофель, шепчет на ухо фюреру, внушая сомнения в суждениях и даже доброй воли тех из нас, кто пытается его удержать, кто хочет ещё немного больше времени. Это страшная вещь!"
Внезапно великого человека озарила блестящая идея. — "Почему бы вам не поговорить с ним, Ланни?"
— Мне, Герман?
— Вы знаете Англию лучше, чем любой из нас, и он это знает. Скажите ему то, что вы только что сказали мне.
Ланни на самом деле много не говорил. Он слушал то, что говорил Геринг, и изредка соглашался с некоторыми его высказываниями. Но он не будет ставить под сомнение свой собственный авторитет. Он ответил: "Вы знаете, это не так просто поговорить с фюрером. Когда он принял решение, то говорит только он!"
— Я знаю, что он ещё не принял решения. Всё висит на волоске. Вы можете найти его в настроении, когда можно задавать вопросы. Вы один из немногих людей, в чьё бескорыстие он может верить. Вы никогда не просили у него что-нибудь, и я говорил ему, что он может доверять вам. Поэтому я считаю, что вы можете оказать хорошее влияние на него.
— Спасибо, Герман. Для меня всегда большая честь встретиться с ним, потому что я знаю, что он великий человек. Вам, наверное, было бы интересно узнать, как люди во всем мире собираются в толпы, чтобы задавать мне вопросы о нем, и о вас тоже. Вы больше всех маячите на мировом горизонте прямо сейчас.
"Толще всех", — ответил Der Dicke, чьё высокое положение не уничтожило полностью его чувство юмора. — "Я собираюсь принять восстановительное лечение. Но серьезно, позвольте мне позвонить фюреру и сказать ему, что вы здесь, и рассказать ему, что вы говорили с Рансиманом, Уикторпом и другими. Он пожелает видеть вас без какого-либо предложения от меня. Он, вероятно, скажет мне, чтобы я отправил вас в Берхтесгаден самолётом".
"У меня здесь мой автомобиль", — напомнил ему гость.
— Das macht nichts aus. Вас доставят обратно сюда самолётом, или доставят ваш автомобиль в Берлин, или в Берхтесгаден, куда предпочтёте. Это серьезный вопрос, судьба Германии, да и вообще всей Европы висит на волоске.
Так получилось, что Ланни увидел Германию от крайнего севера до крайнего юга буквально с высоты птичьего полета. Гигантская карта разворачивалась медленно и тихо, если не принимать во внимание рёв мощного двигателя. Он сидел в кресле второго пилота, рядом с очень молодым лейтенантом ВВС, одним из лучших в мире, как объявил Der Dicke, похлопывая их обоих по спинам после того, как он представил их друг другу. "Заботьтесь о нем, он является другом фюрера", — так он сказал офицеру.
Так что теперь через переговорное устройство пилот, отвечавший за судьбу Ланни, в течение часа или около того развлекал его названиями городов, поселков, деревень, рек, озер, каналов, лесов, гор, аэродромов, больших заводов, обозначенных на карте, что проплывали под ними, будь они природными или сделанными человеком. Большая часть Германии с птичьего полёта гляделась шахматной доской, но без квадратов. В разные времена года различные посевы имеют различные оттенки зеленого, коричневого или желтого цвета. Дороги гляделись крошечными серыми лентами. У зданий были видны только крыши, и они гляделись по-разному в зависимости от материалов, из которых они были сделаны, и от степени влажности или сухости. Такие детали составляют жизнь летчика, пока он находится в небе, и пока он изучает фотографии или карты на стене учебного класса. Когда он узнал, что отец его пассажира производит самый быстрый истребитель в мире, он испытал острые ощущения и задал много вопросов, упомянув, что заводы его страны только что превзошли этот рекорд на десять или двадцать километров в час.
Ланни успешно посадили в частном аэропорту фюрера Айнринге. Его ждал автомобиль, и его снова повезли в эти прекрасные горы. Земля прошла более половины своего годового круга вокруг Солнца, и начало марта стало концом августа. Снег сошел, а злая ведьма Берхта удалилась в свою пещеру. Пейзаж облачился в темно-зеленые цвета, блестящие на просветах солнца. Все добрые феи, гномы и карлики, обитающие в немецких лесах, попрятались под листьями папоротника, а миллионы пчёл собирали мед для стола фюрера. Они должны были работать сверхурочно, так как он, некурящий и непьющий, очень любил сладости, особенно, в виде кремовых тортов или круглых пирожных из заварного теста, или другие деликатесы, как правило, подходящие для дам.
Всё это было подано Ланни к обеду. И было гораздо лучше, чем блюдо, приготовленное для Шушнига во время его визита. И, безусловно, лучше, чем для бедняги, заключённого Гитлером в замке. От него больше не исходили прокламации о плебисците. Не было больше дерзостей по радио, когда он имитировал насмешливым голосом своеобразные интонации фюрера, приобретенные им в Иннфиртеле! Внешний мир почти ничего не слышал о судьбе экс-канцлера, но Ланни знал, что он его соединили с его графиней Верой заочно. В брачной церемонии его брат занял его место, а жениху и невесте не разрешили смотреть в глаза друг друга!
Хозяин Бергхофа радушно приветствовал своего гостя. Но Ланни знал его достаточно хорошо, чтобы сразу понять, что тот находился под большим напряжением. Целый дом был, как говорится, на иголках. Люди приходили и уходили, разговаривая шепотом, и глядя, чтобы их никто не слушал. Гесс был там, и первое, что он сказал Ланни, было: "Вам надо было бы привезти мадам, она могла быть очень полезной для нас". Ланни ответил: "Я планировал провести консультации с Прёфеником, но был отправлен в слишком большой спешке".
Сразу же после обеда фюрер пригласил гостя к себе в кабинет и усадил его в одном из этих крайне модернистских кресел, сделанных из легкого нержавеющего металла. — "Геринг сказал мне, что вы только что прибыли из Англии. Скажите мне, что вы там нашли. Для меня это важно".
Ланни тактично исполнил просьбу, начав со всех благоприятных обстоятельств, которые он смог придумать. Британские правящие классы были чрезвычайно впечатлены дипломатическим мастерством, которое неожиданно продемонстрировал человек из народа. Военные были в восторге от качества новых вооружений Германии. Крупные промышленники завидовали тому Ordung und Zucht, которые он сумел установить среди немецкой рабочей силы. Ланни рассказал о параде последователей Мосли, который он видел на улицах Лондона. О восхищении фюрером, высказанном высокопоставленными вельможами и их наследниками. Об энергичном допросе лорда Рансимана из Доксфорда. Фюрер светился, потирал бедра, хлопал себя по коленям и дал все доказательства того, что его вегетарианские блюда и безалкогольное пиво были хорошо усвоены у него в желудке.
Но, тогда — но! "Конечно, это не вся история, герр рейхсканцлер" — И лицо великого человека вытянулось. — "Герман считает, что я должен показать вам обе стороны медали, потому что вы должны принять серьезное решение, а при дружбе нельзя скрывать какие-либо факты".
— Конечно, герр Бэдд, расскажите мне самое худшее. Какие трудности вы видите?
Ланни рассказал о британской прессе, которая хвасталась своей "свободой", понимая под свободой политику публикации всего, что может вызвать интерес читателя и увеличить объемы продаж. В высоко конкурентной прессе преобладают коммерческие мотивы. Под влиянием покойного лорда Нортклиффа достоинство было выброшено на ветер и вылилось в заголовки и сенсации. Существуют, конечно, до сих пор ответственные газеты. Times, которую называют "Громовержцем", теперь принадлежит лорду Астору, который является другом фюрера. То же самое относится и к лорду Бивербруку, который владеет Daily Express и Evening Standard, а также к лорду Ротермиру, брату Нортклиффа, который владеет Daily Mail и Evening News, и зашел так далеко, что поддерживает Союз британских фашистов Мосли. На них можно было бы рассчитывать в любом кризисе. Но есть и другие газеты в состоянии поднять большой шум, выгодный профсоюзам и тому, что они называют либерализмом и демократией.
Этого было достаточно, чтобы выпустить пар из Ади, и Ланни знал, что это будет. В течение получаса без единой паузы он выплеснул свою ненависть на эту распущенную капиталистическую печать, этого ублюдка "свободы", которая позволяет ей увеличивать деградацию общества. Она принадлежит евреям и субсидируется Москвой. Оба эти факты фюрер мог доказать, и это было частью отвратительного заговора с целью большевизации Европы и всего мира. Срыву этого заговора фюрер посвятил всю свою жизнь. Для этой цели Божественное Провидение послала его в этом кризисе. Полная речь изобиловала всеми риторическими ударениями и жестами. Это, возможно, имело бы успех у семи сотен тысяч немцев, собранных на Tempelhofer Feld, или у семидесяти миллионов слушателей по радио, но он выступал перед одним американцем и четырьмя глухими стенами, если не считать подслушивающих домашних, как это было в случае с Шушнигом.
Оратор остановился так же внезапно, как и начал, это был его обычай, который знал Ланни. "Я завожусь", — сказал он, — "а у вас есть информация, которая мне нужна. Пожалуйста, простите меня и продолжайте".
"Факты, о которых я говорю вам, плачевны, Exzellenz", — ответил гость, оправдываясь. — "Но вы должны понимать, что не я создавал их. Но такому человеку, хозяину человеческих судеб, как вы, нужно говорить только правду".
— Конечно, герр Бэдд, я не ребенок и не имею ни малейшего желания, чтобы меня числили таковым. Говорите откровенно, и будьте уверенны, что я буду считать это актом дружбы.
— Я должен сказать, герр рейхсканцлер, что значительная часть британской общественности находится в нервном и возбудимом состоянии в настоящий момент. Она готова подыграть любому демагогу, который говорит им, что вы не удовлетворитесь возвратом территорий, где преобладают немцы, а нацелены на завоевания. Я не встречал людей с такими мыслями, поэтому я не могу сказать, что это из первых рук, но я знаю, что руководящие классы обеспокоены, опасаясь тех бурь общественных эмоций, которые возникают, так же внезапно, как