Мысли Золтана были в запутанном состоянии. Он был мирным человеком, человеком широких взглядов, хорошим европейцем, который не имел ни с кем никаких разногласий по вопросам национальности, вероисповедания или политической идеологии. Он встречал людей на приятных залитых солнцем полях искусства. Его род занятий включал одновременно и бизнес, и удовольствие. Он позволял ему передвигаться по всему западному миру. Он научился вежливо слушать, что говорят другие люди, и, если бы они попытались втянуть его в полемику, то он сказал бы им, что любитель искусства должен быть выше всех сражений. Теперь ему казалось, что мир сходит с ума, что цивилизация совершает самоубийство. Он принял за действительность сценическую постановку, получившую название "Мюнхен". Чемберлен действительно пытался сохранить мир в Европе, и Золтан ждал исхода в болезненной неизвестности. Таково было настроение среднего неосведомленного человека во всем мире, и Ланни должен был присоединиться к миллионам других, говоря: "Господи, помоги ему!"
Человек с черным зонтиком приземлился в аэропорту Мюнхена и был немедленно доставлен к бронепоезду фюрера, который отвёз его в Берхтесгаден. Везде толпы приветствовали его. В Бергхоф его доставили на автомобиле, а нацистское радио рассказало, как фюрер вышел с непокрытой головой под дождем поприветствовать его. В течение трех часов два государственных мужа сидели в кабинете Гитлера только с переводчиком. Затем официальное коммюнике объявило, что они имели "всеобъемлющий и откровенный обмен мнениями". Позже, рассказывая об этом в Палате общин, премьер-министр сказал, что у него там сложилось впечатление, что "канцлер обдумывал немедленное вторжение в Чехословакию".
Чемберлен продолжил петь: "В вежливых, но вполне определенных словах герр Гитлер дал понять, что он решил, что судетские немцы должны иметь право на самоопределение и на возвращение в рейх, если они пожелают". В этих последних словах премьер-министр повторил один из любимых обманов герра Гитлера. Нельзя было поверить, что он сделал это по наивности. Конечно, Джеральд или Седди или какой-либо другой из его постоянных сотрудников министерства иностранных дел должны были сообщить ему, что судетские немцы никогда не принадлежали Рейху, так как они покинули Германию девятьсот лет назад. А что касается "самоопределения", то этих немцев об этом никто не спрашивал. "Определились" нацистские агенты и агитаторы, и среди их определений было, что в этом регионе никогда не должен проводиться справедливый плебисцит.
Здесь был автор Mein Kampf, демонстрируя свой тезис о том, что чем больше ложь, тем легче заставить в неё поверить. По его мнению, если повторять ложь достаточно часто, то её примут за правду. Ади заставил поверить, что он был хозяином Германии, и он собирался заставить поверить, что он хозяин всех земель, где живёт какое-то количество немцев. Такова была доктрина Blut und Boden. Ади передвинул две трети своей армии к границам Чехословакии. Решился бы он на такой риск, если бы ему "не дали понять" британские государственные мужи, что они не собираются защищать эту страну? Чемберлен считал, что члены палаты общин поверят, что он рискнул бы, и, предположительно, позволят ему продолжить играть роль государственного деятеля, который спасает Европу от разрушительной войны.
Премьер-министр получил обещание, что немецкие войска не будут двигаться, пока он не вернётся в Лондон и не проконсультируется со своим кабинетом, а также с французами. Эти консультации начались и продолжались днем и ночью. Премьер Даладье и его министр иностранных дел Боннэ прибыли в Лондон. По радио было множество бесконечных спекуляций о том, что они там решали. В Германии за прослушивание зарубежных передач грозили тяжёлые наказания, но Ланни мог запереться в своей комнате отеля и убрать громкость и слушать в безопасности. Тяжелое преступление состояло в передаче услышанной информации другим лицам, а у него не было ни малейшего желания это делать.
На самом деле с точки зрения морали не так много разницы было в том, что вещали нацистские и британские радиостанции об этом кризисе. Все это было "пропагандой", служившей целям правительств, которые не хотели, чтобы их общественность поняла, что они делали. Ланни знал бледного обрюзгшего и хитрого политика, который стал премьером Франции. Он знал и его министра иностранных дел, который был в душе фашистом, а его жена выбирала немецких агентов для близких знакомств. Чемберлену не нужно будет тратить день и ночь, убеждая таких людей, чтобы одобрить предательскую сделку. Нет, они будут говорить, как "практичные" люди. Только о том, какие обещания, они смогут получить от Гитлера, которые позволили, чтобы их капитуляция казалась бы менее жалкой. И о том, как они должны представить это миру, чтобы всё выглядело менее горьким. Вот такие вопросы обсуждались в доме № 10 на Даунинг-стрит. Для Ланни это не стоило времени, чтобы лететь в Лондон и узнать детали таких переговоров.
Устав слушать ложь, агент президента надел непромокаемый плащ и вышел пройтись. Он обещал заглянуть к румынскому астрологу, а это был самый нужный час для общения со звездами. Он нашел комнаты пустыми, а привратницу не особо разговорчивой. Герр Реминеску съехал, и молодая леди также, они не оставили никакого адреса. Нет, полиция не приходила, жильцы только что съехали и ничего не сказали. Вот так это было. Ланни подумал: ''Я когда-нибудь получу письмо в Жуане". Но он никогда не получил никакого письма, и никогда не слышал ни слова о молодом исследователе мистики. Это был один из самых неприятных аспектов диктатуры, по наблюдениям Ланни ее в течение полутора десятилетий. Люди исчезали, и с ними было всё кончено для их родственников, друзей, клиентов, поставщиков, а всех остальных. Спрашивать о них было опасно. И, если это был кто-то вам не особенно дорогой, то можно было сделать правильный выбор между осторожностью и любопытством.
Итак, посмотрим на старых мастеров и получим цены на них, вызовем стенографистку и напишем письма и телеграммы своим клиентам и подождём их ответов. Не существует закона, запрещающего вывоз произведений искусства из Германии, для нацистов нужны иностранные деньги для закупок нефти, олова, каучука и других видов сырья, необходимых военной промышленности. Фатерланд испытывает недостаток в них, потому что другие страны появились там первыми и захватили желаемые колонии. Все это будет изменено в ближайшее время. А пока мы позволим любящим искусство иностранцам приезжать. Мы вежливо их обслужим, сделаем вид, что мы их любим. Но настанет День, и это будет скоро, и тогда мы отберём всё, что мы потеряли, с процентами, которые мы сами назначим.
В Мюнхене можно было услышать хорошую музыку, увидеть спектакли, посмотреть на картины. Можно также было встретить очаровательных людей, которые не приветствуют вас криками о Гитлере и не говорят глупости о крови и почве, о крови и расе, о крови и железе и о крови и силе воли. Там проживал барон фон Цинсцоллерн, у которого Ланни купил картину несколько лет назад при попытке вызволить Фредди из Дахау. Прекрасный дом барона был заложен, так что он был очень рад еще раз встретиться с искусствоведом, а встретиться сразу с двумя было для него ещё радостнее. Так как они были социально приемлемыми людьми, он не просто показал им свою коллекцию и обсудил цены, но пригласил их остаться на обед и провел большую часть дня в разговоре с ними.
Он был типичным баварцем, с круглой головой, темными волосами и глазами, и грубыми чертами лица. Общительным и любящим жизненные блага. Он получал удовольствие от жизни и продолжал получать. После того, как он убедился, что имеет дело с двумя хорошими европейцами, он рассказал им забавные истории о калейдоскопе истории, в которой он и его коллеги мюнхенцы прожили последние полвека. Монархию с её безумными правителями, мировую войну, социалистическую республику и коммунистическую революцию, демократическую республику и Националистическую революцию. Барон с улыбкой заявил, что он не мог уследить за ними всеми, и не помнит названия того режима, который они имели в этот момент.
Он был вне политики, но его, по-видимому, никогда не покидал юмор. Когда он узнал, что Ланни был исследователем оккультных вопросов, он спросил, встречался ли тот с фрейлейн Эльвирой Луст, маленькой старой леди, которая жила на Нимпенбургерштрассе здесь в Мюнхене. Её можно найти в телефонной книге, как "графолога", так как астрология была запрещена. Её скрутил артрит, но фюрер каждый раз посылал за ней машину, и ее возили к Бергхоф. Говорили, что высокопоставленные нацисты пользовались её советами, которые они хотели получать от звезд, а не от простых смертных.
Ланни не сказал, что он был гостем в Бергхофе, ибо это могло бы остановить поток городских сплетен. Он спросил о молодом румынском астрологе, которому якобы покровительствовал Гесс, но барон никогда о нём не слышал. Он заявил, что самым известным из оккультных советников Regierung была одна по имени "Эльза", которая жила через дорогу от мюнхенской квартиры фюрера. Она была беззубой и использовала пачку черных резиновых карт без рубашки. Друг барона был у неё несколько дней назад и заплатил ей десять марок только за то, чтобы она перетасовала карты и сказала ему то, за чем он пришел. А его интересовал вопрос, который интересовал всех, о возможности войны. Ее ответ содержал только шесть слов: "В этом году войны не будет". Скептически настроенный аристократ не был впечатлен, потому что он сказал, что Гесс и другие сотрудники фюрера часто бывали у Эльзы, и она, конечно, имела полную информацию об их запросах.
Так говорил барон фон Цинсцоллерн и другая зажиточная публика, с которой Ланни познакомился во время своего пребывания в этой столице хорошего пива и Gemütlichkeit. Нацистам удалось уничтожить многие свободы мюхенцев, но не их свободу шутить. И все же, как ни странно это может показаться, этот любящий удовольствия джентльмен относился с пониманием к потребностям Германии в колониях и к её праву на расширение. На самом деле прошло много лет с тех пор, когда Ланни встречал в Германии людей, которые не считали, что Германия должна была расширяться. Он решил, что последние из таких лиц, должно быть, были пойманы и были либо обезглавлены или заперты в концлагере.