— Конечно, нет, герр Бэдд.
— Я заинтересован в этом здании, в качестве примера развития французской архитектуры. Мы наблюдаем во всей архитектуре постепенный процесс отхода от реальности, очень интересный процесс для изучающих социальные обычаи. Некоторые архитектурные детали возникли в силу технической или исторической необходимости, а затем их приняли и стилизовали, а после многих столетий их первоначальная функция была забыта. Когда-то давно, вы знаете, Шато было крепостью, построенной для обороны и готовой быть начеку днем и ночью. С течением времени эта функция уменьшалась, но шато все еще должны были быть шато, потому что это было величавой и аристократической принадлежностью. Тем не менее, функции обороны были дороги и очень некомфортны, и постепенно их стали заменять подделками. Теперешние шато представляют собой голливудский фасад, за которым ничего нет. Если вы не возражаете, пройдемте со мной вокруг внешней стороны этого здания, я покажу вам некоторые из приемов, которые использовали архитекторы старого режима при его упадке, чтобы обмануть своих клиентов. Или, возможно, это были сами клиенты, разыгрывавшие своих друзей и гостей, в том числе членов королевской семьи, которые временами приезжали к ним в гости.
— Очень интересно, герр Бэдд. Конечно, пойдемте.
Они пошли к двери, а Ланни продолжил свою речь. — "Вы, возможно, живете в замке впервые, герр лейтенант, и уже обнаружили, что он далек от комфорта. Я осмелюсь предположить, что персонал графа Герценберга вынужден отправить свою стирку в прачечные вне замка, потому что для таких объектов это великолепное здание было не оборудовано".
"Ваше предположение правильно", — засмеялся эсэсовец.
— Я вспоминаю, что читал где-то старый документ, рассказывавший о приезде какой-то молодой принцессы, выходящей замуж за одного из королей Франции. Возможно, это была Мария-Антуанетта, или, возможно, Анна Австрийская в более ранний период. Во всяком случае, летописец описал необъятность эскорта принцессы, целая армия, с сотнями карет и множеством четырех-конных повозок, множеством слуг разного рода, около сорока поваров, но список заканчивался одной прачкой. И можно увидеть причину этого, если посмотреть содержимое приданого молодой особы: сотни сложных костюмов, ткань из золота и серебра, бархата и парчи, чистого шелка из Китая, и так далее, а в конце несущественный пункт три сорочки.
Так увлекательно рассуждая, Ланни бродил по территории с её многочисленными постройками, людскими, конюшнями, теперь превратившимися в гаражи, питомники, вольеры и тому подобное. Ланни узнал искусство разговора ещё в детстве, и мог вести его, в то время как большая часть его мыслей была занята другим. Насколько широки были отдушины в подвале? Слишком узки для человеческой головы, чтобы пролезть, как в старых замках, или они снабжены железными решетками, как в более поздние и более мирные времена? — "Я так и думал, с такой ацетиленовая горелка справится быстро! А где проходит телефонная линия? А электрические провода? И, конечно, слуги и рабочие — все немцы. Никаких шансов утечки наружу! А собаки? Да, их несколько штук, и, несомненно, все свободно гуляют ночью!"
Вслух Ланни сказал: "Красивые собаки, герр лейтенант! Вы любитель этих друзей человеческих? Я считаю, что лучше иметь только одну собаку в одно время. Это то же самое, как с женщиной. Они ревнивы, хотя они не показывают это, даже если они, возможно, не понимают, что с ними случилось. Особенно эти немецкие овчарки. В Англии их называют эльзасцами, а на моей родине полицейскими собаками. Я не знаю, почему, может быть, люди не хотят отдать должное немцам, которые создали нечто непревзойдённое. Могу ли я иметь удовольствие быть им представленным? Однажды я купил одну из этих собак у человека, который разводил и дрессировал их. Человек подвёл меня к собаке и указал ей на меня и сказал: "Это твой новый хозяин, отныне не будешь иметь ничего общего с любым другим человеком". И я клянусь, что это существо поняло эти слова и восприняло их, как свою библию. Много лет спустя, когда я был в долгой отлучке от моего дома на Ривьере, собака ничего не ела и на самом деле погибла от голода. Вы должны сами быть официально представлены этим собакам, герр лейтенант, тогда вы сможете свободно гулять в ночное время в безопасности".
"Это немецкие собаки", — сказал эсэсовец, улыбаясь. — "Я думаю, что они знают немецкий запах".
"Или отсутствие запаха", — возразил Ланни. — "Так как вы регулярно сдаёте в прачечную ваше белье!"
Поэтому, когда они расстались, они чувствовали себя старыми друзьями. Ланни сказал: "У меня нет слов, чтобы сказать вам, как я благодарен за вашу любезность. Может быть, ты позволите мне вернуть гостеприимство когда-нибудь. Вы находитесь здесь постоянно?"
— Да, насколько я знаю, герр Бэдд.
— Несчастный! Тогда, может, захотите присоединиться ко мне в Париже как-нибудь вечером и позволите мне показать вам некоторые из самых любопытных аспектов этого города, к которым обычный турист не имеет доступа.
— Ich bitte darum.
— Только теперь я должен уехать, но чуть позже, по возвращении, могу ли я позвонить вам?
"Bitte sehr, mein Freund". — Это был случай Wahlverwandtschaften, что переводится как "родство душ".
Ланни ехал, пока не оказался на безопасном расстоянии от замка. Он остановился в тенистом месте, съехав с шоссе, достал блокнот и карандаш и зарисовал карты и сделал заметки о каждой детали, которые он наблюдал в здании и на территории, как внутри, так и снаружи. Затем он тронулся дальше. А привидение Труди сказало: "Ты тратишь зря свое время. Ты не сможешь мне помочь и рискуешь попасться. Поезжай в Испанию".
Ланни с упрямством, свойственным мужчинам, ответил: "Я собираюсь помочь тебе, даже если я поеду и встречу Монка, это поможет тебе".
Привидение Труди парировало: "Монк установит для тебя связь с подпольем, и ты сможешь снабжать их деньгами".
Ланни, который любил всё делать по-своему, но, как правило, сдавался, когда любимый человек продолжал настаивать, ответил: "Хорошо, все в порядке, все в порядке, я поеду". Это было похоже на то, что он был еще женат.
Он позвонил по телефону и поехал к своему дяде Джессу. Парковался, как всегда, на некотором расстоянии, чтобы не привлекать к себе внимание в этом районе. Все районы во Франции полны любопытства.
У коммунистического депутата лежал паспорт его племянника с визой на Валенсию. В то время ещё не было необходимости получать выездную визу от французского правительства. Такой режим был связан с маневрами Комиссии по невмешательству, граница была открыта в Испанию, а французские чиновники довольствовались словами: "C'est très, très dangereux, monsieur, et vous y allez à votre risque". Вчерашние газеты рассказывали о бомбардировках временной столицы "красных" в Испании, а сегодняшние о крейсерской бомбардировке и потоплении торгового судна на виду у города. Ланни сказал: "Я не буду долго там оставаться, дядя Джесс".
В обмен на оказанную любезность, он рассказал своему родственнику много о заговоре Кагуляров. Он не упомянул о встрече со Шнейдером, но предупредил своего дядю, как и много раз до этого, что он никогда не должен позволить себе соблазниться сказать что-нибудь о членах семьи де Брюинов, независимо от того, какие преступления они могут совершить. По этому вопросу было взаимопонимание, которое никогда не нарушалось в течение пятнадцати лет. Де Брюины, конечно, знали о красной овце в семье Ланни, в чём ему никто не мог ни помочь, ни обвинить. Несколько раз Ланни рассказывал им новости о красных и их делах, как правило, игриво, ограничивая их такими вопросами, которые любой мог бы легко найти.
Был любопытный аспект этой классовой борьбы, даже при всей её свирепости. Каждая сторона смотрела на другую с ужасом, но это чувство было смешано с комплексом других эмоций: страхом, трепетом, любопытством, даже с изумлением. Существовало что-то романтичное в идее настоящего знакомства с реальным красным. Так, чтобы пойти к нему домой, и сесть, и есть хлеб и сыр, и пить вино с ним. Что ему на самом деле нравится? Что он говорит, когда он не произносит речи? Что он делает? Ланни ответил бы: "Он рисует портреты уличных мальчишек, которых он любит. Они довольно хорошо у него выходят, а люди покупают их в интересах дела".
Джесс Блэклесс сейчас живописью не занимался. У него дрожали руки, он говорил, что мысли об Испании заставляют их дрожать. Был свежий кризис. Оккупанты Франко, которые нелепо называли себя "Националистами" пытались получить права воюющей стороны от Великобритании и Франции, а при их отсутствии они установили блокаду с помощью подводных лодок. Они топили британские и французские суда и суда других нейтральных стран, шедшие в порты лоялистов. Это, конечно, было "пиратством" в глазах всех нейтралов. И это спровоцировало первые признаки реальной решимости со стороны Англии и Франции. Они совместно объявили, что будут топить все подводные лодки в этих водах. В результате чего таинственные пираты внезапно прекратили свою деятельность около берегов Испании.
Так всегда, сказал Джесс, когда занята твердая позиция с диктаторами, они отступают. Хорошо известно, что когда Гитлер отдал приказ вермахту занять Рейнскую зону, его генеральный штаб испугался, и Гитлер приказал, что, если французы окажут сопротивление, сразу отступить. Было бы то же самое с Италией в Абиссинии, и было бы то же самое в Испании, если только Англия и Франция приняли бы решение о предоставлении реального нейтралитета и разрешения правительству лоялистов покупать оружие, как и любой другой стране.
Только тогда, когда Ланни собрался уходить, он заметил как бы совершенно случайно: "Кстати, дядя Джесс, вы выяснили что-нибудь по поводу Шато-де-Белкур?"
— Выяснил, и нет никаких сомнений, что ты прав. Место арендовал нацист по имени Герценберг, и они уволили всех французов, даже рабочих, людей, которые там работали всю свою жизнь, и их отцы до них.