— Несомненно.
— Я вёл суровый образ жизни, но мне удалось услышать немного музыки и прочитать достаточно стихов и узнать, что в этом мире существуют потрясающие вещи, и оценить людей, сумевших жить в них и для них. Я понимаю, какие мучения вы должны испытывать, и сочувствую вам всем сердцем. Все, что я могу вам сказать, что судьба мира, не только Испании, и все будущее решается здесь, на этих жарких и пыльных холмах. И нам нужна помощь, которую вы можете дать нам. И мы нуждаемся в ней больше, чем в любой другой. Мы не можем воевать, если у нас нет оружия. А мы не можем получить оружие, если мы не сможем получить поддержку мирового общественного мнения, если не сможем объяснить, почему мы боремся не за себя, но и для тех, кто настолько слеп и равнодушен к их собственной безопасности.
— Но в этом нет почти ничего, что я могу сделать, геноссе Монк, я полон отчаяния из-за моего бессилия.
— Не будьте слишком строги к себе. Я знаю о документах, которые вы вывезли из Германии для Труди, и я знаю, что их каким-то образом удалось опубликовать, что произвело эффект. Кроме того, деньги, которые вы дали нам, превратились в сотни тысяч листовок, и, в результате, миллионы немцев знают то, о чем иначе они не смогли бы узнать. Все это когда-нибудь зачтётся. Я не знаю, когда и как именно, но мы должны сохранить нашу веру в человеческий дух, в общественное сознание. Я прошу вас не допустить, чтобы эта трагическая печаль ослабила вашу решимость и высушила источник средств для нашей подпольной работы.
— Поэтому я хочу остаться здесь и научиться драться, как вы. Это заставляет меня чувствовать себя трусом.
— Для того, чтобы быть трусом такого рода требуется мужество, геноссе Бэдд, и я прошу вас иметь этот вид мужества. Вы один на миллион, и вы должны сдержать обещание, которое дали вашей дальновидной жене.
"Я сделаю все возможное", — сказал несчастный человек. — "Но вы должны оказать мне помощь в получении новых контактов с движением".
— Вы, безусловно, получите эту помощь. Но это может занять некоторое время, потому что у меня здесь есть свои обязанности, и никто не может писать о таких вопросах из зоны военных действий. Я не знаю, как долго будет продолжаться эта битва, но когда она закончится, я подам заявление на отпуск, я заслужил его, потому что я был на своём посту постоянно более года. Я приеду в Париж, встречусь с вами и установлю необходимые контакты.
— Так все в порядке, до тех пор, пока всё идёт, как идет. Но есть шанс, что вы можете быть убиты в это время, а я останусь с карманами, полными денег, и я не знаю никого, кому я смог бы подойти без риска раскрыть мой секрет.
"Дай мне подумать". — Наступила пауза, во время которой Ланни слушал грохот орудий, пытаясь профессиональными ушами разделить звуки одного типа орудия от другого. Наконец, капитан спросил: "Вы помните, как я устанавливал свою личность перед вами с помощью рисунка, сделанного Труди?"
— Будьте уверены, я этого никогда не забуду.
— У вас остались другие такие рисунки?
— Довольно большая коллекция.
— Они подписаны?
— Нет, Труди никогда не ставила своё имя на них.
— Очень хорошо. Они сослужат службу. Я напишу письмо человеку, которого я знаю в Париже, назовем его 'X'. Я скажу, что у меня есть друг художник, и я хочу, чтобы X оценил его работы. Это невинное послание, которое должно пройти цензуру. Я скажу, что художественный эксперт американец, мистер Ланни Бэдд, имеет коллекцию этих рисунков и будет рад прислать ему образцы по запросу по почте. Я дам ваш адрес, который Труди заставила меня выучить, и он отложился у меня в памяти: Жуан-ле-Пен, Приморские Альпы, Франция. X догадается, что это партийное дело, и напишет вам и попросит показать рисунки. Он знал Труди в старые времена и признает ее работу. В том случае, если я не смогу быть в Париже, вы сможете назначить встречу, и рассказать ему обо всем и следовать его указаниям.
"Это звучит хорошо", — сказал Ланни. — "Но предположим, что гестапо схватит также этого человека? Они, несомненно, выйдут на меня, а я не хотел бы зарабатывать деньги на них.
— Человек, которого я посылаю вам, немец, моего возраста, тридцати пяти лет. Он был в концлагере Ораниенбург в течение двух лет. В результате он получил своего рода нервный спазм, тик. Я считаю, что это так называется. Его левое веко постоянно дёргается. Нацисты, пытаясь заставить его говорить, связали ему руки за спину, а затем повесили его за пальцы. Его большие пальцы выскочили из суставов, и они сломали ему плечи. И они неправильно срослись. Вы сможете попросить его показать вам эти шрамы.
"Я так и сделаю", — ответил другой. — "У нацистов могут возникнуть трудности воспроизвести эти отличительные знаки в короткие сроки!"
Они обсудили, как они могут поддерживать контакты друг с другом без посещения Ланни фронта. Капитан сказал: "Вы понимаете, что на войне все смотрят друг за другом, и часто для этого есть причины. Письма могут украсть, или их могут тайно вскрывать и читать другие, а не только цензоры. У нас в нашей армии есть предатели. И вы можете быть уверены, что у Франко есть тоже".
— Не сомневаюсь, геноссе Монк. Позвольте мне указать вам, как моя профессия художественного эксперта служит мне в такой ситуации. Есть ли у вас какие-нибудь семейные реликвии, например, старинные картины, которые я, возможно, попытаюсь продать для вас?
— Для человека с рабочим происхождением это не сработает.
— Вы можете иметь богатую тетку, а это может случиться даже с самыми бедными. Скажем, у вас есть тётя Лиза, а я осмотрел ее картины и сообщаю вам, что я смогу продать одну, на которой изображён французский военнопленный. Вы поймёте, что я выяснил местоположение Труди.
— Очень хорошо, геноссе Бэдд. Я очень хотел бы получить письмо от вас, сообщавшее, что вы получили хорошую цену за картину, изображавшую выход заключенного из темницы.
"Нет предела на цену, которую я смог бы получить за такую картину", — серьезно объявил Ланни. — "Вы можете заверить своих друзей из подполья, что это так".
— Leider, Genosse, такое произведение искусства находится за пределами нашего мастерства.
"Это один из вопросов, который я приехал обсудить с вами", — продолжил приезжий. — "Можете ли вы уделить мне несколько минут дольше?"
— Наш полк был возвращен на отдых и переформирование, поэтому я вправе провести пару часов, сидя под тенистым деревом, разговаривая с другом из Америки.
— Несмотря на то, что это таинственная буржуазная личность?
Капитан улыбнулся. — "Эта война получила такую большую рекламу, что вы будете удивлены, сколько туристов считают её спектаклем, который надо посетить на летние каникулы. Используя ту или иную гениальную схему, они ухитряются получить разрешение приехать. Это писатели, преподаватели, художники, кинорежиссеры или актеры, иногда появляются бизнесмены, у которых есть товар на продажу, который нам срочно необходим. Их жены желают иметь возможность вернуться в…, что за имена тех странных городов в Америке?"
— Захолустье, например?
— Да в Захолустье[27], и рассказывать, что они слышали грохот пушек и почувствовали запах пороха. Их сюда привозят и кормят, даже если солдаты голодают. Они находят войну весьма воспитательной, пока она не слишком близко. Но когда ветер приносит запах разлагающихся человеческих тел под этим палящим испанским солнцем, тогда у них появляются приступы тошноты, и они понимают, что поля сражений и места для проведения пикников не одно и то же.
Ланни перешел к делу. — "Геноссе Монк, член немецкого посольства в Париже граф Герценберг арендовал Шато-де-Белкур недалеко от Парижа. Труди была совершенно уверена, что исчезнувшие члены немецкого подполья были спрятаны там. Вы слышали что-нибудь об этом?"
— Нет, но я ожидал бы что-то подобное.
— Это можно назвать навязчивой идеей, но меня преследует мысль, что Труди находится в этом месте. Вполне вероятно, что они не убьют её, пока не добьются от нее информации, которую они так сильно хотят получить.
— Это разумно, я согласен.
— Конечно, они могли бы увезти ее в Германию. Но может быть удобнее иметь ее в Париже, где ее заявления могут быть проверены на месте. У них нет ни малейших оснований испытывать беспокойство, пока премьером Франции является Шотан. Правительство будет занято политическими интригами, и никто не будет предпринимать каких-либо действий, неугодных немецкому послу.
— Это звучит также убедительно.
— Я не буду вдаваться в подробности, достаточно, что у меня есть социальные связи, которые мне позволили провести тщательную инспекцию первого этажа замка и территорию снаружи. Я нарисовал достаточно точный план здания и его окрестностей. Сейчас мною проводится расследование с целью узнать, есть ли в здании заключенные. Если я получу что-либо определенное, то мне будет нужен надежный человек, который взял бы на себя работу по спасению Труди. Вы понимаете, как я связан обещанием. Я не могу сделать эту работу сам, а смогу только тайно финансировать операцию.
— Я боюсь, что у вас возникнут трудности в поиске такого человека.
— Это одна из причин, почему я приехал сюда в надежде убедить вас взять достаточно длинный отпуск и попробовать сделать это.
"Aber!" — воскликнул капитан. — "Как я мог бы работать во Франции, когда я не знаю языка? У меня есть только мой немецкий, и несколько слов на плохом английском, а испанский достаточен, чтобы понимали мои приказы, и для покупки провизии у крестьянами".
— Вы здравомыслящий человек действия. У меня есть контакты с социалистами и коммунистами в Париже, и я смогу помочь найти надежную французскую помощь. Кроме того, ваши контакты с подпольем могут помочь. Скажите, у вас есть семья?
— У меня есть жена и двое детей в Германии. Жена работает, чтобы поддержать маленьких, до того времени, пока я не накоплю достаточно, чтобы вывести их.