Как эти дьяволы совершают такие ужасные вещи с человеческим существом! Ланни вспомнил семь человек, с которыми он только что пообедал. Все они были "джентльменами", в том смысле, что все имели хорошие манеры, умели держать себя за столом, слушали Бетховена и Вагнера, улыбались и обсуждали мировые события. Потом они спускались в подвалы этого здания и применяли физические и моральные пытки к женщине, чтобы сломать её волю, и привести ее в состояние овоща, или слабоумного невнятно говорящего идиота! Они делали это, не потому что они в глубине души были дикарями, а потому, что им было вменено это в обязанность. Их вымуштровали в поклонении дьяволизму, отвратительному извращению веры и нравственности со времён испанской инквизиции.
Ланни объявил войну этому дьяволизму и совершал налёт на него. Но в душе у него скребли кошки, потому что он сомневался в разумности своего плана. Он поставил себя в опасное положение, и в худшем положении оказывались ещё два человека. Если их поймают, ему придётся беспокоиться о троих, вместо одной. И на его голову свалится долгая и дорогостоящая кампания. Труди может простить его, но сможет ли он когда-нибудь простить себя, если провалит свою исключительную позицию в борьбе против нацистского террора? Холодный рассудок говорил ему, что в этот момент он должен быть в Берлине и выяснять намерения Гитлера в отношении Австрии. Он должен был танцевать с женой или любовницей какого-либо дипломата, собирать слухи, вместо того, чтобы сидеть запертым в комнате, держа книгу в дрожащих руках, глядя на часы каждую минуту, а затем слушать, чтобы убедиться, часы всё ещё идут. Воистину, "время идет различным шагом с различными людьми". И прямо сейчас Ланни Бэдд был тем, для кого оно "стоит на месте"[46].
Когда медленные стрелки наконец-то показали полвторого, все эти сомнения и размышления улетучились. Все способности Ланни требовались сейчас, чтобы перехитрить его врагов. Он надел пальто и шляпу, а также лайковые перчатки. Он должен носить перчатки всё время, чтобы не оставить отпечатков пальцев. В емкие карманы пальто, он положил две бутылки коньяка, а также крошечный фонарик не больше авторучки. Нажал кнопку на одном конце, а с другой стороны пошёл тонкий луч света. Кроме того, у него был носовой платок с куском шпагата, надежно привязанного к одному углу. Также рулетка и отлично тренированный мозг. Таковы были аксессуары, необходимые для плана 147B.
Он погасил свет в своей комнате и пошел к двери. Твердо держа ручку, он повернул её и открыл дверь. За дверью в холле горел тусклый свет. Там был ряд дверей, все закрытые, а за ними спали нацисты, Ланни не знал, какие. Тихо закрыв дверь, он мягко ступал по ковру холла. Если кто-нибудь встретил его, у него был готов ответ. Он нервничал и не мог уснуть.
Вниз по ступенькам, по одной за раз, останавливаясь и прислушиваясь. Ночной свет в вестибюле, но ни звука. Может быть сторож внутри здания, но его не было видно. Ланни хорошо знал расположение комнат и бесшумно проник в почти темную библиотеку. Все здесь было тихо, за исключением стука сердца нарушителя. Он не был уверен, что его не слышно наверху.
Третье окно от северо-западного угла здания. Ланни изучил его с внешней стороны и убедился, что никакой ошибки быть не может. Французские окна, как две узкие двери, и одной из них достаточно, чтобы человек мог пройти. Правая часть справа открывается первой, и над ней уже поработал Ланни. Он не осмелился попробовать болты заранее, и теперь задавался вопросом, не заржавели ли они. Он попробовал один в верхней части, придерживая его большим пальцем снизу, чтобы он не упал. Он отвернул его. Потом ещё один внизу, и последний в центре, который удерживал обе части вместе. Он открыл дверь, и поток воздуха ударил его в лицо. Он вытянул руку наружу. Там была ручка, которой дверь может быть открыта снаружи, когда болт с внутренней стороны был вынут. Испытав это и убедившись, что он не запрёт сам себя, он выскользнул наружу и закрыл за собой дверь.
Высоко над головой на стене здания был установлен затенённый прожектор умеренной яркости, освещавший голову Ланни, лоджию, террасу и тёмные деревья на заднем плане. Ланни был готов к этому. Он видел прожектор несколько раз с дороги в ночное время. Он начал прогулку, которая, он надеялся, будет выглядеть обычной. Он мог надеяться, что шум ветра заглушит биение его сердца!
За углом здания был второй свет. Нет сомнений в том, что они есть на каждой стороне. Видимость была хорошая, как говорят авиаторы. Небо было черным и загадочным, и такими же были деревья на расстоянии. Но вокруг дома было светло, и любой прохожий был виден, как бы при ярком свете луны. Ланни зашёл за другой угол, внимательно наблюдая, готовый к чему угодно. На этой стороне был крытый подъезд к дверям. Под ним была тень, и из этой тени раздался громкий голос: "Wer geht da?"
Ланни был готов к этому и повёл себя лучшим светским образом. "Герр Бэдд", — ответил он, и подошёл к крытому подъезду. Он был достаточно осторожен и держал свои руки вдоль туловища, ладони открыты и пальцы выпрямлены. Безобидное положение, но не нарочитое. "Sie sind der Nachtwächter?" "Вы ночной сторож?" — спросил он.
— Ja, mein Herr. Да, майн герр.
— Heil Hitler! Хайль Гитлер!
— Heil Hitler! Хайль Гитлер!
— Я гость в шато. Вы меня знаете?
— Ja, Herr Budd. Да, геррБэдд. Слуги говорили о вас, конечно.
— Я не могу спать. Я должен был выйти на прогулку.
— Eine böse Nacht, mein Herr. Ужасная ночь, майн герр.
— Вы слышали, возможно, то, что происходит в Париже. Арестовали наших друзей.
— Ja, Herr Budd; sehr unangenehm. Да, герр Бэдд, очень неприятно.
— Я очень расстроен этим. Может быть, я тоже в опасности. У меня были бумаги, их, возможно, нашли.
— Leider, Herr Budd. Жаль, герр Бэдд.
— Вы ходите ночью?
— Die ganze Nacht. Всю ночь.
— Могу ли я походить с вами?
— Gewiss, Herr Budd. Конечно, герр Бэдд. Ни одного предложения без "герр", так Ланни узнал, что это был немец старого закала. Человек за пятьдесят, слишком старый, чтобы быть настоящим нацистом. Возможно, слуга семьи графа. Он наверняка слышал, что американцы были свободными и легкими в обращении, и не был бы удивлен, если этот болтал во время прогулки. Без сомнения, он слышал, как гостя тщательно обсуждали в людской. Его богатство, его одежду, его манеры, его любовь к собакам, его игру и пение, его встречи с фюрером.
— Ужасно знать, когда твои друзья арестованы и, возможно, с ними плохо обращаются. Я не мог ни спать, ни читать. Я не хотел никого беспокоить, и я подумал, может быть, если я устану, то смогу заснуть.
— Ja, ja, mein Herr. Да, Да, майн герр.
"Я пытался выпить, но я боюсь выпить слишком много. Мне нужно иметь утром свежую голову". — Он засмеялся и вынул одну из бутылок коньяка, открыл ее, и сделал маленький глоток. Потом положил бутылку обратно в карман. — "Легко напиться, когда нервничаешь".
— Ja, mein Herr, das weiss ich gut. Да, майн герр, я хорошо это знаю.
Они гуляли, а Ланни непринуждённо болтал, как он умел делать это с людьми всех рангов и происхождения. "Я не думаю, что вы смогли прочитать французские газеты", — гость намеревался заменить их. Он рассказал о заговоре Кагуляров, и насколько он был важен для Германии, потому что имел целью получить новое правительство во Франции, которое разорвало бы союз со злыми красными, который, конечно, был направлен против Германии и не мог иметь никакой другой цели. — "Они хотят сделать то, что они сделали в прошлую войну, заставить Германию воевать на двух фронтах сразу, и, конечно, фюрер никогда не допустит этого".
Так общительный американец объяснял французскую политику и мировую ситуацию скромному Diener. И Diener был впечатлен его добротой, и каждый раз говорил: "Ja, ja, mein Herr," или, возможно, "Herrschaft", что эквивалентно английскому титулованию. — "Was wünschen der Herr?" — "Что вам угодно, сэр?"
Ланни было угодно ещё один глоток из бутылки. Сделав его, он протянул бутылку человеку, говоря: "Wollen Sie trinken?" Это, конечно, было немыслимо в Германии. Человек растерялся и попытался отказаться. Но общительный американец настаивал, объясняя, что ему не интересно пить в одиночку. Он остановился, пока человек делал глоток, а потом, смеясь, сказал, что этого было не достаточно, и заставил его сделать настоящий, — "Я выпил уже слишком много, возьмите себе все остальное".
Он заставил сторожа пить, пока тот не закашлял и не забормотал. И после этого они стали настоящими друзьями. Пока они гуляли, Ланни рассказывал, как злые красные помогали в Париже предателям немцам подорвать Фатерланд. И как Ланни пытался помочь получить новое французское правительство, которое было подавлено этими злыми красными. Но теперь, leider, его усилия не увенчались успехом, и Ланни не знал, что произойдет. Ему, возможно, придется бежать в Германию и отказаться от своей работы в Париже, по крайней мере, на некоторое время. Это было чрезвычайно грустно, и он впал в меланхолию, остановился и сделал еще один глоток. Он увидел, как Макс, так звали ночного сторожа, мечтал сделать хороший глоток, чтобы защититься от холодного влажного ветра в ноябрьскую ночь. "Кончайте бутылку", — сказал Ланни, и добавил с пьяноватым смешком: "У меня есть еще одна". Макс повиновался.
Хорошо известно, что у людей, которые находятся в беде, бывает соблазн утопить свое горе в вине. Но серьезный и хорошо обученный Nachtwächter, выполняющий тяжелую ответственную работу, не может позволить себе делать такие вещи, и der arme Max выполнил свой долг. Ланни не настаивал. Они сделали еще один круг вокруг шато. Американский герр хихикнул и сказал, что выпил слишком много, но Макс будет следить за ним. Несомненно, это была одна из обязанностей настоящего