Вторая леди Нацилэнда сидела с руками, сомкнутыми у нее на коленях, глядя перед собой, как будто превратившись в мрамор. Ее губы едва двигались, когда она прошептала: "Gott in Himmel, что мне делать?"
Он ответил: "У меня есть предложение. Моя бывшая жена, Ирма Барнс, сейчас Леди Уикторп, влиятельная особа. Вам просто надо проехать по Франции и въехать Англию в качестве туриста. Тогда попросите Ирму встретиться с вами и помочь вам".
— А она меня помнит?
— Она помнит вас очень хорошо и часто говорила о вас. Я бы посоветовал вам ничего не говорить ей о Важняке, потому что она является одной из его горячих поклонниц. Но она, несомненно, слышала о проступках вашего мужа и будет готова сочувствовать обиженной жене. У неё есть та же причина признательности вам, что у и меня, с той лишь разницей, что она женщина и, следовательно, не будет причиной скандала. Она, несомненно, знает американского посла в Лондоне, и сама будет активно действовать от вашего имени.
— Спасибо, герр Бэдд. Я была уверена, что вы добрый человек.
— Трудно быть добрым в наше время, и часто опасно. Позвольте мне предположить, что вы не упомяните нашу встречу Ирме, или кому-либо другому и когда-либо.
— Я обещала вам это, и вы можете рассчитывать на моё обещание.
— Для меня не разумно оставаться здесь дольше, поэтому Auf Wiedersehen.
Он вышел в коридор и увидел стоящего возле лифта человека с глазами буравчика, в ком вся Европа научилась распознавать нациста в гражданской одежде. Ланни не пошел к лифту, а свернул на лестницу и быстро спустился на свой этаж. В своем номере упаковал свои вещи, потребовал по телефону счет, оплатил его посыльному и покинул гостиницу через задний вход. Он взял такси до вокзала. Из телефонной будки он позвонил Ганси в его гостиницу и сказал: "Кое-что случилось, что мне лучше быть в другом месте. Пишите мне домой. Пока и удачи".
КНИГА ПЯТАЯСкиталец-дух[59]
Глава восемнадцатаяПосле нас хоть потоп[60]
Ланни Бэдд вышел из поезда в старый, большой и поражённый бедностью город Вена. Он когда-то назвал этот город головой без тела, отделенного в результате анатомического эксперимента, который провели на его юношеских глазах хирурги Версаля. Во-первых, они рассекли тело Австро-Венгрии на две половины. Затем они отсекли большую часть австрийских конечностей и плоть от её костей, а также бросили то, что осталось, тонуть или плавать, жить или умереть, выжить или погибнуть. Прошло восемнадцать лет, и почти бестелесной Вене до сих пор удалось продолжать существовать.
На более миллион и три четверти горожан приходилось только четыре или пять миллионов сельских жителей для их поддержки. Можно подвергнуть сомнению, была ли когда-либо в истории столь высоко организованная и культурная группа людей внезапно подвергнута такой крайней и безнадежной нищете. Значительная часть среднего класса была обречена на быстрое или медленное вымирание. На быстрое, если не имела работы, и тогда должна была распродавать имущество, чтобы получить еду. На медленное, если работа была, тогда можно было купить достаточно пищи, чтобы не умереть от голода, и поддерживать респектабельность в зависимости, как долго можно носить имевшуюся одежду. Когда белый воротничок, символ социального статуса, становился грязным, его можно отстирать самому и разгладить на зеркале. При износе воротничок обрезается ножницами, но при этом он может распасться в клочья. Но без него нельзя показаться на улице, а оставшись дома, будешь голодать.
Это социально-хирургический эксперимент привёл к ожесточенной классовой борьбе. Рабочие Вены были социалистами, и осуществляя свои демократические избирательные права, они провели своих профсоюзных лидеров на политические должности и обложили налогами богатых в пользу бедных. Ланни шесть лет назад был здесь с Ирмой, и никогда не забудет, с каким ужасом ее светские друзья рассказали о налоге на слуг. Налог, увеличивающийся пропорционально их количеству. Налог на слуг мужчин был в два раза больше, чем на женщин! Владельцы больших поместий и многих дворцов с детства привыкли к дешевизне слуг и имели их в огромном количестве как само собой разумеющееся. Но теперь пришел сборщик налогов, требуя список имен и шпионя, задавая вопросы о садовниках и лакеях, подозревая в фальсификации налоговых деклараций! Ирма согласилась со своими друзьями, что социалистическую Вену едва ли можно было бы отличить от Красной Москвы.
Ситуация осложнялась тем, что социалистическая Вена была окружена католической и реакционной сельской местностью. Тем же аристократам, которые владели белыми мраморными дворцами на Рингштрассе и в третьем и четвертом районах, также принадлежали большие участки леса и пахотные земли. И они закрыли свои дворцы ради экономии и переехали в сельскую местность вне досягаемости конфискационного муниципального управления. Там с помощью священников они приступили к организации своего крестьянства и стали собирать их голоса в пользу сильной консервативной партии. Когда этого оказалось недостаточно, их импульсивные сыновья образовали из крестьянской молодёжи Хеймвер, своего рода национальную гвардию. Хеймвер вскоре стал тем же самым, что и фашизм, только это был родной австрийский и при поддержке Святой Матери Церкви, как в Испании. Как говорится, они возглавили деревенские таверны против Венских кафе.
Шесть лет назад Ланни с энтузиазмом изучил огромные кварталы рабочих квартир, построенных в городе Вена из поступлений от налогов на доходные дома и квартиры. Два года спустя он с горем прочитал об обстрелах этих кварталов войсками Хеймвера, финансируемых на деньги Муссолини, и под командованием реакционного офицерства под руководством католического премьера Дольфуса. Этот благочестивый маленький государственный деятель приостановил парламент, в котором он имел большинство в один голос. И, таким образом, на несчастном старом континенте умерла еще одна республика и пришла еще одна диктатура. С этого времени в истории Австрии наступила борьба между тремя видами фашизма, каждый вознамерился править самостоятельно. Фашизма Муссолини, Гитлера, а также своего родного в ведении помещиков и капиталистов, которые хотели сохранить почти бестелесную голову для своего личного потребления.
Во время своих предыдущих посещений Вены Ланни Бэдд был страстным молодым сторонником социализма. Теперь он приехал как эстет из башни из слоновой кости, сын американского миллионера и, пожалуй, сам собой, связывая себя только с людьми своего собственного социального ранга. Такая эволюция, как правило, принимается в обычном порядке. Все, что ему нужно было сделать, это избежать своих прежних богемных знакомых и представителей рабочего класса. И это было легко, потому что многие из них были мертвы, а другие в изгнании или скрывались в подполье. Если бы случайно кто-то встретил его и попытался занять деньги, то Ланни дал бы, но строго, как милостыню, и таким образом отсёк попытки следующих просьб. Он не искал известности, но объявил о своем присутствии в записке к своему старому другу и клиенту, графу Ольденбургскому, который жил в течение последних шести лет на деньги, вырученные для него Ланни за небольшую работу Яна ван Эйка.
Ланни решил, что к настоящему времени эти средства были полностью израсходованы, и это предположение было подтверждено быстротой, с которой ответил приятный старый аристократ, потворствующий своим собственным слабостям. Он пригласил американца на обед, еда была простой, но приготовленной с элегантностью, прислуживал пожилой лакей в выцветшей ливрее и чистых белых хлопчатобумажных перчатках. Вино также было старым, ведь речь шла о величии старой Вены, когда Франц Иосиф, живший дольше всех императоров, установил правила хорошего тона общества, эрцгерцоги развлекали самых красивых актрис в отеле Захер. Полчища пароконных фиакров мчались через Пратер, вызывая многочисленные жалобы. Все танцевали под музыку Франца Легара, и венгерский дворянин со странным именем Николаса де Семере де Хуба выиграл более миллиона крон у графа Потоцкого за одну ночь в Жокей-клубе.
Это приглашение на обед стало маленьким зёрнышком, из которого вырос почти в одночасье сад из самых красивых цветов. Слух распространился в буквальном смысле молнией, так как Бенджамин Франклин узнал, что это такое, а еще один американец придумал, как нести сообщения по медным проводам. Праздному классу Вены стало известно, что в городе находится богатый американец. Социально презентабельный, и на самом деле обладающий своего рода шармом, который делает его почти венцем. — "Вы помните, что он был мужем той бешено богатой наследницы, двадцать три миллиона долларов, не шиллингов, а долларов, я говорю вам, и у него должно что-то из них остаться. Его отец производит самолеты Бэдд-Эрлинг, а сын покупает картины, он говорит, для своих клиентов в Америке, но никто не может быть уверен в этом". Так что все, кто владел работами Дефреггера, или знал тех, кто владел ими, захотели встретиться с Ланни Бэддом. Приглашения посыпались, и он внезапно оказался в вихре светских развлечений.
После подавления социалистов процветание вернулось к почти бестелесной голове. Владельцы пахотных земель, лесов, железной руды делали деньги. Как и те, кто контролировал сбыт этой продукции, и спекулянты, которые были достаточно умны, чтобы угадать движение цен. Все они могли вновь открыть свои дворцы. В Вене погоня за роскошными удовольствиями стала своего рода сумасшествием, самым истеричным, с каким Ланни когда-либо сталкивался. Каждый, казалось, знал, что нынешняя ситуация не может продолжаться дольше. И все хотели истратить свой последний шиллинг на последнее удовольствие. После нас хоть потоп!
Оказалось, что пять лет войны, за которыми следовали восемнадцать лет разрухи, подорвали сексуальную защиту многих дам Вены. Нигде и никогда в так называемом хорошем обществе к коленям Ланни так не прижимались сидящие рядом с ним за обеденным столом дамы. У него всегда была привычка носить приятную улыбку при общении с противоположным полом. Но здесь он решил, что этого делать не будет, и начал искать пути к отступлению. И в этом преуспел и показал себя властным и военным. Он вспомнил историю, которую он слышал о