— Конечно, ваш контроль должен был устроить их встречу!
— Можно было бы думать и так. Но Текумсе своеобразный контроль. Каким-то образом он понимает немецкий язык, но возражает против его использования. Как он говорит, что эти два духа начинают исчезать, когда он разговаривает с ними, и он устал от них. Я должен признать, что у меня появилось то же самое чувство.
— Возможно, они имели какую-то трагедию в своей жизни, преступления или самоубийство.
— Я думаю, что это весьма вероятно. Но они кажутся безобидными существами, и я стараюсь не задеть их чувства. Но они прерывают мои исследования и создают неудобство, особенно теперь, когда их стало двое.
— Мы посмотрим, что мы можем узнать о них, герр Бэдд. Возможно, если бы мы сведём их вместе, они уйдут своим путем.
"Дух об руку с духом", — сказал гость, улыбаясь; а затем, через некоторое время: "Кстати, герр профессор, мне сказали, что вы проводили сеансы с Рудольфом Гессом".
— Много раз. Он один из моих старых друзей с тех времен, когда нацистскую фортуну было не так легко предсказать, как сейчас.
— Я могу поверить, что это так. Я имел удовольствие встречаться с герром Гессом в Бергхофе в последний раз, когда я там был. Я собираюсь быть там снова в скором времени, и если я увижу его, то расскажу ему об этой встрече.
— Я пошлю мое астральное тело, чтобы узнать то, что вы и он делаете, и расскажу вам об этом в следующий раз, когда мы встретимся.
— Это будет очень интересно, герр профессор. Вы можете рассчитывать на мое участие в этом увлекательном вопросе. Я понимаю, что я только неофит, в то время как вы один из мастеров.
— Вы самый перспективный ученик, герр Бэдд, и я буду счастлив, раскрыть вам все секреты, имеющиеся в моем распоряжении.
Пришло время для гостей раскланиваться, и гость спросил этого учителя, какова является надлежащим плата за этот вечерний урок. Профессор сказал, что он не собирается выставлять счёт, потому что он узнал столько, сколькому он научил. Но Ланни знал лучше, что надо принимать всерьез. Он вытащил конверт из кармана и положил его спокойно в центре стола рядом с хрустальным шаром. В конверте лежал чек на двести марок, около восьмидесяти долларов. Достаточно хороший гонорар, чтобы заинтересовать любого учителя. Чек был выписан на берлинский банк, который дал старому чародею дополнительную информацию и поставил его в положение, что он мог получить больше, если подумал, что это стоит. Опять Ланни не возражал, потому что хотел то, что он хотел, и был готов за это платить.
Глава девятнадцатаяПодпрыгивающее честолюбье[63]
Ланни Бэдд имел вечную проблему в своих отношениях с Адольфом Гитлером. Ему было противно предоставлять самому опасному из живущих людей какую-либо информацию, которую он мог использовать. Но, с другой стороны, необходимо предоставлять ему какую-то информацию, в противном случае эта связь скоро разорвется. Помимо вопроса о Труди, эта связь была, безусловно, ценна для президентского агента, имеющего доступ к дому фюрера, и со временем в будущем она может иметь решающее значение.
Очевидно, что не существует такого понятия, как сдерживание этого наполовину гения, наполовину сумасшедшего. Если бы Ланни рассказывал ему вещи, рассчитанные на его сдерживание, то он стал бы сердиться. Если бы Ланни упорствовал, то он вспылил и произнёс бы речь продолжительностью в два часа. После этого он понял бы, что он зря тратил свое время, и сказал бы: "Больше не пускать этого Taugenichts!" Нет, если ты хочешь сохранить дружбу сумасшедшего короля, то должен поступать, как и другие придворные, говоря ему то, что он хотел услышать. Следить за признаками того, что он собирается делать, а затем дать ему совет, чтобы сделать это. И в его глазах будешь мудрым человеком. Последствия могут быть страшными, но не может быть никакого другого пути. ФДР попал не в бровь, а в глаз, сказав, что необходимо дать этим диктаторам веревку, и пусть они на ней повесятся.
Поэтому, когда Ланни получил вызов в новую канцелярию, он рассказал Ади Шикльгруберу довольно много из того, что он уже написал Гасу Геннеричу: что канцлер Австрии был слабым человеком, от которого могут исходить только пустые угрозы. В двух переговорах Ланни с ним не было ничего секретного. Совсем наоборот, Шушниг сказал то, что он хотел, чтобы об этом узнал весь мир. И Ланни рассказал это хозяину нацистского мира, и нацистский хозяин сиял, поскольку это было то, что он хотел услышать. Этот приятный американский искусствовед вник в суть проблем Гитлера, говорил с ключевыми людьми, проник в их мысли, оценил их характеры, и пришёл именно к тем же выводам, что и Гитлер. "Почему мои собственные люди не могут делать такие вещи?" — подумал Ади, но он не будет говорить об этом, чтобы приятный американец много о себе не возомнил и не начал повышать свою цену. Две дорогие картины, Дэтаза и Дефреггера, этого будет достаточно!
"Я очень сомневаюсь, что он будет сопротивляться, если дело дойдет до разборок", — сказал Ланни. А Ади выпалил: "А у него есть чем сопротивляться?"
— Я согласен, у него не так много, но он может создать неудобства. Вы же не хотите убивать людей немецкой крови, и вы не хотите слишком много шума в зарубежной прессе.
"Die verdammte Judenpresse!" — воскликнул Ади и начал беспокойно двигаться по комнате с теми нервными рывками, которые он делал, когда что-то его расстраивало. Он начал ругать иностранных журналистов, сравнивая их со стаей шакалов, стоящих вокруг льва и его жертвы. Ади, конечно же, был львом, а Шушниг, предположительно, жертвой, хотя Ади не сказал об этом. Он возражал против шума шакалов из-за того, что поблизости находился соперник лев, англичане, а также петух, или любой другой символ, которым можно назвать французов и их армию. Гитлер коротко ухмыльнулся и воскликнул: "Моих генералов не убедить в том, что Англия и Франция останутся в стороне".
— Я слышал, герр рейхсканцлер, что ваши генералы заняли ту же позицию, когда вы хотели переместить свои войска в Рейнскую зону, и снова, когда вы начали восстанавливать рейхсвер.
"Sehr Richtig! Одни и те же люди, и они говорили то же самое тогда в Старой канцелярии и теперь в этой самой комнате".
— Генералы хорошие советники, когда речь идет о военных вопросах, но в политических делах нужно совершенно другое мышление, я так думаю.
— Это то, что я им говорю, и я собираюсь задать им взбучку, чтобы у них кости трещали! Мы готовились целых пять лет, и зачем все это? Я что собираюсь тихо сидеть и ждать, пока германский рейх обанкротиться, потому что его армейским командирам не хватило мужества, чтобы использовать силы, которые я создал для них?
Это было почти слово в слово то, Ланни Бэдд говорил Рузвельту относительно проблемы Гитлера и его позиции. Агент президента рискнул повторить: "Если человек строит велосипед, предположительно, его намерение состоит в том, чтобы ездить, а не ходить под парусом".
— Ein ausgezeichnete Vergleich, Herr Budd! Вы обладаете удивительной способностью находить правильные слова. Я вынужден тратить свои силы и спорить с людьми, которые были воспитаны подчиняться правилам, и которые никогда не имели стимула делать что-нибудь самостоятельно в их жизни. Я скажу им: Так империи не создаются.
Ланни задавался вопросом: Неужели фюрер нацистов не понимал, что был неосмотрителен, или это была обдуманная неосмотрительность? Не думал ли он послать этого благовидного американца обратно в Вену, чтобы сообщить о железной решимости фюрера и таким образом напугать добросовестного католического ученого? Ланни имел другие цели и спросил: "Могу ли я сделать предложение, герр рейхсканцлер?"
— Я всегда готов услышать их от вас.
— Почему бы вам не пригласить доктора Шушнига посетить Вас в Берхтесгадене? Это короткая поездка, и если вы, и он могли обсудить вопросы, то он мог бы обнаружить, что ваши намерения относительно австрийцев не так уж тревожны, как он себе представлял.
— Это то, что я поручил организовать Папену, но ему это не удалось. Папен докладывает, что Шушниг боится. Он что себе думает, что я могу нанести вред гостю?
— Я не знаю, герр Гитлер. Этот вопрос не возникал в нашем разговоре.
— Как вы думаете, вы могли бы убедить его приехать?
— Я боюсь, что если я сделал бы такую попытку, то я стану вам полностью бесполезным. Мое преимущество заключается в том, что я любитель искусства и гражданин мира. Я встретил доктора в частном порядке, и мы говорили по-приятельски. Он спросил моего совета, и я дал ему. Но если я вернусь в Вену с сообщением от вас, то я утрачу этот свой статус и во всех глазах стану определенно вашим агентом. Когда я отправлюсь в Лондон или Париж, эта репутация последует за мной, и я больше не смогу услышать, что говорят мои друзья в министерстве иностранных дел Великобритании, и что они планируют делать в отношении Вены.
"Я полагаю, что это так", — неохотно признал фюрер, потому что он не любил отказываться от того, что хотел. Вслед за отвлекающим манёвром Ланни, он потребовал: "Что будут делать британцы?"
— Я должен сказать, что в основном это зависит от одного фактора, удастся ли вам убедить Уайтхолл, что ваша конечная цель Москва.
— Что еще я могу сделать, чтобы убедить их? Разве я не подготовил и подписал Антикоминтерновский пакт с Италией и Японией?
— Это совсем не то же самое, если сказать, что вы собираетесь использовать свои армии против России.
— Неужели они ожидают, чтобы я сказал это? Где? И как? В публичной речи? Должен ли я установить дату, когда начнётся наступление?
Ланни улыбнулся. — "У вас, великих людей, есть свои собственные способы известить друг друга, Exzellenz. Иногда кивка достаточно".
— Zum Teufel! Я кивал столько, что свернул себе шею. Я сказал каждому государственному деятелю, которого я встречал, что моя ненависть к еврейскому большевизму является фундаментальной, и я считаю своей первоочередной обязанностью уничтожить е